Бабушка смотрела за могилкой Лизы, убирала листву, красила памятник и оградку. По-хорошему и там надо было убраться, но Алевтина Валерьевна не могла вспомнить даже направление, в каком была могила. В сторону Солнечного, но справа, слева или прямо – не помнила. Ориентировалась она на местности из рук вон плохо. В трёх соснах заблудиться ничего не стоило. Памятник у Лизы примерно такой же, как у бабушки с дедом – металлическая тумбочка, кажется, звёздочка сверху. Может, и не сохранилась могилка, сколько времени прошло, бабушка умерла двадцать пять лет назад, Лиза погибла лет на десять раньше.

Алевтина Валерьевна, закончив красить оградку, банку из-под краски, кисточку, наждачку, тряпки, растворитель, собрала в пакет – выбросить на обратной дороге. Грабельки и лопатку положила за памятником деду. Достала из сумки свечу, зажигалку, молитвенник – коричневую книжку с золотыми буквами на обложке, приспособила свечу на могиле бабушки, зажгла. Раскрыла молитвенник в заложенном месте и отслужила литию. Поплакала. Перед самым уходом, подстелив халат, встала на колени, сделала земной поклон:

– Простите меня дорогие, – выдохнула в траву на могиле.

И пошла по тропинке к шоссе.

Её самолёт летел ночью.

Не хочется подводить себя под пословицу «старость, не радость – кости болят», ещё и пятидесяти нет, но с годами чаще и чаще приходится обращаться к врачам. Основная проблема – варикоз. По-хорошему, раз в год надо пролечиваться в стационаре, но всякий раз оттягиваю, пока жена не вытолкнет. В последний раз два года тянул, уже и врач стал ругаться. Сдался в конечном итоге.

Мест в палатах не было, для начала определили в коридор. На коридорных площадях в больницах, как правило, наличествуют бомжи, хотя бы один-два на этаже. Если разобраться, нехорошее слово «бомж», с нотками гордыни: вот-де падшие люди, тогда как я крепко держу птицу счастья за хвост. Лучше по мне – бездомные.

Медсестра подвела к кровати.

– Располагайтесь, – говорит, – а бельё вам надо другое застелить – это для них.

Кивнула головой в сторону кровати, на которой сидела женщина.

– Да ладно, – остановил медсестру, – пойдёт, какая разница.

Бельё не рваное, ну где-то пятна йода, в принципе, нормальное.

Разместился в коридоре, смотрю, женщина, на которую кивнула медсестра, достала Евангелие. Сидит, как воробышек, читает. Протестантское издание, баптисты такие распространяют. Интересно – бездомная читает Евангелие… Подошёл, познакомились. Звали на пушкинский манер – Татьяной.

Жена ворчит на меня: вечно ты с кем-нибудь возишься. А как не постараться для человека, если пропадает, почему не поискать возможность принять участие в страждущем, поддержать его. Честно скажу, плохо у меня получается.

Таня ростом маленькая, полутора метра не наберётся. Сорок четыре года, а со спины – подросток. Было дело – двоих детей родила, да родительских прав лишили, когда дочери ещё в школу не ходили, сестра Танина их воспитывает. Сама Таня из района. Не спросил, кто её в город привёз. Это потом в монастыре, рассказывая о себе матушке Варваре, Таня скажет: дров не было зимой, её привезли в город, чтобы не замёрзла. Получается, привезли и бросили.

В больнице в коридоре на нашем этаже бездомных было двое, ещё Володя без ног – на коляске. Оба поступили в больницу из центра социальной адаптации с одним диагнозом, который меня на некоторое время вверг в уныние – рожа. Не вдохновила, прямо скажем, перспектива рожей заразиться. Врач успокоил, Таня и Володя получили ударную дозу антибиотиков, их раны настолько густо обрабатываются йодом, что опасаться нечего.

Раз пять в этой больнице лежал, раньше был заведующий отделением, так он зимой весь коридор бездомными заполнял, сердобольно относился к их брату. Не гнал почём зря. Остальные доктора бездомных не приветствовали.

Володя мужчина общительный. На жизнь свою безногую и бездомную смотрел с оптимизмом. Если Таня в центре социальной защиты новичок, Володя старожил. Пользовался там авторитетом и уважением, хотя и без ног. Таню в обиду не давал.

– Крышую, – смеялся.

Таню, за себя постоять не умеющую, начали было тюкать в центре, да Володя быстро разобрался, пригрозил: если что – будете иметь дело со мной.

От него многое узнал о центре. Новичков первый месяц держат бесплатно, потом лафа заканчивается – плати. Сто пятьдесят рублей в день на то время стоило койко-место.

– А если денег нет? – спрашиваю.

– Ночуй в филиале центра, – весело ответил Володя, – на трубах!

– На каких трубах? – не сразу определил я местоположение альтернативного ночлега. – В каком филиале?

– На теплотрассе! – пояснил, широко улыбаясь, Володя. – Ну, а найдёшь деньги – снова приходи.

И добавил, великодушно приглашая меня:

– Будут жизненные затруднения, милости просим на огонёк. Только, предупреждаю, пьяных не пускают. Даже с запахом. Пусть ты заранее заплатил, не играет роли: принял на грудь – досвидос, сначала протрезвись. С этим жёстко.

«Филиал» был расположен в шаговой доступности – теплотрасса из окон центра видна. Изоляция на горячих трубах снята, тут же валяется тряпьё под себя подстелить, чтобы не обжечься (пьяные, само собой, обжигаются). Так и перемогают бездомные, у коих денег на центр не имеется. Кому-то жалко, если деньги вдруг появились, отдавать их за ночлег, лучше на бутылку употребить.

Володя человек светлый и добрый. В отличие от Тани ему проще – пенсию по инвалидности получает. Причём, неслабую. У меня тётка всю жизнь на заводе проработала – у неё меньше. Живёт Володя криво, что там говорить, выпивает, а так открытый и простой. Без мути, когда старается наврать побольше, разжалобить, чтобы что-то поиметь с тебя. И он, и Таня живут одним днём. Как птицы небесные. Володя не жадный – Таню подкармливал, меня постоянно угощал. Начну отказываться:

– Я-то, – говорю, – домашний, я должен тебя угощать.

– Ничё-ниче, – скажет, – рубай моё, не обеднею.

Я тоже с ним делился. Жена принесёт – обязательно Володю, Таню попотчеваю.

Володя оригинальный бомж – нанимает себе человека для обслуги. Женщина в больницу принесла ему продукты, рубаху чистую, майку. Спрашиваю:

– Сестра твоя?

– Горничная, – смеётся.

У Володи есть дети, жена, которая давным-давно развелась с ним. Так что живёт Володя сам по себе, а финансы позволяют нанять личного соцработника. При надобности не брезгует понищенствовать – подзаработать на паперти. Безногому хорошо подают.

По рассказам Володи, среди бездомных попадаются ухари – ради инвалидности специально отмораживают конечности.

– Я-то нет, – отмёл мои предположения, – по пьяной лавочке. Уж если бы собрался, обошёлся меньшими потерями – а так по самое не могу отчекрыжили.

Причём, за два раза. Сам над собой смеялся: и поморозило, и пожгло. Сначала одну ногу отняли – обморозил. Со второй угораздило в пожаре побывать. Не сказать, сильный ожог, хотя прилично коже досталось, ещё и в термобелье был… Всё бы обошлось, но при таком образе жизни Володя добавил к ожогу заражение… Остался без обеих ног…

Один Володин бомж-коллега для приобретения статуса инвалида надумал ступню поморозить. Сказано, сделано. Для храбрости перед началом операции по отмораживанию конечности хорошо принял на грудь и заснул… Да так хорошо спал, что обе ноги потерял.

Таня – моя боль, искренне хотел ей помочь.

Что удивило – не материлась. И мне замечание делала, матерок у меня выскочит, она:

– Гриша, ну зачем материшься?

Но без осуждения.

И в центре адаптации, Володя говорил, ни разу не слышал от неё матов.

Воля, конечно, сломлена. Тот случай, когда человека, в какую сторону ни подтолкни – пойдёт. И смиренная. Ничего не просит, не жалуется. Операцию сделали, а болезнь запущена, нагноение мощное, до кости разрезали, прочистили. Больно, она тихонечко лежит и плачет. Ни слова жалобы, ни стона – молча слёзы льёт. Вот у кого смирению учиться.