««Завтра день святого Валентина»…» «Завтра день святого Валентина», говорит Людмиле Валентина, девушка из города Клинцы, все соседи были ей отцы. Валя в мать, а Люда не шалавка, на затылке чопорный пучок. Люда – фея сырного прилавка, а у Вали – свёкла да лучок. Всё на свете движется любовью: очередь к кассирше Фатиме, ад и рай, Москва и Подмосковье, и сердечко пишется в уме. Мужики с утра проходят мимо, в тот отдел, где водка и Джим Бим. Валентин, позор и гордость Рима, попросил не занимать за ним. «Костяные бляхи от затылка до хвоста…» Костяные бляхи от затылка до хвоста: бабка-чернота, бабка-чернота. Валятся проклятия кусками изо рта: бабка-чернота, бабка-чернота. А другая бабка что-то не видна. Помнишь, была бабка-голубизна? Напевала песенки, гуляла по двору, жаловалась: деточки, никак я не помру. «Живешь в лесу, читаешь Мейясу…» Живешь в лесу, читаешь Мейясу, а как тепло становится и травка — пить ходишь пиво в лесополосу с друзьями из строительного главка. Да, пишешь ты хорошие стихи, душевные! Но что всего забавней: кому нужны хорошие стихи? И без того их как говна за баней. Ну скажешь тоже, как это кому? А девушки от тридцати и старше, корректорши с работой на дому и в карандашных юбках секретарши? Как на мормышку ловятся ерши, которыми всё озеро забито, так эти – на движения души, раз нет надежды встретить Бреда Питта. Строительные мокнут чертежи, разобран кран, разъехались прорабы, и ветер сквозь огрызки-этажи так голосит, как в войны воют бабы. «Нельзя быть таким интровертом, Елена…» Нельзя быть таким интровертом, Елена, такой недотрогой нельзя. Весь вечер у стенки лежать как полено, пугаясь грозы и дождя. Смотри, как любви проплывают подводы и похоти едут возы. Прислушайся – верные зову природы, телесные ноют низы. Елена, нельзя быть таким интровертом, одно только горе с тобой. К тебе почтальон позвонился с конвертом, ты тапки надень и открой. Он юный и стройный, в искусственной коже. Он, видно, студент МИРЭА. Коснись его куртки, Елена, о Боже — сойди наконец-то с ума. Сойди, убеги из проклятого дома, консьержкину будку сожги. Привычного быта дурную плерому взорви и в леса убеги. Всё ближе огонь Иоанновой ночи, когда на вечерней заре крестьянские дщери и дети рабочих сожгут своё платье в костре. Орляк зацветает в бору потаённом, куда непроглядны пути. Не Машка с таксистом, а ты с почтальоном должна этот цветик найти. «В зелёный берег тюкнулись челны…» В зелёный берег тюкнулись челны, из них возникли злые чужаки, пришельцы из неведомой страны. Туманом, тиной тянет от реки. Огромные, в железе и шерсти́, воняют так, что к ним не подойти. Оглянешься – ворона прилетит. Затеешь песню – чайка прилетит. Понёвы, юбки серые стирать у чужаков и чаек на виду тебя послала мать или не мать — старуха, стерва, старшая в роду. Гремит их гогот, лязгает их смех, они идут в поселок на холме, за ними сыплет пепел или снег, незнамый здесь, обычный в их стране. Ты из тумана вырвала листок, на нём фигурки быстро начерти. Ворона его в клюве донесёт. Она устанет – чайка долетит. Пускай готовят лучшую еду, затопят баню, позовут к столу. Пускай старуха, старшая в роду, забьётся и обмякнет на колу. «Ребята, у вас очень много пурги…» Ребята, у вас очень много пурги, но что-то товар небогат и все, кто вам скажет об этом – враги, а кто не из ваших бригад, тот явно урод и умом недалек и бабы тому не дают. А всё-таки в деле у вас недолет и в слове у вас недокрут. А я-то молчок, молоточком тук-тук в каком-то квартале от вас. А то, что торопится в мир из-под рук — то жёлтая жаба, то черный паук — ни вам, ни другим не показ. Фэнтези От огнедышащего ящера, от семиглавого огня не умереть по-настоящему, судьбу с кольчужкою кляня. Не положить дурные косточки, не заслужить себе креста, ногами считывая досточки, пролеты шаткого моста. Остановитесь, братья-витязи, куда нечистый нас понёс? Ведь это, извините, фэнтези, здесь нету гибели всерьёз. Щёлк – и рассеется видение, исчезнут башни-каланчи. Из дуба сделаны, из дерева заговоренные мечи. Не в этой выжженной сторонушке смерть поджидает молодца. Она под юбкой у Аленушки, она в объятии кольца. Её подвозят электричками, куда влетаешь на ходу. Она дерётся косметичками, вливает зелия в еду. И семь светил ведет Полярная на нерест, будто глупых рыб. А там уж нарния – не нарния: открылся шкаф, и ты погиб. |
