– Тебе надо обязательно туда съездить.

– Думаю, что получится, раз уж сюда добрался.

– Если ты не против, я бы хотела поехать с тобой. Я кивнул.

Участок шоссе от Хюэ до Куангчи французские солдаты назвали Безрадостной улицей. Странное имя. Но мы тоже так его звали, хотя некоторые предпочитали другие имена – Дорога Засад или Выдолбанное шоссе № 1.

– А где долина Ашау? – спросила она.

Я показал на запад.

– Прямо за горами, в семидесяти километрах, рядом с лаосской границей. Изолированное место, со всех сторон склоны – скорее каньон, чем долина. И круглый год над ней нависают облака. Туда, наверное, непросто добраться.

– Я бы добралась.

Я посмотрел на нее и улыбнулся:

– Неужели ты была когда-то занудой?

– Занудой и неженкой. Закатывала истерику, если обслуживали недостаточно быстро.

Я бросил последний взгляд на Хюэ и вышел с лоджии.

Потом принял душ, мы занялись со Сьюзан любовью в удобной постели, и я уснул.

Встали мы в шесть, оделись и спустились в гостиничный ресторан, где был накрыт новогодний ужин-буфет.

Все места были заняты, нашелся только столик на двоих рядом с прибрежным садом. Где-то неподалеку, как говорила Сьюзан, был закопан ее пистолет.

Все гости были европейцы и американцы, и я заметил тех троих ребят, которых видел вчера. Они сидели за столиком с женщинами, и по жестам я понял, что эти дамы – не жены и не подружки. Мужики дурачились, а дамы то ли веселились вместе с ними, то ли притворялись.

Оркестр играл бодрые мелодии. В зале – море улыбок, блеск драгоценностей, суета официантов. В 68-м я не подозревал, что такое возможно.

Один стол-буфет был накрыт вьетнамскими праздничными национальными блюдами с табличками на нескольких языках, чтобы люди поостереглись. Другой – с псевдовьетнамскими, китайскими и западными. Мы со Сьюзан ели, как настоящие свиньи, – палочками, ножом и вилкой и просто пальцами.

В девять мы вышли из гостиницы и по берегу добрались до моста Трангтьен. Небо разъяснилось, и ночь была свежей. Ярко сияли звезды, а луна превратилась в тоненький ободок, который должен был вскоре исчезнуть. По тенистой набережной между стенами Цитадели и водой бродило множество людей. Город был разукрашен флагами, и контуры зданий выделялись в свете китайских фонариков.

Центр праздника находился у флаговой башни напротив главных ворот. Здесь сидели и прогуливались целые семьи и желали друг другу счастливого Нового года.

– Фейерверки частным лицам запрещены, – объяснила Сьюзан. – Но город, наверное, запустит несколько ракет, как это бывало в Сайгоне. Когда я туда приехала три года назад, фейерверки еще разрешали, и казалось, что в городе идет бой.

– Я знаю, как это бывает.

За флаговой башней я увидел распахнутые массивные ворота Цитадели, а за ними – украшенный орнаментом мост к императорскому дворцу. Дворец был массивным, из камня и лакированного красного дерева, под традиционной черепичной крышей. Его праздничное убранство заливали потоки света. Я удивился, как это место уцелело после бомбардировок.

– Люди и организации всего мира пожертвовали деньги, чтобы восстановить его в первоначальном виде, – развеяла мои сомнения Сьюзан.

– Отлично. Пошли. Я тоже пожертвую пятерку.

– Сегодня туда не попасть. Видишь солдат? Они не пускают людей. Видимо, намечается официальная церемония.

– Тогда я дам десятку.

– Успокойся. У тебя и без того полно неприятностей.

Мы продолжили прогулку по набережной и попали в город через маленькие ворота.

Там уже было полно народу. Мы посмотрели танец дракона и идиотское марионеточное представление в передвижных театрах. Там и сям играли музыканты, извлекая из струнных раздражающе-радостные мелодии.

Большинство кафе и ресторанов оказались закрыты, но мы нашли одну маленькую кафешку, которой владели муж и жена католики, горбатившиеся за всех своих коллег-буддистов.

За столиками сидели и вьетнамцы, и иностранцы. Но нам удалось найти место и выпить кофе.

– Здесь хорошо. Я рад, что мы пришли, – сказал я Сьюзан.

– Я тоже, – ответила она.

– Ты пропустила вечеринку у Винсентов в Сайгоне.

– Мне с тобой лучше, чем где бы то ни было.

– И я тоже так чувствую.

Мы допили кофе и, поскольку ни такси, ни велорикш не было, пошли пешком к реке и перебрались на другую сторону, в Новый город, по мосту Фухуан. Там, как сказала Сьюзан, находился католический собор.

С моста я заметил на берегу большой спортивный комплекс с теннисными кортами, бассейном и игровыми полями.

– Cercle Sportif[67], – объяснила Сьюзан. – Французский спортивный клуб. Такие есть в Сайгоне и в других крупных городах. Раньше ими пользовались исключительно белые, а теперь – партийные бонзы.

– Комми играют в теннис?

– Не знаю. Наверное. А почему бы и нет?

– Пытаюсь представить полковника Манга в белом теннисном костюме.

– Когда никто не видит, свиньи ходят на задних ногах, – рассмеялась Сьюзан.

– Я слышал.

Мы шли по мосту, когда небо озарили оранжевые вспышки, а потом послышались взрывы. Я вздрогнул, но тут же понял, что это праздничные ракеты. Сердце бешено колотилось, я перевел дыхание.

Сьюзан покосилась на меня. Мне стало стыдно, и я попытался отшутиться:

– Решил, что красные пошли в наступление.

– Именно поэтому я заранее предупредила тебя о фейерверке, – отозвалась она.

На другом берегу я собрался перейти на противоположную сторону улицы, но Сьюзан остановила меня.

– Видишь будку на углу? Это пост полицейского контроля. Давай обойдем стороной. Я уже испытала: они иногда пристают к иностранцам.

– Ко мне полиция не цеплялась с вечера четверга, и я чувствую себя заброшенным. Пойдем полаемся.

– Что ж, вперед!

Но мы не стали ругаться – перешли улицу не на перекрестке, а в середине квартала.

– Нам обязательно на службу? – спросил я Сьюзан.

– Ты должен на коленях благодарить Господа, что доехал сюда в целости и сохранности.

Я понял, что мессы не избежать. Мы шли к собору, а улицы постепенно пустели.

– Сейчас все вьетнамцы садятся за праздничный стол, – прокомментировала Сьюзан.

– А почему буддисты не ходят в пагоды на вечернюю мессу?

– Я не уверена, что у них это называется именно так. Они молятся, когда чувствуют в этом потребность.

Мы подошли к собору без пятнадцати двенадцать. Люди все еще прибывали – главным образом пешком. В большинстве – вьетнамцы, но попадались и круглоглазые.

Собор впечатлял, хотя не очаровывал стариной – судя по всему, был построен не так давно во вьетнамо-готическом стиле. И я решил, что все старые церкви были разрушены во время войны. Мы нашли место на скамьях ближе к выходу.

– Послушай, – повернулся я к Сьюзан, – если сегодня буддийский праздник, почему служат в католическом соборе?

– Не знаю. Ты у нас католик. Спроси по электронной почте у папы.

Месса началась. Служба и гимны произносились по-вьетнамски, что показалось мне забавным, словно я смотрел дублированный фильм. Я не пошел к причастию, но большинство паствы, включая Сьюзан, двинулось к алтарю. В соборе не было никаких шумоприглушающих покрытий, как теперь в Штатах, и мне это понравилось, поскольку здешние люди не будут пожимать руки, а станут кланяться и биться лбами об пол.

Я заметил, что жители Хюэ одеты лучше, чем их соотечественники, жившие к югу от Облачного перевала. Наверное, решил я, потому, что здесь холоднее, или благодаря атмосфере самого города.

Наконец обогащение многонациональным культовым опытом завершилось, и мы вышли на плац перед собором.

Люди все еще стояли и болтали. Не знаю уж как, Сьюзан разговорилась с вьетнамской четой. Их покорили ее свободный вьетнамский и рудиментарный французский, на котором они тоже говорили.

Короче, мы получили предложение отобедать с семейством Фам. И пока шли в самой гуще их клана, я спросил у Сьюзан: