Кто-то шепчет мне на ухо. Ее присутствие, до тех пор прозрачное, становится вибрирующим. Она парит вокруг меня, во мне. Словно она всегда была здесь, задолго до начала сцены. Можно только поражаться, как я не заметил ее раньше!

— В твоей душе столько грусти. Я просто хотела принести тебе немного счастья.

Но она уже исчезает. Она выскальзывает сквозь пальцы. Постой. Постой!

Ты…

— Позаботься о них, Адриан.

Она испаряется. Мои веки тяжелеют. Я едва успеваю выкрикнуть ее имя, прежде чем провалиться.

Ты…

«…Тикки!»

День +366.

Я вдыхаю, поморщившись. У меня болит всё. Кровать откровенно неудобная…

Сбитый с толку, я с трудом открываю глаза. Не сразу узнаю место. Люди занимают соседние диваны, другие спят прямо на полу, как я, завернувшись в одеяла. Я наполовину выпрямляюсь, растерянный, когда меня останавливает стон рядом. И я, наконец, вспоминаю.

Праздник у Альи. Партия в карты. И…

…Маринетт!

Она здесь, прижавшаяся ко мне. Я глупо улыбаюсь в полумраке: у меня осталось смутное воспоминание о моменте, когда она забралась ко мне под одеяло. Я собираюсь лечь обратно рядом с ней, как вдруг по моей щеке скользит что-то влажное. Слеза. Мое лицо всё в слезах. Я поспешно вытираю их, чувствуя себя неловко. Что со мной происходит?

Прерывисто дыша, я пытаюсь вспомнить. Я знаю, что видел сон. И что он был важным, и напряженным, и немного пугающим тоже, и прежде всего великолепным. Но…

Но… что?

Что-то шевелится на периферии моего зрения. Плагг сидит на подоконнике, спиной к комнате, выглядя полностью погруженным в созерцание того, что находится снаружи. Так он слишком заметен. Не став окликать его, чтобы не разбудить остальных, я выскальзываю из-под одеяла и пробираюсь к нему. Он вздрагивает и оборачивается, почувствовав мое приближение. Его глаза — и изумрудный, и тот, который был ранен, и с тех пор остался белым — чуднó блестят. Черный бархат кожи под его глазами перечеркнут влажной полосой.

Ему тоже снился сон. Я знаю, чувствую.

— Что ты видел? — бормочет он.

— Я… Я не уверен. Но она… она была здесь, а?

Он молча кивает. Его взгляд странно неподвижен, словно он еще не до конца проснулся.

— Почему? Почему сегодня? — едва слышно хриплю я. — Почему так?

— Понятия не имею.

— Но… если она это сделала, значит, это было важно, да?

— Да, это было важно, — хмуро прерывает он меня.

Он снова поворачивается к окну, и я чувствую, что он не хочет об этом говорить — не сейчас. Он выглядит столь же потерянным и ошеломленным, как я. Я облокачиваюсь о подоконник, пытаясь выровнять дыхание. Буря снаружи закончилась. Темное небо даже начинает светлеть, становясь бледно-розовым.

Шелест за спиной заставляет меня вздрогнуть, и я разворачиваюсь, одновременно пытаясь спрятать Плагга. Маринетт в свою очередь села, с растрепанными волосами и помятой одеждой — как и я наверняка. Ее щеки покрыты полосками слез. Покачиваясь, она медленно вытирает их рукавом — методично, одну за другой. Потом шепчет, переводя взгляд с Плагга на меня:

— Вы тоже?

Я молча киваю, в горле стоит ком. Она вздыхает, растерянная. В конце концов, она сбрасывает одеяло, берет свою сумочку и встает.

— Пойдемте.

«Remember Me» Philippe Briand, Gabriel Saban, Anne-Sophie Versnaeyen (беспрерывно) — https://youtu.be/5ggHkopEiQM

Париж неузнаваем. Снег покрыл всё толстым одеялом в двадцать сантиметров, ровным и блестящим. Сейчас нет почти ни одной машины, и только несколько пешеходов, как мы, решились бросить вызов стихиям.

Держась за руки, мы с Маринетт осторожно продвигаемся. Пушистый свежий снег проваливается под нашими ногами, но в некоторых местах он может предательски скрывать покрытую льдом лужу. Мы узнали это на собственном опыте несколько раз: брюки Маринетт промокли от снега после того, как она три раза поскользнулась, а мое правое бедро долго будет помнить последний свободный полет.

— Отсюда это выглядит крайне смешно, — ухмыляется мой квами, надежно спрятавшись в меховом капюшоне Маринетт.

— Заткнись, Плагг. Не всем повезло уметь летать, — ворчу я.

Плагг насмешливо рычит, Маринетт и сама заглушает виноватый смешок. Наконец, в поле зрения появляется улочка, на которой живет Маринетт. У ее дома, как и у остальных, крыша и наружные подоконники завалены снегом, и мне сложно было бы узнать его, если бы он не составлял угол двух больших авеню. Вопреки всему, булочная уже открыта.

— Похоже, у них тоже всё хорошо, — замечает Маринетт со странным облегчением.

Она поспешно толкает дверь булочной, и нас тут же встречает восхитительный запах теплого хлеба одновременно с перезвоном колокольчика. Мадам Чен выходит из подсобного помещения, и вежливое удивление на ее лице сменяется теплой улыбкой.

— О, вы уже пришли? Да вы ранние пташки!

Она собирается поприветствовать меня, когда ее дочь без слов бросается в ее объятия. Вначале удивленная этим явно необычным порывом, Сабин мягко обнимает ее с нежной улыбкой на губах.

— Ну что такое? Вечеринка не удалась?

Маринетт мотает головой, по-прежнему крепко вцепившись в мать.

— Это было суперски. Но я испугалась за вас.

Я озадаченно хмурюсь: она не казалась особенно обеспокоенной во время праздника. Я был недостаточно внимателен? Я так устал, что вчера вечером моментально заснул…

Сабин гладит Маринетт по голове, нежно поправляя вихры в ее волосах.

— Ну-ну. Дом прочный, мы тоже.

Отложив пока вопросы, я растроганно улыбаюсь на эту сцену: Маринетт сейчас почти выше своей матери, но они остаются трогательными.

Из подсобного помещения появляется Том, держа в руках поднос, полный еще теплой выпечки.

— Добрый день, дети! Адриан, целая вечность прошла! Как у тебя дела?

— Плетенки. Сегодня не суббота, но он сделал плетенки, — бормочет Плагг, скрывшийся в моем шарфе. — Попроси у него плетенки!

Я делаю над собой усилие, чтобы не обращать внимания на моего квами и его тон — забавно… слюновыделяющий, и стараюсь ответить, как можно естественнее:

— Отлично, спасибо! А у вас, месье Дюпен?

— Мальчик мой, сколько раз я должен повторять тебе? Том. Не месье, не месье Дюпен, просто Том.

— И Сабин, — добавляет мать Маринетт, доброжелательно улыбаясь мне. — Рада снова тебя видеть, Адриан.

— Я тоже, мад… Сабин.

Том ставит поднос в витрину, потом вытирает испачканные в муке руки, глядя на Маринетт и ее мать, по-прежнему обнимающих друг друга. Он немного удивленно пожимает плечами, но совершенно естественно присоединяется к объятиям.

— Внимание, нагрянул Папа-медведь, — гудит он, крепко обнимая их громадными руками.

Сабин придушенным голосом мягко отчитывает его. Зажатая между ними, Маринетт хихикает в складки своего шарфа. Один только этот смех, похоже, приводит в восхищение ее родителей, которые обмениваются заговорщицким взглядом и продлевают общие нежности еще на несколько дополнительных секунд.

— Как мило. Попроси у них плетенки.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Сейчас не время, Плагг.

— Я хотела бы отнести всем круассанов, это возможно? — пищит Маринетт, кое-как доставая кошелек из кармана. — Плачу я.

— И с каких это пор? — возмущается ее отец, однако не ослабляя объятий. — Мы дарим. Алья приютила вас на всю ночь, это меньшее, что мы можем сделать.

— Даже если мы сильно подозреваем, что твоя подруга нарочно проигнорировала вчерашние прогнозы погоды, чтобы оставить тебя у себя, — иронично шепчет Сабин. — Но для нас это удовольствие. Первая выпечка будет готова через несколько минут, и в любом случае я сомневаюсь, что сегодня утром будет много покупателей.

Маринетт лучезарно улыбается:

— Спасибо!

Раздается сигнал — вероятно, печи, — и Том неохотно отпускает их, чтобы уйти обратно в подсобку. В окна начинает пробиваться золотистый свет, и Маринетт приходит в голову неожиданная мысль.

— Мам, солнце встает. Мы можем подняться на несколько минут?