— Тебя зовут Кагами, не так ли?
Она бросает на меня подозрительный взгляд, а потом молча кивает.
— Ты помнишь, что делала перед тем, как оказалась здесь?
Она мотает головой:
— Было часов семь. Я была на тренировке. Больше ничего не помню.
— А вы, девочки?
— Я заканчивала мой зимний альбом скрапбукинга, — нараспев отвечает Роза.
— Мы с Иваном играли в видеоигры, — шепчет Милен. — Он рядом, еще спит.
— …репетировала с братом, — бормочет Джулека.
— А я направлялась к месту атаки, чтобы снять сражение Ледибаг и Черного Кота, — добавляю я. — Я не могла найти велосипед на прокат, но в остальном всё было относительно хорошо… А у вас? Особая проблема?
Кагами вместо ответа приподнимает брови. Джулека ритмично мотает головой, словно вспоминая бодрящую мелодию.
— Вовсе нет, — щебечет Роза, — я раньше срока начинала мой весенний альбом!
— А я выигрывала у Ивана, — выдыхает Милен, бросив влюбленный взгляд на занавеску позади нее. — Но я знаю, что он нарочно проигрывал, чтобы доставить мне удовольствие.
Я вздыхаю. Мы были акуманизированы без каких-либо обид и к тому же все одновременно? Нет, решительно, ничего не сходится.
— Подождите… значит, мы опять сражались против Ледибаг и Черного Кота? — бледнея, произносит Милен.
— Одно точно, — говорит Кагами, — если мы все здесь, значит, они победили.
Роза яростно кивает — по-видимому, она знает не больше нас. С другого конца комнаты раздается пронзительный звон, и торопливо проходят две медсестры. Роза прижимается к Джулеке.
— Это Аликс. Она тоже не в особо хорошем состоянии…
Милен и Роза переглядываются, бросают взгляд на меня и тут же моргают со странно смущенным видом. У меня плохое предчувствие.
— Сколько всего других акуманизированных?
— Э…
Я снимаю манжету для измерения давления, замучившись чувствовать, как эта штука надувается каждые две минуты. Слезаю с кровати и осторожно высовываю голову за занавески, которые загораживают мне обзор. Медсестры хлопочут вокруг одной кровати — Аликс, с тревогой предполагаю я. Я окидываю взглядом всю комнату и другие кровати в поле зрения.
Натаниэль начинает приходить в себя, и Роза, как идеальная медсестра на общественных началах — или важная птица, смотря кого спросить — спешит ему на помощь, Джулека следует за ней по пятам. Сабрина делает нам знак от кровати Хлои, которая по-прежнему спит. Макс с трудом поправляет большие очки, а его маленький робот Марков мягко мерцает в его ладони с немного оглушенным видом. В соседней с Милен кровати дремлет Иван, его правая рука перевязана до плеча. Ким тоже еще спит. Я инстинктивно беспокоюсь, не найдя среди одноклассников Маринетт, но она ведь до сих пор ни разу не была акуманизирована, в отличие от всех раненых — возможно, это было одним из условий для вербовки Бражником в этот раз?
Есть несколько взрослых — вроде месье д’Аржанкура, преподавателя фехтования, и Венсана Аза, фотографа, без сознания. Моего отца, Анимена в прошлом, нигде не видно. Если он отсутствует, значит ли это, что он невредим?
Последняя кровать, недалеко от Аликс, заставляет меня вздрогнуть, когда я узнаю парня, который ее занимает.
— Нино!
Я, не медля, пробираюсь к нему — плевать на медсестер. Встревоженно хватаю его за руку, но он не реагирует.
— Эй. Нино.
Его голова перевязана. Лицо под кислородной маской, но, несмотря на синяки и фингал под левым глазом, он кажется мирно спящим. Мое беспокойство увеличивается, когда я вижу засохшую кровь у него в ухе — он тоже сражался. Яростно.
Когда его манжета для измерения давления начинает надуваться, он даже не вздрагивает. Я изучаю экран, который нависает над его кроватью, но не понимаю, что означают все эти цифры.
— О, пожалуйста… Очнись.
Я достала мобильник — глупый рефлекс, но ничего не могу с собой поделать, будто бы он может всё уладить. По-прежнему нет сети. Я с надеждой просматриваю фотогалерею — кто знает, может, я успела сделать несколько фотографий, — но все снимки относятся к предыдущей акуме: из музея Естественной истории.
Где я была этой ночью? Мы с Нино оба были акуманизированы? Мы сражались вместе? Друг против друга? Друг с другом против Ледибаг и Черного Кота? Это они довели его до такого состояния?
Вдруг в углу экрана появляется любопытный значок, доказательство, что мобильник — наконец! — находит сеть, которую я, впрочем, никогда раньше не видела. Прежде чем я успеваю сделать хоть что-то, из ниоткуда появляется окно с видео. Черный фон, на котором мигает тот же знак: серый круг с пятью красными точками. Потом экран проясняется и понемногу вырисовывается человек, снятый в черно-белом формате.
…Ледибаг!
Стоя перед камерой, она, кажется, колеблется, словно ожидает, пока будет готова фокусировка. В руке она держит большой микрофон в черных точках. У него старинный вид, такие можно увидеть только в довоенных фильмах.
Она беззвучно что-то спрашивает, похоже, получает от оператора ответ и на короткое мгновение прикрывает глаза.
— Сообщение для всех парижан. Это Ледибаг. У меня не слишком много времени, так что, пожалуйста, слушайте внимательно.
Ее голос слегка деформирован весьма посредственным качеством записи, но ее четко слышно, и она, как всегда, решительна. Эхо заставляет меня поднять голову: телевизионный экран тоже показывает Ледибаг, и судя по тому, как медсестры и гражданские пораженно смотрят в свои телефоны, мы все ловим одну и ту же передачу. Даже громкоговорители больницы передают то же самое сообщение.
— Ситуация теперь стабилизирована. Мы с Черным Котом нашли общий язык с Изгнанником, он собирается сдаться. Я прошу компетентные органы уважать их соглашение с Аудиматрицей и Рожекопом и позволить нам действовать до рассвета. Не вмешивайтесь больше, пожалуйста. Не приближайтесь к Лувру, иначе гражданские, оказавшиеся там пленниками, подвергнутся большой опасности.
«Изгнанник»? Рожекоп, Аудиматрица? Пленные гражданские?! Что…
— Спасибо всем акуманизированным за неоценимую помощь и их жертву. Вероятно, они всё забудут, но не сердитесь на них за нанесенный ущерб, поскольку они лишь исполняли свой долг. Будьте спокойны, Бражник побежден. Он больше никогда не захватит ни одной жертвы.
Она коротко вдыхает, а потом устало выдыхает.
— Знаю, ночь была тяжелой для всех, но, пожалуйста, держитесь. На рассвете всё будет закончено. Что бы ни произошло после… Будьте мужественны. Этот город и его жители сумеют подняться, я знаю.
Она замолкает, видимо, подбирает слова. Потом в последний раз улыбается в камеру и протягивает руку, словно чтобы взять ее.
— Чудесное Исцеление!
Объектив дрожит и направляется в небо. Картинка смазывается, и все экраны гаснут. Я издаю стон.
— Нет!
Но окно закрывается, значок — божья коровка — в углу экрана исчезает. В комнате царит мертвая тишина. Потом слышится свист, знакомая сверкающая волна появляется сквозь стены, омывает кровати и людей красно-черно-серебряным потоком. Она быстро исчезает, и возвращается тишина.
Голова болит меньше, а ломота успокаивается. Я удивляюсь, что мне не хватает воздуха, а потом понимаю, что надо дышать. Слеза скатывается по щеке, я стираю ее неуверенной рукой. Я не знаю, почему плачу, но не могу остановиться.
— А… лья?
Я дергаюсь, вырванная из ступора. Нино смотрит на меня сквозь ресницы. Его дрожащая рука протягивается по одеялу. Я тут же хватаю ее.
— Нино!
Он слабо отвечает на мое пожатие. Его растерянный взгляд бродит по занавескам и потолку, и я угадываю его немой вопрос.
— Было нападение акумы, — бормочу я, — ты был ранен, но теперь всё хорошо. Мы в больнице. И Ледибаг… Ледибаг разбирается с проблемой.
Рядом проходит медсестра и при виде меня останавливается, явно собираясь отправить меня обратно в кровать, как было с Розой. Я бросаю на нее умоляющий взгляд, и она просто кивает.
Что-то касается моей щеки. Это Нино — он медленно вытирает новую слезу. Он хмурится, кажется, собирает все умственные и физические силы, чтобы произнести несколько слов.
