Сейчас он уже не был похож на того Дорогина, каким являлся десять минут назад. Сейчас Сергей был целеустремленным, решительным и сильным мужчиной, знающим цель, ясно видящим ее перед собой.

– Вот сука, ну и живучий! – бормотал Савелий Мерзлов, наливая из двухлитровой бутылки в высокий стакан виски. – Ну и живуч! Как тот кот помойный, ему хвост отрубят, с крыши на асфальт сбросят, он еще под колеса машины угодит и после всего этого бегает. Да, живуч, гаденыш! Ну, ничего, и на тебя найдем управу, угомонишься наконец-то.

Деньги, которые Савелий Борисович Мерзлов давным-давно задолжал Сергею Дорогину, он отдавать не собирался. Мерзлов со стаканом в руке и с зажженной сигаретой расхаживал по большому грязному кабинету, заставленному черт знает какой мебелью. Ходил по грязному, вытоптанному ковру, сбивая пепел с сигареты прямо себе под ноги. Столы, компьютер, кресло – все было завалено бумагами, коробками с пестрыми надписями.

«Живуч, живуч, каскадер долбанный, будь ты неладен! Свалился же ты снова на мою голову. Мы уже тебя, гада, давным-давно похоронили, а оказывается нет, жив пока. Ну, ничего, допрыгаешься, доиграешься. С Мерзлова решил деньги сорвать. Да если бы сейчас воскресли мой отец вместе с матерью пришли ко мне в контору и сказали: «Савва, Савва, нам есть нечего, дай денег», так я бы даже им не дал. А тебе, каскадер долбанный, я и не подумаю отдавать».

Долг был немалым, – пятнадцать тысяч долларов задолжал Савелий Борисович Мерзлов Сергею Дорогину, задолжал давно. И если бы Мерзлов был порядочным человеком, хотя бы на йоту, то он бы прекрасно понимал, что за четыре года эта сумма должна была по крайней мере удвоиться, а то и утроиться. Ведь он брал деньги у Дорогина под проценты, твердо обещая отдать все до последнего цента. Но Мерзлов поступал так всегда: брал деньги в долг, а затем не отдавал.

За последние четыре года, которые он не виделся с Дорогиным, дела его пошли в гору. В общем, сумма в тридцать тысяч долларов для него была не очень большой, ведь Савелий Мерзлов мог проиграть в карты за ночь десять, а то и пятнадцать тысяч. Но одно дело оставить деньги на столе, оставить тем, кто выиграл, тем кому повезло больше, и совсем другое отдать заимодавцу-неудачнику. Тут уж Мерзлов не мог пересилить себя. Он скрежетал своими вставными челюстями, кривил тонкие губы и сплевывал на пол, делая глоток за глотком, поглощая сорокатрехградусную золотистую жидкость.

– Фу, какая мерзость! – сплюнув после очередной порции виски, пробормотал Мерзлов, пригладил редкие волосы на крупной голове. – Что б ты сдох, каскадер долбанный! – в который раз как заклинание повторил одну и ту же фразу Мерзлов.

Затем подбежал к телефону, нервно сорвал трубку и принялся вдавливать клавиши.

– Ну, ну, ну, – говорил он, подгоняя самого себя.

Телефон не отвечал. Тогда Савелий Борисович выскочил из кабинета в комнату поменьше.

– Эй, слушай, – зло крикнул он своей секретарше, та сидела за столом, заложив ногу за ногу и хохотала, слушая очередной пошлый анекдот, который рассказывал водитель Мерзлова.

Тот, увидев шефа, смолк.

– Соедини меня с Бирюковским. Набирай, пока не ответит. Он должен быть на месте. А ты никуда не уходи, сиди тут.

– Что, куда-нибудь едем? – осведомился водитель.

– Едем, не едем, не твое дело. Места своего держись.

Хлопнув дверью, Мерзлов вновь скрылся в своем кабинете.

«И когда в конце концов у меня здесь порядок будет? Грязь несусветная, коробки, ящики, бутылки. Надоело, не могу все это видеть».

Он зло ударил ногой по ящику с сигаретами. Тот раскрылся, перевернулся, покатился, содержимое высыпалось на пол. Прямо по пачкам Мерзлов буквально побежал к письменному столу.

«Где же этот козел, мудак? Должен же сидеть на месте. Когда не надо, он всегда держит задницу в кожаном кресле, бумажки читает. А тут, когда вопрос надо решить, ему не дозвониться!»

Савелий Мерзлов еще налил виски, налил почти половину стакана и, сделав несколько глотков, плюхнулся в кресло. Он был невысокий, широкоплечий. Очки в тонкой золотой оправе абсолютно не гармонировали с его грубым мясистым лицом, одутловатым, землистого цвета и с розовым большим носом. Маленькие мутные глазки поблескивали под стеклами.

«Вот незадача. Думал, все сложится хорошо, а тут, на тебе… И говорила же мне жена, что по гороскопу именно на сегодняшний день, именно на двадцать третье сентября мне придется рассчитываться с кредиторами. Вот уж угадала, как в воду смотрела. Дура жирная, свинья! Накаркала!»

Ни жену, ни детей Савелий не любил. И вообще, он на этом свете не любил никого. Даже самого себя и то презирал.

Наконец ярко вспыхнула лампочка на пульте большого телефонного аппарата, и раздался гудок.

Мерзлов схватил трубку:

– Алло, алло! – буркнул он в микрофон.

– Бирюковский говорить с вами будет, – прочирикала секретарша.

– Савелий, я как узнал, что ты меня ищешь, сразу же все бросил.

– А, ты? Вечно тебя где-то носит.

– Собрание акционеров, я сказал, чтобы меня не беспокоили, пока не кончится.

– А меня не колышит, Лева, что там у тебя было – собрание акционеров, онанистов, мудаков, коммунистов – не колышет.

– Что стряслось? – прозвучал из трубки вопрос. – Ты что, опять в дрезину нажрался?

– Да нет, я почти трезвый. А вот у тебя проблемы могут быть. Уже начинаются.

– У меня проблемы? – взволнованным голосом спросил Лев Данилович Бирюковский.

– Да, да, Лева, у тебя.

– Ну, и что же это за проблемы?

Услышав голос своего партнера, сумев с ним связаться, Мерзлов немного успокоился, пришел в себя и, поудобнее устроившись в кресле, вытряхнул из пачки сигарету, закурил, и сопя в трубку, принялся объясняться.

– Хороших новостей у меня для тебя, Лева, нет. А плохих сразу несколько.

– Ну, давай, давай, что ты тянешь, Мерзлов, говори! Вечно ты напустишь туману.

– Какой на хрен туман, тут такое…

– Какое такое? ФСБ на тебя наехала или налоговая инспекция прижала, что стряслось?

– Налоговая инспекция. ФСБ!.. С этими я разобрался бы, даже не ставя тебя в известность, не засоряя словами телефонную линию.

– Тогда что, жена с другим переспала?

– Пусть бы она хоть со всей Москвой переспала, мне это до задницы, ей за мной в этом вопросе не угнаться.

– Тогда что, война началась?

– Не шути так, Лева, дело серьезное.

– Так не тяни кота за хвост, говори дело.

– Каскадер объявился, – выдавил из себя Савелий Мерзлов. Ты меня слышишь, Лева, каскадер объявился.

В трубке воцарилось молчание. Затем тяжелый вздох и сопение.

– Как объявился? Мы же деньги заплатили! Я лично заплатил, чтобы он больше не шлялся по приличным людям.

– Ты заплатил, я заплатил, а он объявился, живой и здоровый.

– Ты его видел?

– Нет, не видел, но зато слышал. Слышал так же хорошо, как и тебя.

– И что ты думаешь делать? – задал довольно-таки глупый вопрос Бирюковский.

– Как это что? Исправлять ошибки надо.

– Я у тебя конкретно спрашиваю.

– Ах, конкретно. А что ты собираешься делать?

В трубке опять послышалось натужное сопение, словно бы из продырявленного баллона выходил воздух.

– Да не сопи ты, как паровоз, говори.

– А что тут скажешь?

– Ты ему много торчишь? – задал вопрос Мерзлов.

– Ну, раза в два или три больше тебя, это если без процентов.

– Тогда тебе и принимать решение. Я уже принял один раз, – Мерзлов подвинул к себе стакан, сделал один большой глоток виски и тут же закашлялся прямо в трубку.

– Хватит пить, – сказал Бирюковский, сказал так, словно бы они находились в одном помещении, будто бы он сидел напротив Мерзлова.

– Допинг, допинг, Лева, нервы сдают.

– Не волнуйся, – уже более спокойным голосом сказал Бирюковский, – с ним мы разберемся.

– Ну, ну, мы уже пробовали с ним разобраться, а он как кот помойный, ничто его не берет. Вилами его коли, кирпичом бей, а ему хоть бы что.