Будучи от природы очень пугливым, первобытный человек обожествлял практически все, с чем соприкасался в повседневной жизни. Обожествлялось солнце, потому что его испепеляющие лучи могли привести к засухе. Вода, потому что она могла затопить жилище. Луна, потому что без нее ночью ничего не было видно, животные, потому что они могли растерзать человека в любую минуту и т. д., и т. д.
С течением времени верования первобытных людей все усложнялись и усложнялись (эволюционировали), как, впрочем, усложнялись и социальные отношения в первобытном обществе[86].
Христианство же признавалось, в некотором роде, «высшей стадией» развития религиозных представлений человека. Однако, в силу этого признания, оно фактически ставилось в один ряд с языческими религиями и, как следствие, также признавалось всего лишь одной из разновидностей религиозных суеверий[87].
Решающим фактором развития человеческого общества в советской науке считалось появление у некоторых людей излишков производства[88]. Конкретно это означало, что в определенный момент исторического развития в среде людей выделились особо находчивые и алчные личности, которые, воспользовавшись господствовавшим страхом своих сотоварищей, а также наличием у себя лишних продуктов питания, в итоге захватили полную и безоговорочную власть над своими соплеменниками. Так произошло расслоение человеческого общества на классы (возникновение класса правящих и класса угнетаемых). Обычно историософские приемы советского периода по отношению к религии звучат следующим образом:
«Естественный страх первобытного человека перед могучими силами природы, его склонность к наивно-фантастическому объяснению окружающих его природных явлений – все это было использовано как средство подчинения и закрепощения человека еще в ту эпоху развития человеческого общества, когда наметилось господство жрецов и имущего класса. С тех пор религия не переставала быть сильным орудием духовного подчинения народных масс, благодаря которому «здравый смысл» даже иногда и культурного человека оказывался парализован»[89].
Дальнейшая история человечества представлялась как классовая борьба, в которой у каждого класса людей были свои задачи, т. е. правящий класс всегда старался подавлять, угнетать и всячески наживаться на бедных и обездоленных, используя при этом все доступные для него средства, в том числе и различные религиозные системы (суть которых, причем всех без исключения, советским историкам виделась исключительно в обмане и нагнетании страха кары божией на простой народ). Угнетенные же классы периодически просыпались (отрезвлялись) от суеверного зла и пытались сбросить иго угнетателей со своих плеч.
Подобные упрощенческие схемы являлись прямым результатом насильственного внедрения в массовом сознании (в том числе, и в научных кругах) примитивно-марксистских представлений об истории человечества как об истории классовой борьбы, феодализма, формационности как обязательных стадий развития общества. Тем самым история и археология (как историческая наука) были всецело поставлены на службу господствующей идеологии. Исконность, национальное своеобразие и экономический детерминизм были положены во главу угла исторических концепций. Все стало объясняться развитием аграрных обществ, накоплением прибавочного продукта, возникновением городов как центров сельских округ, пунктов концентрации дани и размещения феодалов и т. д.
В этом контексте факт Крещения Руси так же был переосмыслен как сугубо идеологическая диверсия со стороны правящего класса князей и т. д., которые, войдя в сговор с лицемерными церковниками, навязали нашим предкам более универсальную и более подходящую для угнетения народа идеологию – христианство. Академик Б.Д. Греков писал по этому поводу следующее:
«Вопрос о христианстве не исчерпывается, конечно, вопросами о том, когда и где крестился Владимир и куда погружали киевлян во время крещения. Это все мелочи. Гораздо важнее, каким образом Киевское государство перешло от старой веры к новой, кто перешёл, каковы были тому причины и какие отсюда вытекают следствия? Тут мы не так беспомощны: в этих вопросах мы можем ориентироваться. Принятие христианской религии свидетельствует о большом сдвиге в области идеологии киевского общества. Мы знаем классовую структуру киевского общества. Знаем, что представителей господствующего класса, особенно в больших городах, было в это время более чем достаточно, что в руках знати, возглавляемой князем, была подлинная государственная власть. Вся предыдущая история классов в Киевском государстве создала базу для принятия христианства в качестве господствующей религии. Из факта принятия христианства в качестве господствующей религии вытекает много важных последствий. Во-первых, христианство как религия, общепринятая в Европе, еще больше сблизило с нею Киевское государство. Во-вторых, церковная организация, которую взяли на себя греки (византийцы), заняла весьма определенное место в истории киевского общества и стала новым и сильным орудием воздействия на массы в целях дальнейшего их подчинения господствующим классам и государственной власти в целом»[90].
Что касается язычества, то оно также, наряду с христианством, признавалось религиозным анахронизмом и считалось порождением того первобытного страха перед природными стихиями, о которых шла речь выше. Естественно, что в данном контексте и тот, и другой религиозные предрассудки (среди которых христианство представлялось явно в более негативном свете) должны были быть отброшены, что и произошло в начале 20-го века.
В целом же: «В советской гуманитарной науке 1920–1930-х годов народное мировоззрение окончательно «перешло в ведение» этнографии и фольклористики, а изучение религиозной жизни Древней Руси свелось к выяснению места Церкви в социально-политической истории. Принципиально новых гипотез относительно перехода от язычества к христианству не выдвигалось»[91].
Подобная ситуация не изменилась и в послевоенный период: «В советской историко-этнографической науке конец 1950-х годов ознаменовался выходом крупных исследований В. И. Чичерова и С. А. Токарева, посвященных традиционным верованиям восточных славян. Однако проблема двоеверия, затронутая авторами данных монографий, по-прежнему рассматривалась с позиций механического соединения христианских и языческих элементов. Сохраняла свою силу и тенденция «социологизации» религиозной жизни в контексте изучения межклассовых противоречий. Предпринимались попытки выявления «антицерковной идеологии» на Руси XI в. Д. А. Казачкова, посвятившая данной теме специальную статью, писала: «По мере того как христианская Церковь занимала ведущее место в системе общественных отношений феодального общества, порядки этого общества сливались в сознании народных масс с проповедью новой веры, и оппозиция к ней принимала ярко выраженный социальный характер»[92].
Конечно, приведенная схема несколько примитивно описывает общую картину, сложившуюся в исторической науке советского времени, но в целом именно так все и преподносилось советским людям, начиная от самого детского сада и вплоть до периода зрелости (на партийных собраниях и многочисленных полит-просветительных мероприятиях).
Все это было бы неинтересно, если бы отголоски этих исторических гипотез-мифов (и отголоски довольно существенные) не были бы слышны и по сей день.
Сегодня рожденный в недрах советской идеологии и описанный нами исторический миф продолжает свое существование в двух направлениях:
– одно из которых можно охарактеризовать как примитивную атеистическую ненависть ко всему религиозному, в том числе и к христианству (как правило, этот миф существует в сознании многих обывателей);
