— Мало ли что покажется, когда нервы глупо настроены.

— А наши сеансы, ведь вы им верили, барон? — сказала Вера.

— Сэр Гарлей подшутил над вами… Послушайте, милая графиня, будьте же разумны, подумайте: разве можно верить вашим духам, подымающим столы, двигающим мебель и звонящим в колокольчики? Что за детская забава! Неужели, если б отшедшие в иной, надо полагать, в лучший мир, имели возможность и желание являться к нам, они не придумали бы что-нибудь умнее разговоров посредством каких-то глупых стуков? Просто бы явились и сказали, что им нужно.

— Ах, Адольф, — вскрикнула баронесса, — ради Бога, не накликай!

— Как тебе не стыдно, Мари, верить такой нелепости! Никак я не ожидал, чтобы ты была так суеверна. Никто не явится, успокойся.

— А я не поручусь, барон, если вы серьезно бросите им вызов. Разве не бывало явлений, засвидетельствованных в государственных исторических архивах; например, появление белой женщины[7] в некоторых королевских и княжеских замках в Германии.

— Оставим исторические явления, графиня, никто из нас их не видал. Мало ли какого вздора заносилось в архивы в темные времена суеверия и вандализма. Вы лучше извольте мне ответить по пунктам на мои возражения насчет современных духов.

— Готова, барон; с чего же мне начинать, вы задали мне столько вопросов.

— Хотя с того: если духи существуют, почему не являются они прямо?

— Я отвечаю, что являются, когда есть для того подходящий проводник или медиум; доказательство: опыты Крукса с мисс Кук[8], если уже вы не захотите принять за вполне достоверное — описание многочисленных опытов Робертом Дэль Оуэном. Я никак не могу допустить, чтобы такой знаменитый ученый, как Крукс, привыкший к точным исследованиям, мог позволить обмануть себя молоденькой девушке, гостившей у него в доме. Все опыты происходили в его химической лаборатории. Возможно ли думать, чтобы доступ в нее был настолько легок, чтобы кто-нибудь, без его ведома, мог подготовлять там сценические превращения?

Барон молчал.

— Еще менее допускает мой разум возможность, — продолжала, не дождавшись ответа, графиня, — чтобы Крукс согласился, в ущерб своей ученой репутации, засвидетельствовать такое поразительное явление, как материализация, если б сам не был убежден в нем.

— Я книги Крукса сам не читал, и не знаю, насколько достоверны показались бы мне его сообщения о виденных им чудесах, но они все-таки не объяснили бы мне, зачем духи занимаются такими пустяками, как поднятие столов и прочее.

— И для этих явлений, как и для всяких других, несомненно, существуют законы, к сожалению, очень мало исследованные. Согласна с вами, что так называемые физические явления грубы и как будто бессмысленны, но причиной этому мы сами: наше грубое непонимание и грубое отношение к духовному миру. Могут проявлять себя нам только те, кто нам сродни; и все-таки они достигают своей главной цели, — заставить многих признать свое существование. Передвижение мебели без всякого к ней прикосновения, звон колокольчиков, даже стуки, если они очень сильны, все это так объективно, что нет возможности усомниться в реальности явления.

— Вы хороший ходатай по делам спиритизма, графиня, а все-таки вы не убеждаете меня в разумности ваших духов.

— А вот если бы какой-нибудь из ваших столов, барон, в котором, как вы хорошо знаете, нет никаких машин для поднятия, поднялся бы к потолку, как это не раз случалось в присутствии Юма[9], вы бы поневоле согласились, что произошло что-то особенное, противоречащее законам тяготения и никак бы не приписали этого мне, как приписываете стуки штукатурке и сэру Гарлею.

— Пожалуй, что и так… однако все странно…

— Для тех же, кто иначе относится к духовному миру, кто сколько-нибудь научится понимать его, и проявления бывают иные… Сэр Гарлей рассказывал мне, как он не раз получал непосредственным письмом сообщения от имени своей покойной матери, самого возвышенного свойства, действительно достойные своего духовного происхождения, и заметьте еще, ее почерком, конечно, хорошо известным сыну.

— Что такое непосредственное письмо? — спросила баронесса.

— Карандаш сам двигался по бумаге, когда к нему никто не прикасался, и это в виду всех присутствующих. Вот что принято называть непосредственным письмом.

— Я этого не видал и пока верить не могу, — задумчиво сказал барон, — а вот тому, чему учат ваши духи в книгах Кардека[10], как хотите, ни за что не поверю. Смешно в XIX столетии христианской эры повторять такие древние фантазии, как перевоплощение душ.

— Этому и я не верю, и вообще нисколько не считаю обязательным верить чему бы то ни было потому только, что это сказано духом. Такой взгляд не у меня одной. Для разумного и серьезного спиритуалиста, поверьте мне, важно и непреложно только одно: факт сообщений, доказывающий наше личное существование после смерти тела; а фактическое доказательство играет, как вы, конечно, согласитесь, барон, самую первую роль в убеждениях интеллигентной среды нашего материалистического века.

— Выходит, что ваши духи врут, — засмеялся Адольф, — вот этого-то я уже никак не ожидал и не понимаю. По-моему, если действительно есть другой мир лучше, выше нашего, то обитатели его никак ошибаться не могут.

— Многие думают так же, как и вы, и в этом-то ложном представлении о духах, как о существах непогрешимых, главная причина всех нападков на спиритизм и его полного непонимания людьми мало с ним знакомыми, как вы, например. Почитайте побольше спиритуалистических книг и вы убедитесь в противном.

— В чем же противном? Я совсем перестаю понимать вас, графиня, — несколько нетерпеливо возразил барон.

— В том, что опыт людей, много и серьезно занимавшихся исследованием спиритического вопроса, вполне доказывает, что человек по смерти, особенно в своем первом, загробном состоянии, не очищенном еще и непросветленном, остается относительно своего умственно-духовного содержания тем, чем был и до смерти. Видите ли, в природе нет скачков: в существах не абсолютных и бесконечных, каким может только быть один Творец, а ограниченных, какими мы, как создания, неизбежно остаемся навсегда и после смерти тела, все происходит постепенно, а не вдруг; поэтому, кто знаком с вопросом, тот знает, что спиритуальные сообщения полны относительно религиозных, философских и разных других воззрений такого же разнообразия, как и людские верования и мнения.

— Неужели? — воскликнула баронесса.

— Наверно; я в этом убедилась и из разговоров с сэром Гарлеем, и из многих рекомендованных им книг. Опытный спиритуалист, способный анализировать добываемые им факты, никак не будет искать в сообщениях духов непогрешимого источника для своих религиозных или каких бы то ни было воззрений, а отнесется к ним так же критически, как и ко всему, имеющему не абсолютное происхождение. Повторяю, важен только факт сообщений и всякого рода медиумических явлений.

— Вы говорите, как книга, графиня, теперь я вас понял, но все-таки…

— Не верите?

Барон молчал.

— Испытайте.

— Пощадите Мари! Ее нервы так расстроены.

— Нисколько! Я совершенно здорова и вот что скажу тебе, Адольф, — если ты не согласишься сесть 15-го за сеанс, предписанный духами во время сеанса с сэром Гарлеем, я буду гораздо более волноваться нашим непослушанием и, пожалуй, действительно заболею от страха.

— Мари, как не стыдно верить таким глупостям, бояться чего-то фантастического, несуществующего.

— Прекрасно, барон, все это вздор, ничего нет, стало быть, ничего и не будет. Чем же вы рискуете, исполнив желание вашей жены и мое, просто потешив двух суеверных дурочек?

— Знаешь, Адольф, если ты не согласишься сесть за сеанс, для меня и для Веры будет ясно, что ты веришь и боишься.