Я с огорчением долго рассматриваю поврежденный Камень Чудес, тусклый и молчаливый. Вначале я испытываю искушение снова призвать квами, а потом думаю о его мольбе — его слезах, от которых на моей футболке осталось крошечное мокрое пятно, — и мне не хватает духу. Футляр на столе ждет, но внезапный порыв сострадания заставляет задохнуться.

Нет. Я не оставлю его здесь одного. Больше никогда.

Я энергично закрываю ящик и сажусь на кровать среди старательно сложенной одежды. Короткое мгновение я подумываю о том, чтобы прикрепить брошь к внутренней стороне куртки, чтобы таким образом повсюду носить его с собой. Но предстоящая завтра фотосессия разубеждает меня: у костюмеров есть привычка на время сеанса убирать одежду моделей неизвестно куда, а я отказываюсь оставлять спящего Нууру в чужих руках.

Я колеблюсь, пытаясь согреть брошь, такую хрупкую в моих ладонях. Потом невольно ностальгически улыбаюсь: во времена Плагга подобный вопрос даже не возникал, поскольку его Кольцо никогда не покидало меня, и никто не обращал на него внимания. Сейчас Кольцо испорчено настолько, что его сложно надень на палец, но я знаю, что Маринетт нашла выход, нося его на шее под одеждой. Она использует тот же черный шнурок, на котором когда-то висело украшение, подаренное Тикки — талисман, созданный квами и исчезнувший вместе с ней. Символ столь же сильный, сколь болезненный, и мое сердце сжимается от воспоминаний.

Смирившись, я кладу брошь Нууру обратно в футляр. Потом, за неимением лучшего, опускаю коробочку в сумку, которая с некоторых пор всегда со мной. Мне остается только спросить Маринетт, нет ли у нее какой-нибудь хитрости, чтобы облегчить мне задачу…

…Маринетт!

Я падаю на спину среди вещей и смотрю в потолок, сердце бешено колотится. Если мои планы не сорвутся, через двадцать четыре часа я буду рядом с ней. Но лучше пока не предупреждать ее. Я предпочитаю избавить ее от еще одной ложной радости, на случай если Совет опять нанесет предательский удар. Завтра я позвоню Нино и Алье. Оба должны суметь держать язык за зубами, пока мой самолет не приземлится в Париже…

Грусть понемногу уступает место почти болезненному воодушевлению. Я опускаю веки и глубоко вдыхаю с улыбкой на губах.

Скоро, моя Леди. Скоро.

День +364.

День +302.

24 декабря.

— До свидания, Котенок.

— До свидания. До скорого, моя Леди.

Щелкает мышка, и окно разговора закрывается. Меня окутывает тишина.

Я медленно вынимаю наушники и испускаю долгий вздох, в горле стоит ком. Заметив слева раскрытый сверток, я достаю оттуда роскошный белый шелковый шарф и надеваю его на шею. Нежный, невероятно легкий, это чистое наслаждение…

— Чего ради вы прощаетесь? Вы беспрерывно переписываетесь. Не даю ему и пяти минут до следующего сообщения.

— Он один в Лондоне на праздники, Плагг. Конечно, мы продолжим разговаривать.

С усталой улыбкой я проверяю список контактов на экране. Адриан уже отсоединился — в его пансионе очень строгие правила, даже во время каникул, а сейчас там время ужина.

— Вы оба невероятны. Как вы еще находите, что рассказать друг другу? Это выше моего разумения.

Закутавшись в новый шарф, я глубоко вдыхаю. Он пахнет новой тканью. Я прикрываю глаза, немного разочарованная. Думаю, я бы предпочла, чтобы шарф пах им. Но какой у него запах? Такая жалость, я не уверена, что смогу это вспомнить.

Впрочем, разве он оставался прежним, когда он становился Черным Котом? Я прекрасно помню, что он излучал иную энергию, ауру, свойственную всем Носителям Тени. По крайней мере, мне это внушают последние несколько воспоминаний — наследство объединения с прошлыми Носителями в Лувре. Я прожила их жизни и сохранила в памяти несколько обрывков, но почти всё остальное исчезло. Словно сон, почти полностью растаявший, от которого осталось несколько крошечных деталей…

— Разве можно назвать это настоящей разлукой? Достаточно электронного письма, сообщения и — хоп, вы как будто в одной комнате! Ба!

Плагг появляется из стоящей на столе маленькой корзинки, потрясая крошечным батоном, покрытым тонкой румяной корочкой, который он старательно поглощает — знаменитая сырная плетенка Дюпен-Чен. Мой отец приготовил на праздники целую кучу, но что-то мне подсказывает, что его запас не проживет дольше Рождественского ужина. Не когда рядом Плагг.

— Во времена ваших предшественников эпистолярное общение, по крайней мере, обладало шармом, — заявляет он между двумя хрустящими откусываниями. — Ожидание, тайна, возможность поменять партнера по болтовне под настроение или по воле случая…

— О, Плагг!

Я с досадой испепеляю его взглядом. Мне кажется, я помню, что большинство Носителей Тени обладали ветреной натурой, и у моих предшественников тоже были собственные любовные истории. Не имеет значения, я не хочу знать подробности!

Квами смеется и напыщенно произносит:

— Хорошее было время! Хотя. Было у меня несколько Носителей, которые считали меня своим психотерапевтом. Вот это было не слишком весело, — разочарованно заключает он.

Он с видом отвращения энергично кивает сам себе и заглатывает остаток сырной плетенки. Я позабавленно закатываю глаза, и тут раздается тихое позвякивание. Я немедленно хватаю телефон.

— Ага! Что я говорил? — зубоскалит Плагг.

Я предпочитаю его проигнорировать. Читая сообщение — украшенное несколькими блестящими каламбурами, — я улыбаюсь.

— Он, наконец, получил разрешение на выход. Они с друзьями увидят иллюминацию в Лондоне. Он пошлет нам фотографии!

Я пишу ответ, ожидая обязательного насмешливого комментария от Плагга.

— Ну и? Когда ты собираешься раскрыть ему сердце, мадемуазель робкая влюбленная?

Я чувствую, как краснеют щеки, и невольно начинаю запинаться.

— Что? Сказать ему, ч-что я люблю его? — я пожимаю плечами. — Он уже знает.

— Сарказм тебе не к лицу, Носительница Света, прекрати немедленно. И ты давно знаешь, что есть вещи, которые показывают, но есть и такие, которые говорят. Словами, как уже сделал он. Особенно в отношениях на расстоянии, как у вас.

Я приподнимаю бровь, озадаченная его пылом. Плагг принимается за пятую сырную плетенку — просто диву даешься, куда у него всё помещается. Родители опять обвинят меня в обжорстве, но поскольку я всё еще не вернулась к прежним сложению и весу, они закроют глаза…

— Плагг, с каких пор ты изображаешь сводника?

— Для людей? Примерно восемь тысяч лет. Но не меняй тему, я хотел поговорить не об этом. Когда ты собираешься сказать ему, что он был твоим прекрасным принцем с самого начала?

Телефон выскальзывает у меня из рук. Я едва успеваю подхватить его и испуганно смотрю на Плагга.

— Откуда ты знаешь? Т-то есть, с чего ты взял, что…

Плагг бросает на меня разочарованный взгляд.

— Обижаешь. Учитывая намеки Альи, советы твоей матери и старые фотографии Адриана, которыми увешана твоя комната наверху, не больно-то сложно понять, что ты давным-давно влюблена в него. И нет, отговорка «мне просто нравится мода», возможно, прокатывает с ним, но не со мной.

— …А.

Я знала, что надо было снять те фотографии. Но с моими ногами и костылями подняться по лестнице, ведущей в мою прежнюю комнату, по-прежнему невозможно, а попросить подобное у мамы сложно, не объяснившись. И в течение месяцев у Плагга было более чем достаточно времени, чтобы порыться в моих вещах.

Я делаю вид, будто сосредоточилась на телефоне в надежде, что Плагг оставит меня в покое. Бесполезные усилия, он покидает корзинку с плетенками и садится перед моим экраном, навострив уши, расширив от любопытства глаза.

— Так что? Почему ты ему так и не сказала?

Я нетерпеливо кладу мобильник и скрещиваю руки.

— Это неважно, Плагг. Прошло уже больше восьми месяцев. Между нами всё прекрасно.

— Можно и так сказать — если не считать триста километров между вами. А он? Ему было бы так приятно! Ну же!

Я хмурюсь, сбитая с толку. Я прекрасно знаю, какое место занимает Адриан в хорошо спрятанном сердечке Плагга, который под своим вечным видом мне-плевать-на-всё остается добряком. Тем не менее я редко видела его таким настойчивым. Что-то тут кроется.