Всё же какое-то сомнение начало терзать меня. На ночь я остановился на постоялом дворе. Я вновь назвал себя, не скрываясь. Хозяин после поклона смерил меня оценивающим взглядом. Наверное, он испытывал большие сомнения в моих словах. Он видел мои грязные ноги и помятое платье, но при этом одежда явно стоила дорого, лошадь отличная, и у меня при себе имелись деньги. Как бы то ни было, он отвёл мне лучшую комнату забрал одежду, чтобы привести её в порядок.

Уставший, я залез в горячую воду, которую налили в деревянную бадью под навесом на улице, и велел хозяину, собиравшему мою одежду, немного задержаться. Я хотел расспросить его.

– Скажи мне, охота князя ещё идёт или уже закончилась?

– Я не знаю, мой господин. Все прошлые дни леса вокруг были полны всадников и загонщиков, но вот уже третий день никого не видать. Всё это время мы только и слышали, что лай собак да крики охотников, а сейчас тишина. Только ветер шумит в горах.

– А не слыхал ли ты, не было ли каких случаев на охоте?

– Говорят, князь самолично убил огромного вепря, и ещё говорят, что добычи столько, что в замке Шика её раздают всем желающим.

– А не знаешь ли, пропадал ли кто на охоте?

– Говорят, какой-то княжич до сих пор не вернулся в замок. Но он как будто бы отъявленный повеса, и это никого не удивляет.

Хозяин сказал последнюю фразу, но тут же осёкся и через пару секунд рухнул на колени и уткнулся лбом в пол. Он заревел и запричитал жалобно:

– Мой господин, простите меня, дурака. Это всего лишь чужие досужие россказни, а я, глупец, их повторяю. Простите, что я сразу не признал вас и не понял, кто вы есть! Я видел вас в ближайшей свите князя, когда он проезжал по тракту. Вы уже как-то раз останавливались в моей гостинице. Простите меня и пощадите!

Нужно сказать, что мой образ при дворе и вправду был не самым благоприятным. Меня считали легкомысленным гулякой и повесой, который не прочь выпить в компании друзей, человеком, которому нельзя доверять какое-либо ответственное или важное дело. У меня действительно были случаи, когда я по нескольку дней кряду пропадал, перебираясь из одного игорного дома или кабака в другой. В своё оправдание скажу, что сейчас я совершенно другой человек, много повидавший и изменившийся, а тогда я был молод и, вероятно, глуп. Каждый раз после таких похождений я на несколько недель успокаивался, начинал усиленно заниматься, отдавая всё время книгам и упражнениям с оружием. Я пытался как бы возместить своё бестолковое поведение более правильным. Но проходило какое-то время, мне становилось скучно, и я начинал тяготиться такой умиротворённой жизнью. В деньгах у меня не имелось недостатка, так что я легко вставал на скользкую дорожку вновь, до следующего исправления. И как я уже говорил, самыми близкими моими родственниками были дядя-князь и его семья. Они не проявляли ко мне ни малейшего интереса, только дядя иногда читал мне наставления, но никогда не настаивал на чём-либо и не наказывал меня никоим образом. Рядом не находилось ни одного человека, который был бы мне по-настоящему близок, и который мог бы остановить меня в пьянстве и распутстве. Только я сам своими силами смог бы это сделать.

Хозяин гостиницы продолжал причитать, а я сидел в ванне, задумавшись и не замечая его. Так продолжалось, наверное, минут десять. Хозяин даже успел притомиться от своих переживаний, он замолчал и лишь изредка всхлипывал, уткнувшись лицом в мокрый пол. Наконец, я вышел из задумчивости и сказал ему:

– Ладно, я не зол на тебя. Помоги мне помыться, дай поужинать, и я буду спать. И пусть никто не беспокоит меня. Да, и позаботься о моей лошади.

Хозяин вскочил, прославляя меня и мою доброту. И правда, вы скорее всего слышали, что на Островах благородные люди, имеющие право носить меч, нередко пускают его в ход по малейшему поводу, особенно в отношении простолюдинов. Боюсь, когда-нибудь эта несдержанность и жестокость вернётся нам сторицей.

После бани я поужинал и лёг спать. Предварительно я спрятал свой трофей – лисий хвост – под свою постель. Мне хотелось избежать вопросов, которые могли бы возникнуть у хозяина или служащих, ведь не каждый день встретишь человека, который за пазухой носит хвост лисы. Впервые после той ночи в волшебной хижине я спал в чистой и удобной постели, достойной моего звания. Что ни говори, а та гостиница на тракте была высокого разряда. Вероятно, в комнате, которую мне отвели, и останавливался князь Ёшида.

Я долго лежал, глядя в потолок, размышляя о том, почему же меня никто не разыскивает, находя тысячу причин для этого, одна другой лучше. Я чувствовал и свою долю вины за тот образ, который видели во мне окружающие. Поглощённый этими мыслями, я задремал.

Внезапно я почувствовал, что нахожусь в комнате не один. Я открыл глаза и потянулся к мечу, лежащему рядом с ложем, как и всегда. Тут я увидел, что рядом с моей постелью на расстоянии вытянутой руки сидит прекрасная девушка. Она была очень красива, таких глаз и волос я не видел никогда в жизни. Казалось, что в её глазах отражается поток воды, и в них можно было смотреть бесконечно, как и на текущую реку. А в чёрных волосах переливался свет луны, заглянувшей в окно, и это было похоже на игру лунного света на спокойной глади озера.

Черты её лица были тонкими и благородными. Не знаю, покрывали ли её лицо румяна или нет, но мне показалось, что её лицо и её белоснежное кимоно сияют каким-то странным светом. У меня даже в мыслях не возникло приблизиться к ней хоть чуть-чуть, привлечь её к себе, хотя мне стоило лишь протянуть руку. Столько благородства и чистоты было в ней, что я почувствовал смирение и робость.

В руках у неё был цинь искусной работы.

– Кто ты? – прошептал я. – Тебя послал хозяин?

Она печально улыбнулась мне и начала играть. Сначала очень медленно и неторопливо, потом быстрее. Такой прекрасной игры и такого проникновенного пения я не слышал нигде и никогда до этого. В лучших игорных домах можно встретить замечательных исполнителей, можно даже сказать, великолепных, однако им всем было далеко до этой девушки, все они меркли перед ней.

Её песни были грустны и печальны. В другие времена я потребовал бы песен о сражениях и приключениях, по крайности, о любви. Она же пела о разлуке с отчим домом, о чужбине, о родных местах и семье. Такие простые вещи, никакой доблести или приключений. Некоторые строки так и врезались мне в память, хоть прошёл не один год, так и сохранились в сердце.

Или вот:

Было совершенно понятно, что на душе у этой девушки печаль и грусть, но она ни разу не спела ничего о любви, значит, ей грустно по каким-то другим причинам. Почему-то меня это обрадовало. Я слушал её стихи, которым она подыгрывала, её песни, и при этом нисколько не хотел даже попытаться развеселить её. Более того, я лежал на боку, любуясь ею, слушая её музыку, и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть настроение. Мне казалось, что иначе всё волшебство в комнате развеется. Мы были с ней вдвоём во всём мире, и не было ничего больше в целой вселенной.

Долго ли это продолжалось, я не знаю. Я уснул, должно быть, убаюканный мелодиями. Всю ночь я проспал и видел чудесные сны о море, горах и родных местах. Мне казалось, что я вижу лица родителей, но я мог и ошибаться, ведь я не встречался с ними много-много лет.

Утром я пробудился с первыми петухами, чувствуя себя необыкновенно отдохнувшим и бодрым, собрался и вышел из комнаты. Я отыскал хозяина гостиницы на кухне, где он уже командовал прислугой. Увидев меня, все согнулись в глубоком поклоне и стояли так, пока я не заговорил с ними. Я отвёл хозяина в сторонку и спросил его полушутя: