Он запарковал Фольксваген посреди пустой дороги, оставив фары включенными, чтобы они освещали ровное место. Потом он расчистил дорогу от веточек и подмел круглый участок маленькой метлой из автобуса, чтобы убрать все иголки.

Пока Дин рисовал пентаграмму, небо начало темнеть. На этот раз он не позволил себе никакой халтуры: и кольцо, и пентаграмма должны были быть идеальными. Так что Дин не торопился, а начал с того, что рукоятью болтореза вбил в середину дороги колышек, привязал к колышку леску и при помощи лески и мела нарисовал вокруг колышка огромную правильную окружность. Потом он аккуратно разметил мелом пентаграмму, дотошно проверяя углы, пока не убедился, что она была симметричной. Далее обвел ее белой краской, ровными длинными линиями. В последнюю очередь он полил окружность тонкой струйкой святого масла.

Потом Дин отошел, чтобы оценить результат. Выглядело вполне неплохо. Небо над головой потемнело до сине-фиолетового, и большие пихты вокруг дороги казались темными пятнами на его фоне. Пентаграмма светилась в свете фар автобуса внутри правильной окружности из святого масла, готового к розжигу.

Пришла очередь раскладывать пять ингредиентов в углы пентаграммы.

Порядок их размещения несколько беспокоил Дина. Шмидт-Нильсен не написал ничего конкретного по поводу того, в какой последовательности нужно расположить предметы, но там была фраза о том, что они должны быть «в сбалансированной позиции». И что бы ни говорилось на эту тему в «прекрасной монографии Майра», у Дина ее не было. Так что, за неимением лучшего, он начал со случайного расположения.

Истинная суть ангела. Дин поцеловал перышко на удачу и бережно положил его внутрь первого угла пентаграммы.

Сердце ангела. Дин вытряс ангельскую слезу из пакетика и положил во второй угол.

Святость ангела. Об этом Дин уже подумал в пути: он подошел к бардачку и вынул оттуда распятие Каса. Кастиэль однажды сказал, что сам его освятил. Это должно было сгодиться. Распятие, да еще и освященное самим ангелом — это должно было быть хорошим символом его святости, ведь так?

Дин надеялся, что так.

Милосердие ангела. На этот счет у Дина тоже была идея: он достал ножницы из коробки с инструментами и отрезал маленький клочок шерсти у Мэг.

«Кас ее спас, — подумал Дин, связывая шерсть ниточкой. — Кас нашел ее голодной и замерзшей, взял ее к себе, согрел у огня и накормил. И сам голодал, чтобы прокормить ее. И все это ради кошки. Если это не показатель милосердия, то я не знаю что».

Черт, может, шерсть сошла бы и за «сердце» тоже, если подумать.

Дин потрепал Мэг по голове, закрыл ее в автобусе и положил клочок ее шерсти в четвертый угол пентаграммы.

В последнюю очередь Дин поставил в пятый угол серебряную чашу, которую они с Сэмом всегда возили с собой для кровяных заклинаний, в последнее время пригождавшихся все чаще. Дин сел на корточки у чаши, стиснул зубы и сделал осторожный надрез на предплечье серебряным ножом. В чашу закапала кровь.

Стало уже совсем темно, и фары Фольксвагена остались единственным источником света. Какое-то время Дин вообще не ощущал покалываний и снова начал тревожиться, что все это себе напридумывал. Но может быть, Кас просто решил оставить Дина в покое, чтобы Дин мог как следует все сделать? Чтобы Дин не напортил ничего с пентаграммой и кольцом?

Скорее всего, так. Возможно.

Дин отошел на шаг назад, стиснув кулаки, и пробурчал:

— Ну ладно, Кас. Становись в центр. Сейчас я подожгу масло. И прижми крылья поплотнее, приятель. Следи, чтобы все перышки были внутри, хорошо?

Он подождал пару минут, чтобы дать время невидимому (или воображаемому?) Кастиэлю войти в круг, снова гадая, здесь ли на самом деле Кас. Ему вдруг показались нелепыми все эти разговоры с пустотой, попытки поверить, что Кастиэль незримо был рядом, входил в круг, складывал крылья.

«Нужно верить, — подумал Дин. — Нужно верить».

— Последний звонок, Кас, — надеюсь, ты уже в круге. Теперь не шевелись. Не расправляй крылья!

Дин зажег спичку и бросил ее в масло. «Шух» — вся окружность разом вспыхнула причудливым незыблемым пламенем, и Дин начал молиться Кастиэлю.

— Кастиэль. Пожалуйста, явись мне. Пожалуйста, появись в этом измерении. Я хочу видеть тебя здесь. Пожалуйста, появись. Я молюсь, чтобы ты вернулся ко мне, слышишь?

Так он продолжал какое-то время, но ничего, казалось, не происходило.

Дин сглотнул; может быть, молитва была недостаточно сосредоточенной, недостаточно искренней? Он закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться получше, и попытался снова.

Опять ничего.

Он попытался проговорить то же самое разными словами. «Я хочу видеть тебя здесь» превратилось в «я хочу тебя». Потом он добавил «ты мне нужен» на случай, если это придаст молитве дополнительной искренности.

Ничего.

Дин открыл глаза. Священный огонь горел — весь круг был окаймлен огнем. Пентаграмма выглядела целой. Перо, слеза, распятие и пучок шерсти Мэг лежали на местах; кровь Дина в пятом углу еще не высохла.

Но что-то не получалось.

Может быть, идея с кошачьей шерстью была неудачной? Или другие ингредиенты не подходили? Или он недостаточно усердно молился?

Или, может быть, Каса вовсе здесь не было.

Или, может быть, Дин просто расположил ингредиенты в неверном порядке.

Дин поразмыслил над этим и решил попробовать разместить пять составляющих во всех возможных последовательностях. Это сколько, получится, с десяток комбинаций?

Он нахмурился, поставив руки на бедра и глядя в огонь, и, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из раны на руке, принялся подсчитывать в уме. Минутой позже он пришел к заключению, что существовало не меньше ста двадцати различных комбинаций расположения пяти ингредиентов (считая дополнительный фактор того, в каком углу пентаграммы стоял он сам — что, как он знал, иногда имело значение в заклинаниях). На сто двадцать комбинаций потребуется гораздо больше крови.

Дин достал листок бумаги и один из цветных карандашей Каса, чтобы делать пометки и не запутаться, и принялся за дело.

***

Спустя часы, уже за полночь Дин ковылял вокруг пентаграммы, перекладывая пять ингредиентов в восемьдесят второй раз. Он уже давно выключил фары Фольксвагена, чтобы не сел аккумулятор, и теперь пытался делать все в тусклом свете кольца священного огня, в который ему уже несколько раз приходилось подливать масло. Ему казалось, что он хромает вокруг пентаграммы уже как минимум год, то и дело наклоняясь, чтобы подобрать и переложить пять чертовых ингредиентов, снова и снова молясь Касу и время от времени надрезая руку, чтобы освежить кровь. Силясь сохранять концентрацию по мере того, как шли часы и капала кровь, стараясь не перепутать, какая комбинация была следующей.

Вокруг толпились темные деревья; кольцо огня сияло светом, звезды тускло блестели над головой. Дин наклонился, чтобы поменять местами кошачью шерсть и перо и запутался: шерсть на этот раз должна была быть после пера или до? Он выкладывал предметы по часовой стрелке или против? И где он должен был стоять? Он сверился с листком в руке, уже мятым и потрепанным, исписанным мелкими пометками об уже испробованных комбинациях. Он снова взглянул на предметы, бормоча под нос: «Шерсть-Крест-Перо-Кровь-Слеза, по часовой стрелке, встать на Кровь». Потом еще раз освежил кровь, растеребив одну из многочисленных ран на руке. (Каждого пореза хватало где-то на десять попыток, после чего он засыхал, так что Дин был уже на восьмом порезе. Шесть было на левой руке, потом он вынужден был перейти на правую, и теперь подумывал переместиться на ногу.)

Сосредотачиваться на молитве становилось все труднее, и Дин начал тревожиться о том, что пропустил комбинацию или две и все спутал, и завтра придется начать все сначала.

И никаких покалываний не было уже долгое время.

Ни жара, ни покалываний — ничего.

Но это потому, что Кас теперь послушно стоял внутри кольца священного огня, правда же? Терпеливо (или, скорее, нетерпеливо) стоял, глядя, как Дин перекладывает с места на место ингредиенты, ждал и надеялся, что Дин дойдет до правильной комбинации. В какой-то момент Дин даже задумался о том, чтобы войти в центр пентаграммы и еще раз попробовать выработать какой-то условный код покалываний с невидимым (или воображаемым) Кастиэлем, но в итоге решил не нарушать сакраментальность внутренности пентаграммы. К тому же все равно по покалываниям ничего было не понять.