— Знаю. Выходи минут через пятнадцать.

— И почему новый ты такой деятельный? — спросил Малик, садясь. — Мне не нравится. Я не хочу что-то делать. Я хочу спать.

— Мне пофиг. Через пятнадцать минут. На лестнице.

Зейн вздохнул, отложил телефон, встал. Натянул штаны, причесал волосы и спустился вниз, попутно зажигая сигарету. Оказалось, когда Лиам не с ним, курит он значительно меньше. Когда они работали над сочинением, с сигаретой он не расставался. Малик мог выкурить полпачки за три часа, когда Пейн к нему приходил, и это явно не норма, стоит признать. Но сигареты отвлекали его от всяких непотребных мыслей, поэтому курить было лучшим выходом, чем поддаваться безумию.

Когда подошёл Луи, Зейн выбросил окурок и затоптал его. Приехал он не на своей машине, а на одной из родительских, которая в основном стояла в гараже, когда его сестры были в школе.

— Помоги мне, — сказал Луи. — наверное, придётся сделать два захода.

Зейн поднял брови, но так ничего и не спросил. Вскоре он сам увидел, что имел в виду его друг.

— Ты неси вот эту большую, а я возьму пакеты, — сказал Томлинсон, открывая багажник. — А потом мы вернёмся, и я заберу вот ту большую, а ты вот ту маленькую.

— Большую что?.. — застыл Малик в удивлении. — Где, черт возьми, ты все это достал?

В багажнике стояли огромные холсты. Два из них были огромные — наверное, где-то с Зейна размером, один — чуть поменьше.

— В школе, — ответил Луи, ухмыляясь. — Я украл их, но если кто-то спросит, то ты ничего не знаешь. Не то чтобы их хватятся. Они слишком маленькие, чтобы Бен мог использовать их в пьесе, и школа легко может позволить себе новые.

— И что именно мы с ними будем делать?

Луи посмотрел на него скептически, как бы говоря «Ты что, дебил?».

— Рисовать, конечно же, — Томлинсон с головой зарылся в багажник, доставая какие-то пакеты. — Стены ты красить не можешь, но их хватит, чтобы прикрыть стену у тебя над кроватью, один можем поставить в гостиной, а маленький — на кухне. Этому месту нужно немного цвета, Зейн, оно угнетает.

Зейн фыркнул. Всё с его квартирой нормально, спасибо за заботу. Но несмотря на мысли, он подхватил самый большой холст и попытался придумать, как нести эту огромную хреновину. Луи, ожидаемо, был абсолютно беззаботным, поднимая наверх свой груз. Удивительным было не только то, как они всё смогли донести, а и то, как оно вошло в дверь.

Луи поставил всё на пол, а Зейн прислонил холст к стене, и они перешли ко второму заходу. Когда всё было на месте, Луи оттолкнул кофейный столик и расстелил голубой брезент.

— Должно быть весело, — пообещал Луи. — Не зря же рисование используют как метод терапии.

— Не знаю, почему ты подумал, что я захочу повесить на стену что-то, что ты нарисовал, — пробормотал Малик, пока его друг доставал краску. Здесь были все цвета, которые только можно представить, а кроме того — куча разнообразных кисточек.

— Я прекрасно рисую.

— Ты хоть когда-нибудь что-то рисовал? — приподнял брови Зейн.

— Не-а, — довольно ответил тот.

Зейн не стал спорить — а смысл? Луи все равно не сдастся. И, честно говоря, даже хорошо, что он здесь. Лиам, закончив сочинение, больше не приходил, а так не было времени думать, что Малик по нему нереально скучает.

Луи включил музыку, и как только первые аккорды рассеялись в воздухе, Зейн застонал.

— Серьёзно? Попроси его сделать ещё одну подборку. От этой меня уже тошнит.

Луи покраснел так сильно, что почти слился с тюбиком краски в его руке.

— Потому что я не собираюсь с ним говорить, пока не закончу кое-что. Заткнись и рисуй, — закончил тему он, кидая краску Малику.

Оранжевую. Зейн отложил ее и потянулся за коричневой, пока Луи раскатал перед ним тот самый огромный холст, а сам уселся у маленького.

— Сегодня Лиама не будет? — спросил Луи, снимая крышечку с голубой краски.

Зейн открыл коричневую и вылил ее на бумажную «тарелку», которые тоже принёс Луи.

— Нет, — ответил Малик, опуская кисть в краску. — Мы закончили сочинение.

— И? — фыркнул Луи. — Тебе не нужно искать какой-то повод, чтобы провести время с другом.

— Он мне не друг, на самом деле.

— Но ты же хочешь, чтобы он им стал.

— Нет.

Луи цокнул языком, провёл на холсте широкую голубую полосу и наклонился, чтобы подуть на неё.

— Надеюсь, ты понимаешь, что получится какая-то фигня, — сказал он Зейну. — А ты повесишь её на кухне и будешь видеть каждый день.

Зейн не отрицал, потому что так он бы и сделал.

Рисуя, они почти не разговаривали. Каждый раз, когда он смотрел на Томлинсона, тот был склонён над холстом с прикушенной губой и отсутствующим взглядом. Он ничего не спрашивал: если Луи захочет поговорить, он сам поднимет нужную тему.

Томлинсон рисовал яркими цветами. Через час холст был покрыт голубыми полосами, красными зигзагами, оранжевыми кругами и зелёными точками. Очень в стиле Луи. Он приносил яркие цвета везде, куда бы не пошёл: прямо сейчас на парне были ярко-красные джинсы и белая рубашка, обляпанная пятнами краски всех цветов, что он использовал.

Зейн рисовал всеми оттенками коричневого, золотого и красного. Как бы он не пытался делать всё небрежно, до хаотичности Луи было очень далеко. Простая абстракция, даже какая-то успокаивающая. Хоть красные элементы и должны были выделяться на фоне остальных цветов, но почему-то такого не наблюдалось. Они тлели, словно последние искорки на дереве, которые уже не обжигают.

Закончив, Малик закурил. Луи ещё возился рядом со своим рисунком, добавляя какие-то штрихи. Наконец, он тоже закончил и принялся вытирать руки.

— Даже лучше, чем я ожидал, — широко улыбаясь, провозгласил он. — А теперь давай посмотрим на твою.

Он встал и аккуратно обошёл всё, что было разложено на полу, чтобы встать прямо за спиной Зейна. Того ни капельки не смущал критический взгляд на его работу. Какая разница, хреновый рисунок или нет, если можно было просто потерять себя в спокойном шуршании кисточек и каплях краски повсюду.

— Ты его так видишь? — мягко спросил Томлинсон, нахмурившись.

Зейн взглянул на него удивлённо и встал, чтобы увидеть картину с того же угла, что и Луи. Ничего особо не поменялось, хотя, издали, можно было заметить какую-то чувственность в хаосе цвета.

— Что? — переспросил Малик, не поняв вопроса.

— Лиама, — ответил Томлинсон, словно это было само собой разумеющееся. Он наклонился и протянул руку, словно хотел коснуться пальцами ещё влажной краски. Зейн схватил его за запястье, и Луи обернулся. — Ну же, Зейн, ну честно. Мы оба видели, как он играет в регби. В движении выглядит почти так же. Смазанные красные и коричневые оттенки.

— Нет, — соврал Малик, потому что изображать Лиама на картине он не собирался, но теперь, когда Луи заметил, он и сам мог увидеть. Карие глаза, немного более светлого оттенка волосы, загорелая карамельная кожа и красная футболка, которая висела в комнате Зейна.

Луи фыркнул и плюхнулся рядом на пол, воруя у друга сигарету, когда тот как раз хотел поднести её к губам. Глубоко затянулся и скривился.

— Нет, мне всё ещё не нравится курить, — объявил он и отдал сигарету Зейну, который тут же и сам сделал затяжку. — Не расскажешь мне, как это?

— Что «как это»?

— Влюбляться в кого-то.

Малик поднёс сигарету к губам и затянулся, затягивая паузу. Медленно выпустил дым.

— Словно тонуть, — наконец, ответил он.

Только так можно было описать это состояние, которое пришло против воли, бороться с которым было невозможно, как и набрать в лёгкие хоть немного воздуха.

— Словно тонуть, — повторил Луи, не прося объяснить — может, потому что Луи понимал, даже не задавая вопросов. — М-да, звучит не слишком приятно, не хотелось бы на себе испытать.

Зейн закатил глаза, пальцами зачерпнул немного красной краски и провёл ими по лицу друга. Луи уставился на него, а Малик тут же подхватился, спасаясь от голубой краски в руках Томлинсона.