Всё-таки дурно на меня влияет мертвенный воздух осени. Сколько времени? Сколько бы не было, мне ещё рано к отцу. Я знаю, что он ждёт меня всегда, пусть не подаёт виду, хоть и остаётся таким далёким и отрешённым. Ещё рано.
Невольно глянул на свои грамоты. Бесполезные листы, которые так и не сумели на своих бумажных плечах поднять над головами вершину бесполезности. Мой диплом о высшем образовании. Да, его я так и не получил, а всё потому, что меня в этой жизни разрывало также, как разрывает герб страны. Три раза начинал сначала, один раз почти окончил, но дыхание сбилось на самом финише. С другой стороны, какой из меня филолог, юрист или журналист?
Юрист из меня не получился, потому что я слишком плохо понимал отдалённость идеальной бумажно-законодательной картинки от ползучей липкой мерзости действительности. Я научился определять состав преступления, писать исковое заявление, да хорохориться с поводом и без своими неглубокими познаниями. Это больше, чем у большинства юристов нашей страны, но для меня недостаточно. Отец был молчаливо расстроен, когда у меня не сложилось с юриспруденцией. Он хотел, чтобы меня настиг покой.
Журналист из меня не получился, потому, что слишком плохо умею отличать полуправду от полулжи, и не в состоянии был её тасовать нужным образом. Я смог научиться излагать свои мысли и позицию на бумаге, формировать собственную точку зрения по любому инфо-поводу, а также кадрить девочек, помогая им писать заумные посты в соцсети. Это больше, чем у большинства журналистов нашей страны, но для меня слишком много. Отец был молчаливо взбешён, когда у меня не сложилось с журналистикой. Он хотел, чтобы моя жизнь была в непрекращающемся движении.
Филолог из меня почти получился, а всё потому, что достаточно было любить хорошую литературу, да ненавидеть теорию языка. Я по-настоящему научился любить хорошую литературу, заменив в своём читательском рационе Пушкина на Ходасевича, Толстого на Набокова, Чехова на Андреева, Ремарка на Гессе, Камю на Газданова, Кафку на Платонова, Мураками на Акутагаву. Не знаю, как обстоит дело со вкусом у большинства филологов в нашей стране. Этимология, синтаксис, орфоэпия, лингвистика и так далее, были не для меня, а я был не для них, да и вообще у нас как-то не срослось. Но ведь любить хорошую литературу, это уже больше, чем у девяноста процентов людей, имеющих высшее образование в нашей стране. Какого чёрта, где мой диплом? Отец равнодушно молчал, когда у меня не сложилось с филологией. Я не знал, чего я хочу, а он – тем более.
Но у меня был нормальный шанс закончить филфак. Оценённый в зачётке многочисленными и высокомерными «отлично». Хороший счёт у преподавателей, хоть в займы бери. Но всё изменилось в один день. Как же эти «одни дни» обожают всё менять! Заканчивая четвёртый курс, на конференции-отчёте по практике, я дал волю своему языку. А моим языком говорило негодование, ненависть, ярость под эгидой раздутого эго. Нас, студентов, лишили права выбора места прохождения летней практики. Всех направили в какой-то детский центр дополнительного образования, где учащиеся занимались танцами, музыкой и другой подобной дребеденью. Дети до пятнадцати лет. Ненавижу всех людей, попадающих под такой возрастной ценз. Меня и моих одногруппников заставили сделать парочку обучающих мероприятий для детишек в игровой форме. Вроде бы ничего сложного, а тем более страшного, но это мне так кажется сейчас. Ведь всё моё негодование тогда заключалось в том, что отобрали свободу выбора практики, в насильственности, да и вызывали сомнения компетенции, полученные от такого рода деятельности. Естественно, мне хотелось проходить практику в редакции или типографии, может, в каких-то архивах с рукописями. Это сейчас понимаю, что институт практики в университете – просто обман, нерациональное использование времени и пыль в глаза для министерства образования. Тогда мне казалось, что у меня отняли право выбора для своих интересов. Сейчас я знаю, что никто мне никогда никакого права не давал, чтобы его забирать.
Всё же практику я кое-как прошёл, не смотря на тошнотворное состояние от детской тупости. Благо дело коллективное. В том же ключе смог состряпать отчёт, ещё одна бесполезная писанина. Сколько деревьев гибнет зря. Но когда на конференции меня обвинили в наплевательском отношении к практике, все внутренние барьеры слетели. Я, как сейчас помню свой диалог с комиссией, которая состояла из члена попечительского совета этого несчастного центра дополнительного образования – худоватого и болезненного вида молодого человека, выпущенного из инкубатора слишком рано. Присутствовал здесь и заместитель декана нашего факультета, пожилой мужичок, чья собственная зевота доставляет больший интерес, нежели происходящее вокруг. И, как вишенка на торте, куратор нашей практики, женщина зрелых лет с крашеными красно-рыжими волосами. Вечно всем и всеми недовольная, через чур молодящаяся, но при этом видевшая мужчину последний раз подле себя, наверное, ещё до моего рождения. Глядя на неё, возникала мысль, что звание кандидата доктора наук, даётся в нашей стране за что-то не то. Наш куратор – полная дискредитация гуманитарного знания.
– Молодой человек, ваш доклад-отчёт звучит так, словно вы не особо старались, – надменно произнесла рыжая куратор.
– Какая практика – такой отчёт. Мне больше, нечего сказать.
Она и замдекана испуганно поглядели на члена попечительского совета, мол, не оскорбляет это его. Мне лично было плевать, какие отношения у моего ВУЗа с этим центром, но учёба не бюджете не делает нас рабами университета. С таким же успехом мы могли бы вместо практики строить дачу декану, благо, что из филолога рабочий так себе.
– Молодой человек, ну о чём вы сейчас говорите? – развёл руками замдекана, – вы же учитесь на филолога! Любовь к мудрости! Филолог видит во всём место для рефлексии, познания, он обязан демонстрировать открытость к новым знаниям и занятиям. Тем более, такое прекрасное и социально значимое заведение, которое курирует наш дорогой Алексей Викторович. Неужели это всё, что вы можете рассказать? У вас отличные оценки, не хотелось бы их портить. Поделитесь своими впечатлениями о самом центре.
Так как мудрым меня, что тогда, что сейчас сложно назвать, я подсказку ни то, чтобы не уловил – я её категорически смял и бросил обратно в лицо.
– Центр, как центр. Но вы, правы, у меня есть, что добавить. Вот смотрел я на всех этих детей, сколько их там было? Сорок, шестьдесят через моё задание прошло. Смотрел я на них и думал… о Дарвине, и его теории естественного отбора. Очень интересное ощущение. Ведь по-сути в эту горстку людей государство вкладывается примерно одинаково. Но сколько из них доживёт до подросткового возраста? Сколько до периода, когда они смогут работать, пойти в армию? Сколько из них, осознав всю тщетность пребывания здесь, решат сменить страну? Такое нерациональное использование бюджета, что слеза наворачивается на глазах за наших налогоплательщиков. Всё ради того, чтобы показать, что наше государство якобы социальное. А ведь впереди у этих детишек борьба с алкоголизмом, наркоманией, серостью и убогостью, венерическими заболеваниями…
– Хватит! – вскрикнула рыжая женщина-куратор. Замдекана смотрел на меня так, будто я наложил ему кучу на голову. Лишь главный зритель – член попечительского совета, для которого и был устроен весь данный театр, молчал. Он был где-то мыслями далеко отсюда, возможно, думал о маленьком миленьком домике на берегу Атлантического океана, – хватит! О чём вы говорите, молодой человек? Это никому здесь неинтересно, придерживайтесь плана вашей презентации. Какие всё-таки неблагодарные пошли студенты, а, Алексей Викторович?
Обращение пролетело мимо. Зато накал моей ненависти попал туда, куда надо.
– Это, вы, хватит! – воскликнул я, – это, вы, хватит! Вы в своём пресмыкании совсем потеряли связь с действительностью! Говорят, что Российское образование в полной жопе, но оно там, не только по вине чиновников, но из-за таких вот функционеров от образования, готовых угождать за лишний рубль, кому угодно, но только не самим ученикам и студентам. Вы набираете себе часы, дополнительные обязанности не из-за интереса, а потому что хотите кусок хлеба потолще. Не нужно мне рассказывать про нищенские зарплаты, такое актуально для регионов, а мы в Москве! ВУЗ, заключающий выгодные контракты для себя, потом сгоняет туда студентов в качестве бесплатной рабочей силы, против их воли. Вы вводите дополнительные пары, лишь бы, не дай бог, кто-то из студентов не пошёл на митинг, выражать, между прочим, свою гражданскую позицию. Меня тошнит от вас, от вашего лизаблюдского поколения, которое готово склонить низко голову перед любым, кто хоть на пол ранга выше незримого табеля! Хочешь жить – умей вертеться, так же звучит ваш жизненный девиз? Но в мире, к счастью, существует прекрасная вещь – воздаяние. Меня тошнит от того, какую вы нам оставляете страну в наследие и какой теперь хлам придётся выгребать, вроде убитой квартиры от покойных родителей-алкашей. Это ещё не всё, ваше поколение успеет натворить дел. Да вы должны упасть перед нами на колени и просить прощение, как промотавшийся отец перед сыном. Но, нет, вы продолжаете учить, наставлять, натаскивать жить собачьей жизнью, которой живёте вы. Когда есть конура и миска еды – это не достоинство, а достаток. Для вас у меня есть горькая насмешка. Вы до конца не ведаете, вы не знаете. Уже ваши идиотизм, попустительство и раболепие дают первые побеги. Подрастает целое поколение, ненавидящее вас и ассоциирующее с этой страной. Их ненависть не погасить лживыми победами в Крыму, на Олимпиадах и в прочих многоходовках. Вместо всего – они объявляют эндшпиль! Они подобьют на бунт младших, и уже это будет не мирный митинг против воров, а кровавая бойня, месть поколению, за допущенное непотребство. Чёрный хохот пролетит по всей стране, а на утро проснутся немногие. Ваша вина – это преступление, святотатство против самого сокровенного, что есть у человека. Преступление против его будущего, против потомков. Чёрный хохот пролетит по всей России и окрасит в багрянец крови ваше раскаяние.
