Погибших хоронили в скорбном молчании. Тяжело было на душе у Ильи. Николай Ерёменко стоял перед глазами и слова его занозой застряли в мозгу: – «Теперь воевать вместе будем». Никого из солдат он не успел узнать близко, но с каждым был уже связан общей судьбой, общей бедой, нависшей над страной. Ненависть вползала в сердце, неведомое доселе чувство, оно горячей волной захлёстывало душу. А над могилой уже звучали слова:

– Клянёмся отомстить за смерть боевых друзей!

– Клянёмся!

– Клянёмся!

Случай пораженчества и предательства, с которым Илья столкнулся немного времени спустя, запомнился ему на всю жизнь. Он встревожил, заставил задуматься о том, из-за чего становятся предателями, из страха ли, из желания ли любой ценой сохранить свою жизнь.

Однажды, после того, как он провёл беседу с бойцами и они уже разошлись, к нему подошёл ничем не примечательный красноармеец.

– Товарищ замполита, у меня будет к вам вопрос.

– Задавайте, я слушаю. Представьтесь, пожалуйста.

– Кастрыкин Иван меня звать. Я из Калужской области, из села Роговатое. Вот вы говорили о необходимости разбить врага и даже, если понадобится отдать жизнь за победу. Так ведь мы его должны были разбить уже давно и воевать на чужой территории. Но этого не произошло и, я думаю, не произойдёт. Нет у нас мощи супротив немца.

Илья пристально разглядывал красноармейца. Обыкновенное круглое крестьянское лицо с белёсыми бровями, только глаза смотрят настороженно и недоверчиво.

– Я рассказал, что Германия напала на нас внезапно, несмотря на договор, и мы не успели подготовиться.

– Знаю я, как это внезапно, – презрительно возразил Кастрыкин. – У меня свояк перед войной демобилизовался, служил в Белорусском военном округе. Так он рассказывал, как немецкие самолёты свободно над нашей территорией летают, и никто их не сбивает. А немцы ходят недалеко от границы с какими-то приборами и всё наше расположение фиксируют. Кругом шпионы. Нашей армии никогда не победить Великую Германию.

– Да, было много ошибок, об этом говорил товарищ Сталин, но мы всё равно разобьём немца. А говорить то, что ты говоришь, это пораженчество, в армии оно недопустимо.

– А то, что моего отца и всю семью угнали в Сибирь, оставив малых умирать без хлеба и еды, допустимо. В нашей деревне всех, кто лучше работал, поставили к стенке, а имущество растащили. Немцы бы никогда так не сделали. Уж лучше сдаться, сохранить жизнь, чем умирать, как собака.

Илья понял, что этот солдат невольно или нарочно, втягивает его в какую-то нехорошую историю.

– Я не хочу говорить с вами на эту тему. Это преступно. Идите и подумайте, на что вы можете толкнуть своих товарищей.

Илья только недавно был в роте, он был воспитан на патриотизме, вере в свою родину, в руководителей и в народ. И он никому не стал сообщать об этом разговоре, считая, что парень находится в обиде и несёт всякую ерунду.

Он верил в Сталина, авторитет его был абсолютным. Вера в полководца в тяжёлое время необходима для укрепления морального духа солдата, в этом был убеждён. Да, через много лет, он узнал о культе личности Сталина, о том, что он принёс стране и народу неисчислимые бедствия. Но во время войны для достижения победы нужен лидер, которому бы беспрекословно доверяли, перед которым преклонялись. И тогда он будет способствовать победе. Такими были в русской истории Суворов и Нахимов, Кутузов и Ушаков, Котовский и Чапаев. И Великая Отечественная война выковала плеяду выдающихся полководцев: Жуков и Рокоссовский, Конев и Толбухин, Воронов и Мерецков, Малиновский и Кузнецов.

Кастрыкин больше не обращался к Илье, но, по-видимому, вёл подобные разговоры и с другими.

Через несколько дней поступило распоряжение – явиться в штаб полка представителям всех рот, по одному человеку от каждого отделения. И обязательно присутствовать заместителям командиров рот по политчасти.

Всех бойцов построили на поляне, и комендант штаба полка зачитал приговор Военного трибунала дивизии. За измену Родине, попытку перейти на сторону врага, приговорить к расстрелу красноармейца Кастрыкина Ивана. Позже Илья узнал, что Кастрыкин вёл с бойцами разговоры о неизбежном поражении Красной армии. Ребята присматривались к нему. И однажды, ранним утром, когда Кастрыкин попытался бежать к противнику, настигли и задержали.

Охрана вывела на поляну приговорённого. Прозвучала команда. Двое автоматчиков дали залп, и всё было кончено. Бесславный конец. Молча, расходились по своим подразделениям бойцы. Никакой жалости к предателям, только так можно победить в этих условиях.

Солнце застыло на безоблачном небе, наступало знойное лето сорок второго. Илья не терял надежды на то, что сбудется мечта его стать настоящим политическим руководителем в роте, несмотря на молодость. Полгода назад ему исполнилось восемнадцать, и большинство солдат были старше. Однажды в роту пришёл незнакомый офицер. Неторопливо снял плащ-палатку, огляделся. В петлице тускло блеснули две шпалы – батальонный комиссар. Всё обмундирование пришедшего было в глине, видимо, немало пришлось ему поползать по траншеям переднего края.

– Ну, давай знакомиться, – протянул он руку Илье, – зам. начальника политотдела дивизии Кондратьев, собирай актив, комсомольцев, поговорим.

С восхищением слушал политработника Илья, присматривался к его манере держаться, говорить, отвечать на вопросы, пытался понять, чем же притягивает к себе батальонный комиссар? Как придаёт своим словам убеждённость и силу, которые беспрекословно принимаются слушателями? Это было очень важным качеством человека, вся деятельность которого состояла в необходимости убедить других.

– А теперь две важные новости для тебя, – произнёс Кондратьев, когда все разошлись, – обвинение за утерю карт с тебя снято, повозку с картами разбомбило, и они все сгорели.

С облегчением вздохнул Илья, обещание командира полка отдать его под трибунал тяжёлой гирей висело на душе.

– И второе, печальное, – продолжил комиссар: – Погиб Павел Фоменков.

Эх, Павка, друг и однокашник. Когда Кондратьев ушёл, Илья достал из кармана записку, которую, вроде бы, совсем недавно просунул в щель гауптвахты Павел, всмотрелся в неровные строчки. Не приголубит его теперь Настюха, не родит ему детей. Слёзы сами навёрнулись на глаза. Потом, после тяжёлых боёв, перед взором Ильи пройдёт множество смертей, уйдут в вечность люди, ставшие братьями, но плакать он больше не будет никогда.

Фронт стабилизировался, и стала регулярно приходить почта. Люди вспоминали о доме, тосковали о родных и близких, оставленных где-то далеко. Илья пытался поднять настроение солдатам, а у самого на сердце кошки скребли. Почему нет писем из дома, от родителей, от брата? Где теперь его Лилька, при воспоминании о которой у Ильи сладко ныло сердце. Прошёл всего год, как они расстались, не попрощавшись, а кажется, целая вечность… столько горя и слёз он повидал, как будто целая жизнь прожита. И повзрослел сразу.

Через пару дней в расположении роты появилась группа разведчиков из разведвзвода, они проводили рекогносцировку местности, готовились в рейд за языком. Илья узнал начальника разведки полка, которому нужен был переводчик.

– А, штрафник, – вместо приветствия усмехнулся старший лейтенант с запоминающейся фамилией Галич, – ты вроде бы немецким владеешь, не забыл тут ещё.

– Никак нет, – ответил Илья.

– Нам поручено срочно взять языка, а вчера командир полка использовал наш разведвзвод, чтобы атаковать расположение немцев вместе со стрелковыми ротами. Много опытных разведчиков полегло. Сейчас мне люди нужны, а ты ещё и немецкий знаешь. Может так случиться, что языка тащить не будет возможности и придётся его допросить на месте и уничтожить, – Галич помолчал, – ну, так что, пойдёшь за языком? – с грубоватой прямотой заключил он.

– Я готов, только командира надо предупредить.