Цель данной главы – показать, в какой непростой духовной атмосфере формировалась российская церковно-историческая наука, в какой непростой атмосфере воспитывались лучшие представители духовного сословия и интеллигенции, и как в этих сложных условиях формировались их взгляды и исторические предпочтения.
Что же касается до «осуждения» тех, кто волей или неволей способствовал разразившейся в начале 20-го века трагедии, трагедии, последствия которой мы до сих пор ощущаем в жизни пост-коммунистического общества, хочется сказать следующее: знакомясь с жизнью людей 19-го – начала 20-го века, нельзя пройти мимо того факта, что большинство населения Российской Империи находилось в невыносимых, часто просто нечеловеческих условиях существования, практически не живя, а что называется, – выживая. Мало того, что простые люди чаще всего были предоставлены сами себе в отношении религиозного воспитания, но и в своей внешне-бытовой жизни большинство простого российского населения вынуждено было терпеть всяческие лишения и страдания. Читая о том, как жил простой люд того времени (а также несколько предыдущих веков), становится ясно, что люди фактически были доведены до предела своих нравственных, физических и духовных сил. Убедиться в этом легко, если внимательно прочитать произведения таких классиков русской литературы как Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, Ф. М. Достоевский и т. д., а также многих других очевидцев тяжкой жизни простого народа[60].
Только сегодня (в конце 20-го – начале 21-го века) в исторической науке начали появляться первые незаидеологизированные, объективные исследования причин кровавой трагедии начала 20-го века. Так проф. А. Б. Зубов, в своем исследовании, посвященном анализу причин русской революции, описывает, в каком ужасном, фактически рабском состоянии находилось подавляющее большинство населения Российской Империи. В частности он отмечает, что уже:
«В. Петровское царствование, не потеряв еще всех элементов личной свободы, крестьяне продавались помещиками оптом и в розницу, переводились из имения в имение, подносились в подарок, отдавались в приданое. «Продажа крестьян в начале XVIII века практиковалась в громадных размерах», – отмечает один из лучших исследователей этой эпохи Матвей Кузьмич Любавский. Императорский указ 1721 года с негодованием отмечает: «Обычай есть в России, что крестьян продают как скотов, чего во всем свете не водится»… Тот же Петр, возмущаясь продажей крестьян и написав в конце своего царствования только что упоминавшийся указ (который, впрочем, так и не вошел в жизнь), одновременно «содействовал развитию работорговли»: в 1717 и 1720 годах он позволил людям всяких чинов, кроме шляхетства, покупать людей для поставки вместо себя в рекруты. Тогда же крестьяне утрачивают безусловные права на свое движимое имущество. Закон предусматривал, что за долги помещика отвечает своим имуществом не только он сам, но и его крестьяне. Если имущество помещика продавалось с торгов и не покрывало суммы долга, выставлялось на продажу имущество его крестьян…»[61] А уже в первой половине XVIII века крестьяне и вовсе лишились и гражданской, и личной свободы: «Власть помещиков над крепостными была более власти самого государства, так как простиралась даже в сферу семейных отношений. Помещики разделяли родителей с детьми, устраивали по своему усмотрению браки… руководясь соображениями заводчиков рысистых лошадей и породистых овец… Помещики судили своих крепостных крестьян и наказывали их по собственному усмотрению, доходя иногда до ужасающих примеров жестокости»[62].
Точно так же правовое положение крестьян ухудшалось непрерывно в XVIII веке: «В 1765–1766 годах помещики получили право ссылать своих крестьян не только на поселение в Сибирь (это разрешено было уже Елизаветой Петровной), но и в каторжные работы за «дерзости» помещику. Помещик во всякое время мог отдать крестьянина в солдаты, не дожидаясь времени рекрутского набора. При этом в 1767 году крестьянам императорским указом было запрещено жаловаться государю на помещиков… Права самоуправления, данные в 1775 году всем сословиям империи, не были распространены на частновладельческих крестьян. В 1783 году были закрепощены православные крестьяне Украины. За 35 лет просвещенного правления Екатерины более 800 тысяч лично свободных черносошных крестьян были розданы с землями в рабство фаворитам императрицы. Не следует забывать при этом, что все население империи к концу царствования Екатерины достигало лишь 37 млн. человек, то есть вновь порабощенным оказывался каждый сороковой гражданин России, а доля крепостных в населении империи, постоянно возрастая в течение всего XVIII столетия, достигла к 1795 году максимальной величины – 54 процента… Пока было возможно – крестьяне жаловались на свое положение в Сенат и иные «высшие инстанции». А на запрет подавать жалобы ответили Пугачевским бунтом… Призыв Пугачева «истребить проклятый род дворянский» вызвал огромное воодушевление среди крестьян. «Всему миру известно, – говорилось в одной из прокламаций Пугачева, – сколь российские дворяне обладают крестьянами, и хотя в законе Божием сказано, что с крестьянами надо обходиться как с детьми, они обращаются с ними хуже, чем с собаками своими». В своем манифесте от 31 июля 1774 года Пугачев жаловал «всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, вольностью и свободой вечно казаками». Совершенно не важно, сколь серьезен был Пугачев, провозглашая эти принципы, главное, что они находили живой отклик в народе. Казаки-старообрядцы Яика шли к Пугачеву, боясь, что и их обратят в крепостных, а крепостные пополняли повстанческое войско, надеясь обрести свободу и свести счеты с дворянами. Подавление бунта 1773–1774 годов превратилось в настоящую гражданскую войну, предвосхитившую войну 1917–1922 годов. Уже в крестьянских бунтах 1762–1766 годов, поднятых мужиками против «Матушки Императрицы», участвовало до 150 тысяч человек. Пугачев, по приблизительным расчетам, поднял на борьбу до 400 тысяч… Пугачевская война стала предзнаменованием будущей российской кровавой Смуты…Наши современные ученые, пройдя вместе со всем обществом страшный опыт коммунистической несвободы и человеконенавистничества, также склонны в большой степени оправдывать крепостничество, объясняя его хозяйственной и государственной целесообразностью, особенностями русского менталитета или доказывая мягкость самого крепостного состояния. Очень близкие аргументы выдвигаются и сторонниками советского строя – или советский режим был не так жесток, или он был хоть и жесток, но необходим. В действительности рабское состояние всегда нравственно предосудительно, экономически ущербно, государственно опасно и по определению жестоко»[63].
Таким образом, если учитывать все приведенные факты (и еще большее количество фактов, не вошедших в данный обзор), можно с уверенностью сделать вывод о том, что в русском обществе начала 20-го века произошел некий надрыв, и связан этот надрыв, в первую очередь с отступлением людей от норм христианской жизни в угоду либеральным, имперским и другим ценностям, а с другой стороны – с тяжелейшими условиями существования для большинства населения Российской империи. В противовес этому мы осмеливаемся утверждать, что подобная ситуация не могла бы возникнуть в обществе, где доминирующими являлись бы евангельские ценности. Вот почему в этой связи будет очень полезно сравнить нравственно-религиозную обстановку Древней Руси периода ее Крещения князем Владимиром с тем состоянием российского общества, о котором шла речь в данной главе.
В заключение, перефразируя свт. Игнатия (Брянчанинова), писавшего о соблазнах мира сего и невозможности осуждать соблазнившихся, можно высказать лишь сожаление о случившемся в нашей истории (в том числе, о сложившейся ситуации в области церковно-исторической науки, речь о которой пойдет в следующих главах).
