Мы заткнулись. Но как бы там не было, Стас мыть посуду не пошел. Я подождала часа два, потом вымыла четыре миски и кружки, его посуду оставила грязной. Парни играли в преферанс, меня не взяли, дежурь, Ягода! Приготовила обед. Сама себя превзошла – первое, второе, третье и салатик.

Когда садились есть, Стас пробубнил:

– Что это наше кафе испортилось, посуда грязная…

– Посудомойка забастовку устроила, вернее устроил.

– А я не гордый. Из такой поем.

– Поешь-поешь, вместе с компанией муравьев, паучков, может, и твой дружок ежик подлизал остаточки. Но ты ж не жадный.

– Черт, – Стас вскочил и помчался мыть миску.

После обеда посуда снова была в полном моем распоряжении. Стас пошел на принцип. Я тоже. Оставила его приборы валяться у костра и смекала, как бы половчее отнести к морю за раз все миски, кружки, каны и сковородку.

– Я помогу, – Никитос быстро подхватил грязную посуду и направился к спуску.

– Стоять! Ложи взад! – Ник удивленно оглянулся, но остановился. – Мне не трудно.

– Поверь, мне тоже. Просто обидно. Ты дежурил вчера, я сегодня. Все по-чесноку.

– О`кей.

Но посуду не отпустил, все-таки донес до моря. Мне было приятно. Единственный приятный момент этого дня. Да, я сама пошла на конфликт. Могла бы все делать сама, как всегда, и молчать в тряпочку. Взбрыкнула, и вот вам, пожалуйста, Стас ходит надутый, как индюк, я злюсь, все какие-то пришибленные. Но ведь я права!

Ужинали в полном молчании.

– Такой вечер испортили, – Дрон поел и встал, – Лель, пойдем, побродим вдоль берега.

Они ушли. Я быстро вымыла посуду. Всю. И побежала на свой камень. Бурунов уже не было, а волны так же настойчиво стремились на берег, тяжело бухали о мелкую гальку и уползали с шипением обратно.

«Море, я не знаю, что сказать. Я сегодня сама не своя. Что со мной? К тебе хочу». С разбегу перемахнула линию прибоя, поднырнула под волну, а вынырнув, поплыла от берега прочь. Вот буду плыть и плыть, пока не успокоюсь. Пока голова не обретет ясность. Заплыла далеко, обернулась. Ой, мамочки, берега почти не видно. Пора назад. Вот так и вправляются мозги на место, отделяя важное от сиюминутного.

Какая разница, кто моет посуду, кто не моет, если я сейчас потону. Спокойно. Не утону. Надо просто размеренно дышать и плыть не торопясь. И читать стихи.

–

Над седой равниной моря ветер тучи собирает,

между тучами и морем гордо реет буревестник,

черной молнии подобный.

То крылом воды касаясь, то стрелой взмывая в небо,

он кричит, и тучи слышат

радость в гордом крике. Буря!

Скоро грянет буря…

Плыла и орала, как буревестник. Все равно никто не услышит за грохотом прибоя. Неслась к берегу со скоростью волны, казалось, оставляю за спиной пенный след, не знаю, ни разу не обернулась. Чуть притормозила, когда разглядела на берегу одинокую фигуру, сидящую на моем камне. Наверняка Стас. Переживает за меня. Небось, уже сто раз раскаялся в своем упрямстве. Все. Забыто. Проехали, вернее проплыли. Глубоко нырнула и всплыла там, где уже могла касаться ногами дна. На камне сидел… Никитос. С полотенцем. Настроение опять полетело в бездну.

– На, вытрись. Похолодало. Хотел плыть тебя спасать.

– Что со мной станется… – но протянутое полотенце взяла. Залезла в палатку, надела единственную теплую рубашку,

взятую на всякий случай, завернулась в спальник, отвернулась к стенке и уснула. Сквозь сон слышала, как пришел Стас. Это была первая ночь, когда мы спали спиной к спине.

За ночь море успокоилось, солнце сияло и пекло вовсю. Я во сне скинула с себя спальник, но и в одной рубашке было жарко. Привстала на локте, чтобы снять ее.

– Давай, помогу.

Оказывается, Стас уже не спал. Улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. Что бы ни было, я люблю его. А он любит меня.

– Пошли завтракать, соня. Леля уже всех звала. Мы быстро оделись и выползли из палатки.

– А не обозреть ли нам окрестные холмы, – размышлял Стас, допивая утренний кофе, – завтра уезжаем, последняя возможность глянуть на наше кафе «Лунная дорожка» с высоты птичьего полета.

– Я за, – подхватил Никитос.

– Я и подавно, – куда Стас, туда и я.

– А мы пас, – Дрон с Лелькой были единодушны, как всегда, – мы по горам уже набегались. Хватит. Зачехлили ледоруб.

– Ну, до рубки льда, надеюсь, не дойдет, – я поежилась, – это же Крым, а не Гималаи!

– С горами никогда не знаешь, чего ждать, – Дрон сделал страшную рожу, – может, передумаешь, Ягода, пока не превратилась в мусс.

– Тебе бы зазывалой в турфирме работать, туристы валом бы в горы валили, включая новорожденных, беременных и престарелых!

– А ты себя, сестренка, к какой из этих категорий относишь?

– Я отношусь к категории кровожадных братоубийц, и рабочий день у меня уже начался. С этими словами с гиканьем и свистом налетела на Дрона, он потешно отбивался, потом перешел в наступление, и теперь отбивалась я. В общем, показательные выступления брата и сестры, отработанные многолетними битвами. Когда перестали дурачится, я висела на нем вверх ногами, зато его руки были так переплетены, что пошевелить ими было проблематично, и на нас с восторгом смотрели три пары глаз. Про две пары было все понятно, а вот на кого так смотрела третья?

После легкого обеда мы втроем начали восхождение.

– Никитос, чего ты так разоделся, жарко ведь? – я была в купальнике, Стас в плавках, а Ник нацепил треники и куртку!

– Жар костей не ломит…

– Ну-ну!

Сначала все было легко и весело, потом гора пошла вверх разнузданно круто. Но мы ползли. В какой-то момент, когда под ногами стали осыпаться камешки, я подумала, что стоит остановиться, пока не поздно.

– Да ладно, Ягодка, – Стас находился выше меня метров на десять, Никитос держался рядом, – до вершины рукой подать, еще немного, еще чуть-чуть!

Мы продолжили карабкаться. Когда смотришь вверх, не так страшно, видишь, куда можно ногу пристроить. Главное, не смотреть вниз! Уже тогда отчетливо понимала, что спуститься этой дорогой будет нереально, но старалась об этом не думать. И вот мы выбрались на верхнее плато. Конечно, ни о каком льде не было и речи. А вот прохладно было. Ник сразу отдал мне куртку. Она была явно не лишней. Глянули вниз. Склон, по которому мы сюда забрались, отсюда казался почти отвесным, а далеко внизу маленькими белыми точками летали чайки. Когда мы смотрели на чаек снизу, думали, что парят они над облаками. Ничего себе высота! Теперь вопрос, а как спускаться?

– Можно пойти в обход, – предложил Никитос.

Действительно, склон, ведущий от моря, был гораздо более пологий, весь в виноградниках, а внизу просматривалась деревня. Там, наверно, можно было бы взять машину, объехать гору, дальше на кораблик, и мы на месте. Но, во-первых, у нас не было с собой денег, а во-вторых, забравшись сюда за два часа, думается, что и спустимся тоже быстро. Уж как-нибудь. И мы пошли искать приемлемый спуск. Через сотню метров нашли русло пересохшей реки, наверно, весной тут бывает потоп, а сейчас просто тропа, ведущая к морю. Правда, чтобы спуститься на эту тропу, пришлось продираться сквозь какие-то колючие кусты, растущие на склоне. Ник отдал мне свои треники тоже.

– У меня аллергия на какую-то траву, – Стас ободрал руку и теперь с ужасом смотрел на большое саднящее красное пятно, – вдруг на эту? Вдруг я умру?

– Не волнуйся, выживешь! – сняла и отдала ему брюки и куртку. Ник промолчал.

Одетый Стас спустился первым. Мы шли следом, Никитос впереди, стараясь удерживать колючие ветки и одновременно страховать меня. Поцарапались, но не сильно, терпимо.

Какое-то время думалось, что нам повезло, мы спокойно добредем до моря, но не тут-то было. Первый обрыв был невысокий. Как-то мы его обошли, проскользили по осыпающимся краям, камни из-под ног с грохотом унеслись вниз по руслу реки.