Я заметил, что несколько человек поглядывают в нашу сторону.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарил я Кейт.

Она ушла.

Я сел за стол и стал обдумывать неожиданный поворот событий. Если Халил сразу же покинул Америку, то каким образом и для чего он очутился в Европе? Даже ему захотелось бы вернуться на родину и почувствовать себя героем. А убийство какого-то банкира не может быть вторым актом трагедии, которая началась здесь. Черт побери… если ты слишком умный, то запросто можно перехитрить самого себя.

В смысле, мозг — это замечательная штука. Единственный познавательный орган человеческого тела… ну, не считая полового органа. Поэтому я и попытался заставить работать мозг на полную катушку, но другой орган подсказывал: «Поезжай в Европу с Кейт и трахни ее. В Нью-Йорке тебе нечего делать, Джон». Вряд ли кто-то пытался выманить меня в Европу, чтобы предоставить там возможность переспать с Кейт. Но возможно, кому-то понадобилось убрать меня отсюда, из гущи событий. Может, этот фокус с Халилом во Франкфурте подстроили сами ливийцы или ЦРУ. Очень противно, когда не знаешь, что происходит в действительности, кто твои друзья, а кто враги… как Тед Нэш, например.

Иногда я даже завидую людям с ограниченными умственными способностями. Скажем, своему дяде Берту, у которого старческое слабоумие. Однако до состояния дяди Берта я еще не дошел, и у меня в голове полно информации, различных версий и подозрений.

Я поднялся, чтобы уйти, затем медленно опустился на стул и снова поднялся. Со стороны это могло показаться очень странным, поэтому я быстрым шагом направился к двери, пообещав себе, что приму окончательное решение перед выездом в аэропорт. Пока я склонялся в пользу Франкфурта.

Уже направляясь к лифтам, я встретил в коридоре Габриеля Хейтама. Мы остановились, и он произнес своим тихим голосом.

— Похоже, у меня есть для тебя интересная информация.

— Ты о чем?

— У меня в комнате для допросов сидит парень, он ливиец, вступил в контакт с одной из наших групп наружного наблюдения…

— Сам вызвался?

— Да. До этого у него не было проблем с нами, информатором он не работал, вообще ни в чем не был замечен. Обычный парень по имени Фади Асвад.

— Слушай, что у них за имена?

Габриель рассмеялся.

— Эй, зайди в Чайнатаун, там у них у всех имена звучат как скачки шарика для пинг-понга. Так вот, этот парень, Асвад, водитель такси, и у него есть шурин, тоже ливиец и тоже водитель такси, по имени Гамаль Джаббар. Все арабы водят такси, да?

— Да.

— Рано утром в субботу Гамаль Джаббар позвонил своему шурину Фади Асваду и сказал, что уезжает на весь день, мол, у него специальный заказ, надо забрать пассажира из аэропорта Кеннеди, но он не рад и этому заказу, и тем деньгам, которые может получить за него.

— Я слушаю, слушаю.

— Гамаль также сказал, что если задержится допоздна, то пусть Фади позвонит его жене, которая является сестрой Фади, и успокоит ее, что все в порядке.

— И что?

— Тебе бы надо лучше понимать арабов.

— Я стараюсь.

— Гамаль сказал своему шурину…

— Да, понимаю. Что-то вроде… я могу не просто опоздать…

— Верно, он намекнул, что его могут убить.

— Так где же Гамаль?

— Мертв. Но Фади этого не знает. Я связался с отделом по расследованию убийств, и вот что мне там сообщили: сегодня утром в полицию Перт-Амбоя поступил звонок от раннего пассажира. Тот около семи утра шел через парк на автобусную остановку и заметил желтое такси с нью-йоркскими номерами. Он решил, что это странно, заглянул внутрь и увидел мертвого парня на водительском сиденье. Дверцы машины оказались запертыми, и он позвонил по сотовому телефону в Службу спасения.

— Так, пойдем поговорим с Фади.

— Ладно, но, по-моему, я из него все вытянул. На арабском.

— А я попробую на английском.

Пока мы шли по коридору, я спросил у Габриеля:

— Почему ты пришел с этим ко мне?

— Подумал, что тебе это может пригодиться. Да и не люблю я ФБР.

— Я тоже.

Мы остановились перед дверью комнаты для допросов, и Габриель сказал:

— Я получил по телефону предварительный отчет судмедэксперта. Этот парень, Гамаль, был убит одним выстрелом. Стреляли через спинку сиденья, пуля повредила позвоночник, пробила правый желудочек сердца и вошла в приборную панель.

— Сороковой калибр?

— Верно. Пуля деформирована, но точно, сороковой калибр. Парня убили в субботу вечером.

— Удалось проследить его маршрут?

— Приблизительно. На пунктах оплаты проезда о нем никаких данных за субботу. Живет Гамаль в Бруклине, оттуда он поехал в аэропорт Кеннеди, а уже из аэропорта, видимо, в Нью-Джерси. Не платя за проезд, в Нью-Джерси не попадешь — значит, он платил наличными, а пассажир, вероятно, прикрывался газетой или еще чем-то. В точности маршрут отследить не удалось, но пробег на счетчике соответствует расстоянию от аэропорта Кеннеди до того места, где обнаружили его такси. Мы еще не проверили, но, похоже, у него закончился срок лицензии на работу таксистом.

— Что еще?

— Я сообщил тебе все самое важное.

Я открыл дверь, и мы вошли в небольшую комнату для допросов. За столом сидел Фади Асвад, одетый в зеленый свитер, джинсы и кроссовки. Он курил, стоявшая перед ним пепельница была полна окурков, в комнате висели плотные клубы дыма. Разумеется, в федеральном учреждении запрещалось курить, но если ты подозреваемый или свидетель важного преступления, то можешь курить.

В комнате еще находился наш парень из ОАС — он следил, чтобы свидетель не покончил с собой каким-нибудь иным способом, кроме курения. Или чтобы не смылся, как было однажды.

При виде Габриеля Хейтама Фади поднялся со стула, и это мне понравилось. Я тоже был бы не прочь, чтобы мои свидетели и подозреваемые вставали при моем появлении. Парень, стороживший Фади, ушел, а Габриель представил меня:

— Фади, это полковник Джон.

Бог ты мой, я же когда-то с трудом сдал экзамены на чин сержанта.

Фади кивнул, а может, и поклонился, но ничего не сказал.

Я предложил всем сесть, и мы расселись. «Дипломат» я положил на стол, чтобы Фади мог видеть его. Представители стран «третьего мира» почему-то считают «дипломат» своего рода символом власти.

Фади добровольно вызвался быть свидетелем, поэтому обращаться с ним следовало хорошо. Нос у него не был сломан, да и на лице никаких признаков побоев. Ладно, это шутка. Однако я знал, что временами Габриель может быть грубым.

Габриель взял со стола пачку сигарет и предложил мне. Я обратил внимание на то, что сигареты были «Кэмел», и это меня позабавило. Ну, сами понимаете… верблюды, арабы… и все такое прочее. Я взял сигарету, то же самое сделал и Габриель. Мы прикурили от зажигалки Фади, но я не стал затягиваться.

Габриель нажал кнопку стоявшего на столе магнитофона и обратился к Фади:

— Расскажи полковнику то, что рассказал мне.

Мне показалось, что Фади до смерти напуган. Арабы добровольно являются в полицию только в тех случаях, когда светит какая-то награда либо если они агенты-провокаторы. Но Гамаль Джаббар, о котором рассказал Фади, был мертв, и эта часть его истории уже оказалась проверенной, хотя сам Фади об этом еще не знал.

По-английски Фади говорил хорошо, хотя несколько раз и не понял меня. Время от времени он переходил на арабский, и тогда обращался к Габриелю, чтобы тот перевел.

Наконец он закончил свою историю и закурил очередную сигарету. Целую минуту мы все хранили молчание, затем я, медленно произнося слова, спросил:

— Почему ты рассказываешь нам все это?

Фади глубоко вздохнул, вобрав в легкие, наверное, половину всего витавшего в воздухе табачного дыма и ответил:

— Я беспокоюсь за судьбу мужа моей сестры.

— А случалось раньше, чтобы Гамаль пропадал?

— Нет, он не из таких.

Я продолжил допрос, чередуя жесткие и мягкие вопросы. Вообще-то я всегда стараюсь вести допрос в резкой форме, это экономит время и держит в напряжении свидетеля или подозреваемого. Из моего небольшого опыта общения с разными типами с Ближнего Востока я знал, что они большие мастера ходить вокруг да около. Любят всякие иносказания, отвечают вопросом на вопрос, затевают бесконечные дискуссии и так далее. Наверное, поэтому полиция в их странах и выбивает из них дурь. Но сейчас я играл в другую игру, поэтому полчаса мы болтали практически ни о чем, предполагая, что же могло случиться с Гамалем Джаббаром.