Честно говоря, я впервые видела м-ра Балимора в плохом настроении. Неужели моё опоздание так возмутило его. Будучи, как всякий тренер, строгим и организованным, он раньше никогда не позволял себе разговаривать со мной подобным тоном. В моих глазах он был примером джентльмена, образцом для подражания, за что я его уважала.

– Почему вы не в форме? – спросил он раздражительно, словно больше было не к чему придраться.

– Можно сегодня я буду как есть, – ответила я и потупилась.

– Немедленно переоденьтесь и приступим, – медленно, но уверенно произнёс м-р Балимор и вышел из конюшни.

Я могла бы надуться, но эти детские привычки меня уже давно не трогали. Посчитать себя униженной, подавленной было бы лишь очевидным проявленьем моей слабости. Этого бы я ни в коем случае не допустила. Оседлать Душку, принять достойный вид и грациозно выйти на манеж – вот, что было важно в ту секунду. Это называлось самодисциплиной, хотя меня и посетило несколько безумных мыслей, но я нашла в себе силы не поддаться ни одной из них. Я взяла себя в руки – так, как и предполагала самодисциплина, – живо собралась и гордо вышла на площадку, ведя Душку под уздцы.

Тренировка прошла напряжённо, под конец которой мы все очень устали. М-р Балимор накомандовался от души, выпустил пар, немного расслабился и делал вид, что ничего не случилось. Он был быстро отходчивый, но принести свои извинения не входило в круг его обязанностей – ну и поделом ему – однако мне хватило смелости справиться о его настроении, на что он вежливо ответил с уверенно-задранным подбородком: «А разве что-то может быть не в порядке? У нас всегда всё отлично, не так ли?» И до меня дошло, что тогда в конюшне говорил со мной не м-р Балимор, а сплошной комок нервов, и, попав под горячую руку, я предпочла стереть из памяти тот неприятный разговор и больше никогда к нему не возвращаться.

4

Время было вечернее. Где-то около пяти. После интенсивной тренировки мы с Аннет распрощались у школы верховой езды и разошлись в разные стороны. Она встретила старого друга, предпочла компанию маленького, худенького, но очень умного, по её словам, юноши по имени Джереми, и решила прогуляться вместе с ним окольными путями. Они перекинулись парой фраз, и Аннет сочла его забавным. Кажется, теперь общаться с ним ей стало интереснее, чем пару лет назад. За прошедшие годы он заметно вырос, возмужал и осмелел, – вот, почему в её душе вдруг вспыхнул интерес. Досады я не чувствовала, так как прекрасно понимала, что значит встретить старого приятеля, но и не была в восторге от того, что теперь придётся самой добираться домой.

В Джереми я по-прежнему видела хлюпика. Даже не взирая на его возмужалый вид и выпирающие мужские достоинства, в моих глазах он был размазнёй. По-моему, он вёл себя неуверенно. Возможно, Аннет это тоже заметила, но ей было неудобно ему отказать. Он так радостно на неё набросился и всё повторял, как был страшно рад этой неожиданной встречи. Он стеснялся нашего общества, или это я на него так действовала. Он старался выглядеть самодостаточным, но ему не хватало уверенности. Он быстро терялся и нёс всякий вздор. Обычно я к таким относилась с жалостью, пока не понимала, что наполнена дрянными чувствами по отношению к таким вот нерешительным созданиям. Меня задело, когда он сказал, что я выгляжу бледной, и мне нужно как следует выспаться. Можно подумать, его кто-то спрашивал. Не знаю, что Аннет в нём нашла. Возможно, его остроумие ослепило ей глаза. Он был острый на язык, но меня он только раздражал, и ничего такого из себя не представлял.

Когда они, увлечённые друг другом, скрылись из виду (я до последнего надеялась, что Аннет передумает), тогда мне захотелось немножко пройтись. Я спустилась вниз по склону и дошла до перекрёстка суетливых улиц, которые никогда не спали. Было душно, как перед грозой. Мне не хватало воздуха и становилось жарко. Я глубоко дышала ртом, прикрывая лицо руками и вскользь поглядывая на прохожих, словно себя спрашивая, не заметил ли кто, что мне дурно. Я в панике, бегающими туда-сюда глазами выискивала тихое местечко, типа сквера, чтобы отдышаться и прийти в себя, но, оказавшись в центре города, я поняла, что там такого места нет.

Пройдя ещё совсем немного, я остановилась, ощутивши под собою пропасть. У меня возникло чувство дежавю, как будто я уже была на этой улице. Мне чудилось, что я хожу по кругу и весь тот путь, что позади меня, мне предстоит опять пройти. «Никогда мне не было так плохо», – думала я и судорожно тёрла пальцами виски, чтобы побыстрей избавиться от странного, атаковавшего меня видения. Я забеспокоилась, когда представила, что упаду прям здесь, посреди этой улицы средь белого дня, и привлеку внимание любопытных прохожих. Они, как сороки, сбегутся со всех сторон, станут суетиться, мигать глазами и звать на помощь.

Страх потерять сознание дал мне оплеуху и быстро привёл меня в чувства. Больше всего я боялась вызвать жалость людей бессознательным образом. Это было бы так просто и легко, а главное – несправедливо. «Вот он – конец моей безупречной репутации сильной и самоуверенной личности». Но на меня никто не обращал внимания. Меня, вообще, никто не замечал, словно от меня осталась тень. Люди с радостными лицами проходили мимо. Они не пронзали меня взглядами и не косились. Жизнь текла своим чередом.

Каждый направлялся по своим делам в этот суетливый душный вечер, и, казалось, только у меня в голове творилось чёрт знает что. Моё воображенье разыгралось и рисовало странные картинки: то я встала посреди дороги без понятия, куда идти, то горбатая старуха с палкой что-то шамкала губами, а её две маленькие лохматые собачки как с цепи сорвались на меня. Они противно тявкали, а я покорно отступала назад, пока не упёрлась ногами в что-то твёрдое, и узрев позади себя скамейку, села и закрыла глаза. Всё, наконец-то, притихло. Подул ветерок, и защебетали птицы, чьё чирикание раньше мне казалось назойливым. Слух обострился, а нос стал улавливать запахи. «Хорошо, что я никуда не спешу, – думала я, как будто бы немножко спятивши. – Всё-таки полезно побездельничать. Нужно чаще бывать на свежем воздухе. Прогулка верхом пошла бы мне сейчас на пользу».

Во мне, наконец, воцарилось спокойствие. Мыслями о верховой езде я отвлеклась от видений, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась другая собака. Встав передними лапами на скамейку, она усердно лизала мне руку, потом уставилась на меня добрыми собачьими глазами и, высунув язык, тяжело пыхтела. Я погладила её по спинке, примяв взъерошенную шёрстку. Её глаза наполнились радостью, и я подумала, как мало ей нужно для счастья. «До чего же тебе повезло вот так вот бегать и наслаждаться свободой». Собака навострила уши, гавкнула и убежала прочь. Её позвал хозяин. Он несколько раз свистнул, и она пулей рванула к нему. «Если бы люди были такими же послушными, – думала я, пока смотрела вслед счастливой собаке, со всех лап несущейся к своему хозяину.

5

Часы на здании напротив пробили ровно шесть. Я вскочила со скамейки и быстрым шагом понеслась вниз по улицы, хотя мне было некуда спешить. Это характерная черта большого города, который никогда не спит. Здесь спешка ощущалась во всём и в любое время суток. И это был залог удачи, в этом чувствовалась жизнь, её поток. Всегда успевали шустрые «жаворонки», а медлительные «совы» довольствовались малым. Здешняя окрестность резко менялась. Зайдя за угол улицы, можно было удивиться быстрой смене вида. Например, по эту сторону холма районы были шумные, живые, а по другую веяло безлюдьем.

Я вышла на центральную улицу города, где вдоль широкой каменной дороги простирались дорогие фешенебельные магазины. «Хотя бы поглазеть на их витрины, – думала я. – Купить мне всё равно ничего не светит – уж слишком дорого». Я уже не неслась как ошпаренная, а медленным прогулочным шагом шла по безлюдному проспекту и с любопытством рассматривала красивые и несусветно дорогущие платья, красовавшиеся на безликих манекенах за стеклянными витражами магазинов. В ногах появилась сила, а в глазах долгожданная радость. Я удивилась, что была одна. Обычно в этой части города кипело сильное движение. Моя голова замерла в одном повёрнутом к витринам положении, и только щека ощущала тепло заходящего солнца, вечерние лучи которого проскакивали между стенами высоких зданий и тенями ложились на опустевшие улицы города, похожие на театральную сцену без спектакля. Мой недавний отдых на скамье навёл меня на мысль об антракте, за время которого каким-то образом сменились декорации.