Бражник. Сражение. Мастер Фу. Изгнанник. Взрыв. И Черный Кот. Черный Кот, появившийся из ниоткуда, Черный Кот, который спас меня в последнюю секунду, а потом…
— Пожалуйста! Посмотри на меня!
Я собираю силы, чтобы приоткрыть веки. Свет ослепляет, я делаю усилие, чтобы не моргать. Голос тут же замолкает, но я слышу, как он торопливо дышит маленькими глотками. Зрение понемногу стабилизируется, цвета становятся ярче и, наконец, обретают смысл. Склоненное надо мной лицо Баблера ждет, раздираемое между ужасом и облегчением.
Я бормочу первое, что приходит в голову. То, что я говорю ему по меньшей мере по три раза на дню:
— Убавь звук, Нино.
Его глаза, окруженные черной маской, расширяются, а потом заполняются слезами. Он кусает губы и придушенно смеется.
— О, проклятье! Ты меня до чертиков перепугала!
Он поспешно вытирает щеки, покрытые синим гримом. Кладет свободную руку на мою ладонь и сильно сжимает ее.
— Что на тебя нашло? Ну, что на тебя нашло! Хотела задержать взрыв?! Ты могла умереть! Если бы не вмешался Черный Кот, ты… ты…
Я не знаю, что ответить, не понимаю даже, что он хочет сказать. Неважно, в конечном счете это вернется ко мне. Поскольку я молчу, он начинает бормотать, потом утыкается лбом мне в плечо и рыдает. Я медленно, долго вдыхаю — чтобы взвесить слова и действия. Ценой гигантских усилий я поднимаю руку и глажу его по закрытой шлемом голове.
— …всё наладится, Нино. Всё наладится. Дай мне только несколько минут… чтобы я восстановила связь.
Он сильнее сжимает объятия и смеется сквозь слезы. Мои собственные глаза щиплет: я уже видела, как он брюзжит, злится, ругается, орет и даже ноет. Но плачет? Никогда…
Никогда.
О, Нино.
Я хлопаю ресницами, и вдруг всё исчезает. Разоренное Марсово Поле, затянутое дымом чернильно-черное небо — всё стирается. Я долго лежу в полумраке, недоумевая, уставившись в потолок своей комнаты. А потом, наконец, начинаю снова дышать.
Опять этот сон. Решительно…
Я вытягиваюсь под одеялом, зевая с риском вывихнуть челюсть. Бледный серый свет проникает сквозь щель между ставнями. На меня вдруг обрушивается осознание того, что мне предстоит сегодня, и я наощупь ищу очки, а потом будильник. Пожалуйста, не говорите, что я, ложась спать, опять забыла установить будильник!
«06.47»
Я шумно с облегчением вздыхаю. Я проснулась сама, и обычно это означает, что я чудовищно опаздываю. Но не в этот раз.
С некоторым удовлетворением я отключаю будильник, пока он не зазвонил, беру телефон и сажусь в кровати, чтобы быстро проверить разнообразные соцсети. День обещает быть особенно насыщенным, и от одной только мысли о краткой речи во время главного Празднования сегодня после полудня, у меня сдавливает горло. Я бросаю встревоженный взгляд на костюм для церемонии, висящий на плечиках в углу комнаты, и желудок подпрыгивает.
А я-то воображала, что не смогу трусить сильнее, чем во время моих первых портретных видео для Ледиблога…
Я пролистываю новости, и понемногу ко мне приходит осознание серьезности ситуации. Меня охватывает чуднóе умиротворение, окрашенное покорностью. Об этом говорят уже несколько недель, готовятся.
Сегодня в Париже будет особенно много красного и черного.
Сидя на матрасе по-турецки, я прислушиваюсь. Выслеживаю признак, звук, показывающий, что не одна я в квартире проснулась. Моя мать всегда уходит ровно в пять утра, чтобы быть первой у поставщиков и заполучить лучшие рыбу и мясо для меню своего ресторана. Мой отец этой ночью дежурил в зоопарке, а значит, вернется не раньше восьми. В таких случаях обычно знаком начала дня для меня и моих маленьких сестер служит возвращение Норы с утренней пробежки. Но пока всё тихо.
Я машинально проверяю — снова — текст моей речи, записанный на телефон, но я уже знаю его наизусть. От нечего делать я возвращаюсь к меню. Я голодна, но не хочу завтракать одна… Не сегодня.
В итоге я открываю заархивированную папку, суперзащищенную среди других. Видео там, где я его оставила, запечатанное паролем, который знаю только я. После долгого колебания я его запускаю.
На экране появляется Леди Вайфай. Позади нее простая бетонная стена, каких полно по всему городу.
— Привет. Это Леди Вайфай, она же Алья Сезер. Если вы смотрите это видео, значит, либо я запрограммировала его, чтобы вы получили его в определенное время, либо я… вы разграбили мои ультрасекретные архивы, и я уже не в состоянии помешать вам. Э… Получилось то ли слишком глупо, то ли по-настоящему трагично… Ну, что я болтаю… Полная белиберда!
Леди Вайфай еще немного ворчит, а потом протягивает руку к объективу, словно собираясь выключить его. В итоге она передумывает. Она вздыхает, прислоняется спиной к стене, ее взгляд за черной полумаской бегает.
— Ладно, начнем с начала. Я Алья Сезер. Следующая часть этого видео… для моих родителей и сестер, на случай, если этой ночью со мной что-нибудь случится из-за акуманизированного, которого называют Изгнанник.
Она вдыхает, словно чтобы придать себе смелости, и я ловлю себя на том, что делаю то же самое. Это я, это совершенно точно я.
Вот только я по-прежнему не помню этого. Ни этой стены, ни места, где это снималось. Я не помню, чтобы снова надевала костюм Леди Вайфай, очень похожий на тот, что был в мою первую акуманизацию, хотя и улучшенный ультраизощренным наушником, который мигает в ее левом ухе.
Подбирая слова, Леди Вайфай закрывает прядью волос висок, где запекшаяся рана светится чудным розовым цветом. Я машинально провожу рукой по собственному виску и шраму на нем: волосы, которые там выросли, снежно-белые. На людях я делаю вид, будто горжусь этой странной прядью, но на самом деле она внушает мне почти в равных долях неуверенность и страх. Это единственный осязаемый след моей причастности к этой истории, и я не в состоянии сказать, как я могла его получить.
— Изгнанник был заперт в мире Пикселятора, он же Венсан Аза. Ледибаг и Черный Кот только что присоединились к нам. Через несколько минут мы все отправимся сражаться. Битва будет происходить в мире Пикселятора, чтобы избежать дополнительных разрушений. Все присутствующие акуманизированные осознают опасность, и все выбрали продолжать борьбу. Я тоже выбрала помогать Ледибаг и Черному Коту. Я надеюсь… надеюсь только, что нам всем удастся вернуться живыми и невредимыми. В любом случае, мы всё сделаем для этого.
Леди Вайфай огорченно улыбается.
— Не знаю даже, зачем я решила записать это видео. Это просто показалось мне… необходимым. Срочным. И я не нашла в себе сил позвонить родителям напрямую. Я не хочу… чтобы меня подвело мужество, когда я услышу их голоса. Я не хочу, чтобы они боялись… как боюсь я, на самом деле.
Она испускает дрожащий вздох.
— Я… Да это так, я умираю от страха. Я… правда умираю о страха. Нино тоже боится, он сказал мне только что. Думаю, мы все боимся в разной степени. Мы прекрасно знаем, чем рискуем. Но…
Она опускает веки и подносит руку к наушнику, делает паузу в несколько секунд, словно слушая что-то. Потом вздыхает — словно придушенный всхлип, — яростно трет глаза и бросает в объектив резкий взгляд.
— …Но я не отступлю. Я, наконец, способна сделать что-то, чтобы защитить мой город и моих близких. Я всегда этого хотела с тех пор, как появились Ледибаг и Черный Кот. Так что я не отступлю.
Она с трудом сглатывает и несколько мгновений молчит, уставившись в землю. Когда она снова смотрит в объектив, ее улыбка вдруг становится менее искусственной, более нежной.
— Папа, мама, девочки… Привет всем. Это Алья. Я просто хотела вам сказать, что…
На глаза резко наворачиваются слезы. Я ставлю видео на паузу, не в состоянии смотреть дальше. Бросаю телефон на одеяло, злясь на саму себя. Что на меня нашло смотреть это сейчас? Не слишком подходящий день, чтобы появиться в классе с покрасневшими глазами и прескверным видом! Определенно не подходящий!
Я сильно шмыгаю, долго и глубоко дышу. Испепеляю взглядом висящий на шкафу наряд для церемонии: черные брюки, белая блузка и черная жакетка, позаимствованная у мамы, с которой я примерно одного роста. С красно-черным шарфом и кокардой Ассоциации Празднования Парижских Лицеев, это будет идеально.
