– Да, – тихо ответил он, подбодрив себя кивком головы, и за копейки продал мне газету, а потом начал и дальше драть горло.

Вспомнив себя в этом возрасте, я ещё раз взглянула на мальчика с мыслью о том, что, к счастью, судьба в его годы была ко мне благосклонна. «Может быть, когда он подрастёт, ему улыбнётся удача, – надеялась я, – или в худшем случае он пропадёт в одном из тёмных грязных переулков города среди бомжей и мусора». К сожаленью, жизнь была несправедлива и жестока – беспощадна даже к детям. Общество всегда делилось на бедных и богатых. Почему-то испокон веков было так заведено. Редко сытый понимал голодного, а ещё реже помогал. Среди зажиточных часто встречались негодяи, которые могли запросто обидеть бедняка, обозвать его убогим попрошайкой и разносчиком болезней. «Их нужно давить, как крыс», – часто доносились выкрики из-за угла.

До чего же было омерзительно стоять и наблюдать, как унижают пусть и нищего, но человека, а хуже всего, что ничего нельзя было с этим поделать. Никто не мог осмелиться заступиться за «отбросы» общества – так было принято называть людей из низшего класса. Богачей боялись как огня. В их руках была сосредоточена вся власть, и они держали в страхе весь город, пользуясь своим приоритетом. Обычные люди их считали дерьмом, и никто не хотел с ними связываться.

На улице было душно, и мне не хватало воздуха. Что-то пошло вдруг не так. Моё состояние снова ухудшилось: закружилась голова, в глазах поплыло, а почва начала уходить из-под ног. Я страшно волновалась и боялась, что кто-то из прохожих справится о моём самочувствии и, не получив нужного ответа, вызовет скорую, а я без денег. Всё время, как назло, я чувствовала себя плохо где-нибудь на улице. Дома я бы приняла таблетку, прилегла и успокоилась, а на улице среди всей суеты мне становилось только хуже.

Я представила урок классического танца, где учат держать спину ровно, а плечи опустить, когда педагог неустанно твердит, что нужно найти свой внутренний стержень. Крутить пируэты или делать шпагат показалось мне проще простого, чем идти прямо и держаться, чтобы не упасть. Я вообразила, что гуляю: иду медленным шагом с газетой под мышкой, смотрю по сторонам и ни о чём не думаю.

– Вы обронили газету, – перебил меня чей-то уличный голос. Сбоку неожиданно возник расплывчатый образ. Я наблюдала его краем глаза, а посмотреть прямиком на него не осмелилась. Он застал меня врасплох, и я сдуру вцепилась в газету, которую мне протянула чья-то рука, а потом начала тереть лоб. «Мои резкие движения его пугают, – думала я. – Зря я так делаю. Сейчас моё дыханье участиться, и я упаду. Лучше провалиться мне на этом месте».

– Сильвия, не верю своим глазам, это снова ты!

По манере восклицать я узнала Джона Уилсона. Его голос не спутаешь ни с одним другим.

– Ты себя хорошо чувствуешь? Выглядишь бледной, – обеспокоено поинтересовался он.

– Я в порядке. Правда, – убедительно заверила я и улыбнулась. – Что ты здесь делаешь?

– Подготовка к выставке идёт полным ходом. Вот, решил подышать свежим воздухом. Ты куда-то спешишь?

– Да, то есть нет. Я просто гуляю.

– Здесь рядом есть сквер. Хочешь, пройдёмся?

– Как, прям сейчас? А как же твоя выставка?

У меня язык заплетался, и я вертела головой по сторонам, лишь бы не перехватить его взгляд.

– Что с тобой? Ты словно приведение увидела, – забеспокоился Джон и встал ко мне ближе. Я не могла собраться с мыслями и боялась посмотреть ему в лицо. Он ловил мой взгляд, а я отворачивалась то вправо, то влево, то, вообще, смотрела вниз. Мой рот издавал невнятные звуки. Меня всё раздражало, особенно его появление в неподходящий момент. Мне даже показалось, что он меня преследует.

Джон не давал мне покоя. Он вёл себя настойчиво и приглашал с ним прогуляться, ссылаясь на прекрасную погоду. По его словам, до парка было рукой подать, и я быстрым кивком приняла его приглашение. Мне ничего не стоило, чтобы пройтись с ним за компанию и ещё раз восхититься его чувством юмора и, возможно, перенять его хорошее настроение. «Может быть, мне даже полегчает», – думала я.

Однако, к моему большому удивлению, он предоставил мне возможность говорить, в чём случилась первая заминка, – мне хотелось быть немногословной по причине отвратительного самочувствия, а он хотел обо мне больше знать. Ведь ради того, чтобы слушать его монолог, я наплевала на свою озабоченность и согласилась составить ему компанию без малейшего представления о том, что уже через пару минут пожалею об этом. Оттого что я ломалась, как неуверенная в себе девушка, которая желала флиртовать, но вместо флирта выглядела глупой, он поменялся в лице и зардел, застыдился, а глаза забежали в тупик. На его месте я бы не знала, куда деться, а он держал себя прямо и краснел на моих глазах, пока я не решила, наконец-то, действовать.

– Послушай, мне неловко об этом говорить, но сегодня я не в настроении. Мне с утра нездоровится. Лёгкое недомогание. Наверное, простуда. Беспокоится не о чем. Пустяки. Пройдёт.

– Сильвия, ты мне очень нравишься.

Джон перевёл дух и крепко сжал мою руку. Краснота сошла с его лица, и он впервые выглядел спокойным и серьёзным. В его глазах появились даже искорки. Мы оба знали, что он испытывал ко мне глубокую симпатию, намеревался со мной сблизиться, и только я со своим никому ненужным хладнокровием стояла преградой у нас на пути. Грех был не признаться, что мы относились к одному и тому же по-разному.

– Сильвия, – он обратился ко мне очень трепетно – так нежно только влюблённые объясняются в своих чувствах. Во мне проснулась гордость, как некстати, и я смолчала, чтобы вызвать в нём ещё больший интерес. Тогда он снова назвал меня по имени – ласково, но как-то вопрошающи, словно с нетерпением ждал ответа, а я молчала. Мне было нечего сказать, или я не знала, что говорят в таком случае. Со мной это было впервые. Я стояла огорошенная, вылупившись на него от изумления. Внутри всё будто сжалось от страха сказать что-нибудь не то или запнуться на первом же слове, и я замкнулась в себе.

– Отчего ты дрожишь? Почему так волнуешься?

Джон взял мои руки и прижал к своим губам.

– Что подумают люди? – прошептала я и отпрянула.

– Не всё ли равно, – сказал он.

– Нет. Пойдут слухи. Надо мной будут смеяться в школе.

– С чего это вдруг?

Джон очень удивился. Он и в самом деле не понимал, что здесь может быть смешного.

– У нас разница в возрасте. Я и так обращаюсь к вам на «ты», а меня воспитывали по-другому.

– Глупенькая, – засмеялся он. – Мне нравится, когда ты злишься.

– Ну вот, опять ты ставишь меня в неловкое положение, – вздохнула я. – Давай, хотя бы отойдём в тенёк.

Джон сообразил, что я была не из тех, кто теряет голову от комплиментов и красноречивых слов. Он хотел мне угодить, а я стеснялась, выставляя напоказ свою застенчивость. Мне было стыдно. Я не умела скрывать муки совести.

– Я заходил к тебе на днях, – сменил Джон тему разговора. – Твоя подруга сказала, что ты погрязла в бытовых проблемах, как в трясине.

– Прям так и сказала?

– Ну пусть не так, но приблизительно.

– Это правда, – замялась я, прекрасно зная, что та неделя выдалась невыносимой. – Мой любимый был болен. Мне пришлось две недели провести вмести с ним в конюшне.

– С любимым в конюшне?

Джон округлил глаза, но не сердито.

– А ты поверишь, если я скажу, что у меня есть лошадь?

– У тебя есть лошадь? – удивился Джон.

Я утвердительно кивнула головой.

– Интересно, – задумался он. – Чего ещё я о тебе знаю. А я уже, стало быть, заволновался. Видишь, на моём лице всё написано.

Джон сморщился, и на лбу образовались складки.

«Ты очень милый, Джон Уилсон», – хотела я сказать, но эта фраза так и застряла у меня в горле. В ответ я махнула рукой, как бы говоря: да брось ты, и перевела взгляд в сторону.

– Потом я снова заходил, – продолжил он, – но никого не оказалось дома. В общем, до этого момента, пока не встретил тебя здесь, я несколько раз к тебе наведывался. Не зря судьба нас сводит снова.