– Ты ответственность-то на нас не перекладывай, – заметил Сева.

– Какой прекрасный стол, ты как всегда, нас балуешь, – трагично и невпопад произнес Владислав Геннадьевич.

– Что вы? Это все не я, – оправдывалась Маргасова.

– А знаете, что в этом столе самое прекрасное?

Все повернулись к Тимуру.

– Самое прекрасное это то, что все уже готово, мы здесь одни и нам никто не будет мешать. Домой поедем на такси!

– Авось и тут заночуем, – хищно прищурился Сева.

– Давайте, уже, выпьем! – резюмировал Никита.

Выпили вина, и напряжение как рукой сняло. Через пятнадцать минут они перебивали друг дружку, гоготали, хлопали по плечам, жали руки, строили смелые планы на ближайшие выходные с выездом на природу.

– Владик, ты это… порыбачить если, поохотиться ко мне в Люляшово приезжай, – привалился с боку Никита, глядя в упор исподлобья.

– Да я, как бы, по рыбалке не особо, да и по охоте тоже, – оправдывался перед ним Владислав Геннадьевич.

– Возражения не принимаются! – отрезал тот, проведя оттопыренным большим пальцем поперек горла.

– И надо же было всплыть этому Богдановичу?! – глядя куда-то в разверзшуюся перед его внутренним взором пустоту, произнес Тимур.

– Ты нам его хоть показала бы, благодетеля своего – возмутился Стас.

– Нет-нет, у меня для вас есть кое-что получше. Вернее кое-кто! – Маргасова показала взглядом на приоткрытую дверь подсобки, откуда тут же донесся плеск воды и звон стекла. Кто-то мыл в раковине бокалы.

За столом установилась тишина. Пошутить успели и про нацпроекты, и про городского голову, и про президента. Вероятность того, что их могли услышать за переделами тесного кружка никого из бывших коллег не прельщала.

– А это кто там у тебя? – нарушил молчание Владислав Геннадьевич.

– А это мальчики тот, кому мы должны быть благодарны за нашу встречу, – на лице Людмилы Николаевны отобразилось удовлетворение, граничащее с похотью. – Вань, выходи!

Из подсобки вынырнул в меру упитанный малый, вполне годившийся всем присутствовавшим в ровесники. Хмельные взоры рассеянно заскользили по его фигуре.

– Та-дааа, – закричала Маргасова, презентуя им парня. – Ну что же вы молчите? Это же Ваня! Ваня Глазов. Наш спец из техотдела.

– Привет, пацаны, – поднял тот ладонь, то ли протягивая для рукопожатия, то ли пытаясь неловко помахать.

Во всяком случае, чтобы поручкаться со всеми, ему бы пришлось тянуться через накрытый стол.

– Ваня вышел на меня несколько дней назад с этой ностальгической идеей, и мы воплотили ее. Ура! – просияла Маргасова.

Первым издал приветственный вопль Сева, а за ним дружно заорали и все остальные. От сердца немного отлегло. Никита принес еще один стул. Потеснились. Новый гость присел.

– Ну как жизнь молодая? – покровительственно хлопнул его по плечу Тимур.

А Сева выверенным движением налил штрафную.

Владислав Геннадьевич, сидевший напротив, отметил контраст с которым рука Тимура, облаченная в рукав, скрепленный дорогой запонкой, легла на заношенный свитер Глазова, заключив, что дела того бывали и лучше.

– Да не плохо все, – развеял тот его подозрения. – Живу за городом в удовольствие. Не царские палаты, конечно, но жить можно.

– Вот дело человек говорит, – подхватил мысль Никита, – отравил нас город. Все выпендриваемся друг перед дружкой, величаемся! Вот у меня в Люляшово такая баня! Сам срубил! Вот такая!

Он развел свои крепкие ручищи в стороны, чтобы собравшиеся осознали масштаб постройки, затраты сил и немалую его хозяйственность.

– Решено, – хлопнул ладонью по столу Сева. – К тебе поедем. Париться!

– На этом сюрпризы не заканчиваются, – перебила его, осознавшая, что веселье выходит из под контроля, Маргасова.

Она, привстала с места. Сделав вид, что с трудом что-то ищет в кармане, извлекла на всеобщее обозрение бывших коллег толстый ключ.

– Она действительно там? – трагично простонал Сева.

– Сейчас проверим.

Откинув язычок от замочной скважины руководительского сейфа, она вставила в нее ключ. Внутри хрипло брякнуло, стальной лист двери, скрипнув, ушел в сторону, и на обозрение их предстала на белой салфетке, как на пьедестале, непочатая бутылка водки. Но не простой водки. А той самой гадкой, горькой, сердитой без дозатора и рекламных наворотов, голограмм, плавающих перчиков и прочего мракобесия, русской водки.

– Не думал, что ее еще выпускают, – потрясенно произнес в бороду Никита.

– Эта старая! – сказала Маргасова. – Та самая, что мы не выпили с Нового Года.

– Одной маловато будет, – заметил Стас.

– Пацаны, не ссы, – страшно улыбнулся Глазов, – там в кладовке целый ящик.

– Это меняет дело, – одобрил Тимур.

И в самом деле, дело пошло быстрей. Вскоре все разомлели. Вспомнились славные времена, как носили в обувных коробках взятки муниципалам, как бодались с бригадой Серого, как бодались с ментами, подмявшими бригаду Серого, как позже сменил и тех и других крутой Вартан. Как Сева подрался с налоговым инспектором, который был раза в два его больше, а Стас и Владислав Геннадьевич кинулись их разнимать.

Затем разговор зашел о настоящем. Карьеры, жены, дети, тачки, отдыхи на теплых иноземных берегах, игра на бирже, бизнес, скука.

– В конце концов, вся многообразная человеческая жизнь скатывается в скуку. Уныние один и страшных человеческих грехов – так свойственно нашей природе, – проповедовал Глазов, но его особо никто не слушал.

Компания разбилась на группки по двое.

Застольное общение вошло в ту стадию, когда каждый хотел сказать о чем-то своем наболевшем, пускай и не сильно интересном собеседнику. Более того, реакция последнего на, по сути чужие, проблемы не интересовала говорящего более чем никак.

Тимур, с трудом стараясь сохранить вертикальное положение, домагивался до Никиты:

– Сколько имеешь?

– На жизнь хватает, – твердо ответил тот, потому как сложения был более крепкого и хмелел позднее.

– Было же время, – глядя в обступившую его пустоту произнес Тимур, – не знали этих сраных этикетов. Спросишь человека, сколько зарабатываешь. Скажет – пять тысяч долларов. И все понятно. И ясно, что он в такой же жопе, как и ты. Все в ней!

– Ну не скажи, – вмешался Владислав Геннадьевич, – вот Милочка наша, успешная благотворительница!

Оба хотели ему что-то возразить, но тут он сквозь клубы сигаретного дыма различил манящий жест женской руки, и, не слушая их, двинулся на зов.

Вышли на балкон. Холодный вечерний воздух противно резанул по горлу.

– Влад! Владечка, – продолжала звать его Маргасова, пока он не перешагнул порога и не оказался в ее объятиях.

Она опасно откинулась на перилла с обколотыми гипсовыми пилястрами. Чудесное здание представляло собой объект архитектуры, охраняемый государством. Только охранитель то не бдительный, и заниматься реставрацией фактически было некому.

Наконец, он обнял ее за талию, бережно придерживая от неминуемого падения.

– А помнишь, как мы с тобой целовались?

Ее ладони заскользили по его груди.

– Конечно. Ты была пьяна, как, в принципе, и сейчас.

Он вспомнил тот тухлый командировочный вечер. Вернее, никогда его и не забывал. Приходилось летать по стране, меняя часовые пояса чаще, чем грязные рубашки. Тем вечером такая умная, талантливая и соблазнительная Людмила Николаевна ровно так же нежно прижималась к нему в последнем оставшемся номере на двоих Норильской гостиницы.

Тогда он не смог изменить жене, за что впоследствии упрекал себя в безволии.

– Я была пьяна? – возмутилась она. – Ты сам был хорош, вспомни-ка! Вот так ты всегда меня во всем упрекаешь, что бы я не делала! Ты не веришь в меня! Никогда не верил! А вместе нам было бы хорошо.

Речь, произнесенная в сердцах, со слезой, заплетающимся языком, возымела нужный эффект.

– Да, – согласился со всеми ее доводами Владислав Геннадьевич и крепко поцеловал.

Он не верил, что это происходит наяву, с ним, здесь и сейчас. Паря на крыльях какого-то абсолютного детского счастья, обозревался весь мир с его стоящими домами, трубами заводов, замерзшей рекой. Сквозь стелющуюся метель показался город-спутник. Там вечерних огоньков поменьше. Пришедшие после трудного дня люди греются на кухнях, пахнет едой и домом. Запах этого дома у каждого свой. Терпкий, горячий, кислый, влажный, пыльный, сухой, любой, разный, но каждому любимый, бесконечно родной.