– Хорошо! – промолвила она. – Я бесконечно рада! Вы видите, я приготовила постель!

– Вижу.

– Значит, премьера вашей пьесы с огромным успехом состоится!

Она упала в белоснежную постель…

В окна заглянула луна.

Я был рад, что луна опоздала.

Плотно прижавшись ко мне, Аднав утомлённо сказала:

– Я хочу, чтобы сбылась и ваша мечта… Но для этого… Господи, как я не хочу возвращаться в наш город!

11.

В дверь моей квартиры позвонили резко и нетерпеливо.

Я проснулся, подошёл к двери, отворил её.

В проёме распахнутой двери стояла чем-то озадаченная соседка Зина.

– Что случилось? – спросила она. – На телефонные звонки не отвечаешь, ручка двери горячая… У тебя не пожар ли?

Я затряс головой, избавляясь от сна.

– Ах, Зина! – сказал я, остывая. – Я же после ночной смены. Крепко уснул.

Зина вынула из-за пазухи бутылку самогонки:

– Ну, давай, приглашай!.. Или у тебя кто-то есть?

– Никого.

– Как же ты меня напугал! – сказала Зина, входя вслед за мною на кухню. – Позвонил, поговорил о каких-то кипарисах, и ни гу-гу! К телефону-то почему не подходишь?

– Да я его, Зина, когда сплю, отключаю. – Присаживайтесь, будем завтракать!.. Сегодня какое число? – Я вынул из холодильника колбасу и какой-то сыр, стал всё нарезать и раскладывать на тарелки.

– Проша? – осторожно спросила Зина. – А ты вправду здоров?

– Абсолютно. А что?

– Так ты же уже спрашивал про число по телефону.

– Сегодня?

– А когда же?.. Прош, а Прош… Извини, конечно… ты не в запое?

Я глянул на Зину.

– Фуф! – сказала она. – Улыбаешься вроде нормально… Ну, а чего же всё же с тобой? Почему по телефону дурацкие вопросы задаёшь? Про день месяца, про число дня. Как с другой планеты свалился. А, Проша?

– Когда я крепко сплю, Зина, я за временем не слежу. А вы, разве, следите?

– Нет, конечно.

Я расставил на столе закуску и две рюмки, налил в них из Зининой бутылки самогонки.

– Ну, и всё! Спасибо за ранний визит! Ваше здоровье!

– Погоди!

Зина что-то сняла с моего плеча.

– Батюшки-светы, – воскликнула она ошарашенно. – Откуда холодной зимой лепесток от пиона?

Я не знал, что сказать.

– Как думаете, Зина, – спросил я её, думая о своём. – Можно ли человеку, который до беспамятства любит свою девушку, однажды изменить ей с другой женщиной?

– Ты это к чему? – забыв о лепестке пиона, поинтересовалась Зина.

– Есть у меня один друг, – соврал я. – С ним случилась такая беда. И он теперь невыносимо страдает.

– Сильно пил, что ли? Пьяный был, когда изменял?

– Нет. Говорит, что был абсолютно трезв.

– Бес попутал?

– И беса не было.

– А тогда – чего же полез?

– Вот и я понять не могу. Говорит, что у этой, другой, была такая мечта… И что, если бы мечта её не осуществилась, то женщина эта умерла… Вот я и думаю: может, ничего, что мой друг не дал молодой и красивой женщине умереть? А, как думаете?

– Мечта, мечта! – загрустила вдруг Зина. – У меня тоже подружка была, всё мечтала… Мечтала выйти замуж за моего мужа. Ну, и вышла… А я осталась одна… Каждая отдельная мечта, Проша, осуществляется за счёт страданий других… А любимая девушка узнала про его измену?

– Нет ещё. Он хочет ей всё сам рассказать, если когда-нибудь встретит.      – Это как? – не поняла Зина.

Я и сам почти ничего, из рассказанного Зине, не понял.

12.

Я не знаю значения слова «грусть», его толкования. Что это?.. Когда из рук твоих сама собой вырывается полная чайная чашка, и с треском разбивается о пол, а тебе на это начхать?.. Или, когда, размышляя о чём-то своём, не замечаешь льющейся через край кухонной раковины воды? Или, когда, как истукан, смотришь на падающий снег за окном, и ни о чём вообще не думаешь, даже не слышишь разрывающегося звонка телефона?.. Какое состояние человека обозначает это слово – «грусть»?.. Я не знаю… Но мне было грустно.

Я подошёл к телефону, снял трубку, и долго слушал протяжный гудок. Потом набрал номер «справочной» города, попросил телефонистку с юным голосом, сообщить мне номер домашнего телефона Аввакума Ароновича Цаша.

Помолчав, юный голос спросил:

– Адрес абонента?

– Не знаю… Но ведь с таким редким именем «Аввакум» в нашем городе может проживать только один человек.

– У нас все городские абоненты значатся только под инициалами. С инициалами А. А. Цашев есть трое.

– Дайте, пожалуйста, всех!

Последний из Цашев, оказался моим.

– Его нет, – неохотно ответил мне женский голос.

– Это Софа? – обрадовался я.

– Нет. А кто его спрашивает?

Я, как смог, объяснил.

– Боже мой! – обрадовались на том конце провода. – Он столько о вас нам, всем, рассказал!.. Я сестра Софы! Она только что вышла за Аввакума замуж, и они, оба, уехали сегодня в Израиль!

– В свадебное путешествие?

– Нет. На постоянную жизнь!

Мне показалось, что после смерти Ивана, я так безутешно ещё не страдал… Благодаря чему, я с былым пылом принялся «терзать» застоявшуюся, было, пишущую машинку… Я застрочил:

13.

Неожиданно и некстати пришла ко мне в гости Антонова Лялюха. С вызовом поцеловала меня, отступила на шаг, полюбовалась произведённым на меня эффектом.

– Ах, ты ж, кретин! – рассмеялась. – А всё недоумевал, когда видел, что я вдруг упала! А про что написал свою пьесу, от которой вся труппа балдеет? Твоя инопланетянка там во всю занимается откровенной оралкой с главным героем!

– Что за глупость ты, Ляля, несёшь? – почти опешил я. – Откуда ты принесла эти мерзкие сплетни?

Лялюха укоризненно покачала своей нарядной головой.

– Я всё видела своими глазами!.. И меценат твой в полном восторге!

– Меценат? Мой? Кто такой?

– Мой Антоша! Он же оплачивает все расходы на постановку! Вы что, озверели, друзья?

И подошла ко мне снова. Обняла за шею, крепко поцеловала.

– Поздравляю! Премьера будет громкой, запоминающейся и прекрасной!

Когда она, счастливой, ушла, я позвонил режиссёру Вольдемару. Чужим голосом убеждённо сказал:

– Автор пьесы «Эксперимент» Прохор Курай погиб в автокатастрофе! Так что ваш спектакль отменяется!

Кажется, после этого, в театре что-то случилось – спектакль так и не состоялся. Не помню, что именно. Не помню!

Я, не отвлекаясь, писал…

СИРОТА

«Казалось бы, ничего не происходило – ночью было темно и звёздно, днём – светло и ясно, только уж совсем нехорошо ночами смеялся где-то сыч и по утрам излишне истерично кричали домашние гуси…

Приходил самоуверенный человек Андрей Кулинин, смотрел на запущенный сад, на одетую по-бабьи Алёну Гвоздёву, укоризненно качал головой.

– А я бы запросто мог, пока не поздно, привести всё в порядок, – говорил он, трогая набрякшие почки. – Пропустишь срок, не будет урожая!

И Алёна понимала, о чём это он – конечно, не только о запутавшихся меж собою голых ветках фруктовых деревьев, но и о ней лично.

– Хочешь? – с развязной улыбкой спрашивал он.

– Нет! – теребила платочек Алёна.

– Ну-ну!.. Смотри! Поздно будет!

– Ничего. Переживём…

Андрей с прищуром оглядывал её тоненькую фигуру, пристально смотрел в синие бесстрашные глаза.

– Никуда не денешься! – снова ухмылялся он. – Долго так не протянешь! Это при живых родителях могла привередничать! А одна – не очень!

– А я не одна.

– Ой, ли!

– Я – не одна! – вскрикивала по-детски звонко Алёна. – Он скоро приедет!

– Гос-споди! Кто?

– Сам увидишь!..

И опять ночью нехорошо хохотал где-то сыч.

Опять горько плакала в постели никому не нужная, написанная мною с натуры, Алёнка.

И я, оторвавшись от клавиш компьютерной панели, подходил к тёмному окну и не знал, чем помочь одинокой девчонке…

Написать о том, что кто-то в самом деле приехал к Алёне, было бы банальной неправдой – у девушки во всём свете не было никого. Никого!