Но Нина не привыкла не выполнять родительских указаний и возобновила попытку завязать conversation:

– Мне нравится бывать в театрах. Там интеллигентно, чисто, интересные постановки. И публика комильфотная. Comme il faut. Никто не грызёт семечки, как это бывает в кино, например. Не плюёт под ноги. И в музыкальной филармонии мне по душе. Но туда надо идти, конечно, если хорошо выспался. Я однажды там уснула, вот уж конфуз был. Дома потом меня бранили. Ещё я люблю посещать читальный зал. Там тихо, все смотрят в книги. Никто не мешает. Можно безмятежно уйти с головой в роман. В цирке тоже интересно. Там, главное, весело. Правда, дети слишком шумно себя ведут. Вообще, подрастающее поколение, я считаю, это проблема номер один современного мира. Как гласит латинское выражение, maxima debetur puero reverential:  «взрослые всегда должны помнить о том, чтобы не показать детям дурного примера». Действительно, мало сегодня воспитанных мальчиков и девочек. Вот, например, в Англии, я читала, children в общественных местах не слышно. Тише воды, ниже травы. А всё потому, что с малых лет воспитание настоящее, не то, что у нас, всё как попало, всё набекрень (слово «набекрень» девица Беломедова слышала из уст матери, когда та укоряла чадо за «косорукость» в хозяйственных делах).

Нина собралась развить мысль о своём сдержанном отношении к домоводству, но осеклась в связи с гримасой maman, та постучала ножом по бутылке с водкой. (Это вызвало заинтересованность прораба, и он долил «Перцовки» в наполненные минералкой стаканы трезвящихся супругов Беломедовых).

– А мы тоже любим цирк! – сказал младший член семьи Шкаберниковых – восьмилетний Петя, и вытер под столом о скатерть пальцы, очистив их не только от пельменного жира, но и от вытащенной из носа козявки.

– А наша мамка говорит, зачем нам цирк, там зараза, грипп, медведи кусаются, цены кусаются. Тем более, так мамка говорит, у нас дома покруче цирка, – продолжил отрок. – Потому что когда папка напьётся, мало не покажется. Так мамка говорит. И тогда она хватает сковородку и обещает папке свернуть башку.

– Заткнись, сс‑с‑сыкун!

Это были первые слова жениха. Общество обрадовалось, что жених, наконец, разговорился, и перестало жевать.

Но зато Петя рассердился на публичное оскорбление.

– Предатель! – закричал ребёнок.

Ему было стыдно, что всем теперь стало понятно из слов брата, что он, ученик 2‑б класса средней школы №2 Пётр Шкаберников, до сих пор писается в кровать. – А ты на кухне в раковину писаешь. Вот что! С отца пример берёшь! Мало вас мамка матом кроет! Ремня вам надо обоим по голой жопе!

Мальчик опомнился. Ему стало страшно, что сказал лишнее. Осталось убежать из этого дурацкого дома, скрыться от предков и вообще от всех, на край света, и стать рыцарем. В крайнем случае, пиратом. С этим твёрдым намерением второклассник Пётр Шкаберников вскочил, собираясь выпрыгнуть из‑за стола и дать стрекоча, но то ли от обиды, то ли от избытка пищи, звонко пукнул, густо покраснел и спрятался под стол с громким плачем. Дети прыснули от смеха и, свесив головы под стол к брату, стали ему строить рожи.

– Ну‑ну, – крякнул один из дедов, и попросил себе добавки пельменей.

– А что такого он сказал? – отсмеявшись, сказал средний брат, десятилетний Витя. Он решил заступиться за младшего. – Про сковородку – чистая правда. Я сам слышал.

– Между прочим, мы не только цирк любим. Мы ещё любим пиво. Когда отец опохмеляется, на столе остаются бутылки с пивом. Только Серёга жадничает. Нам с братанами мало что перепадает. Он сам всё допивает, – вступил в беседу двенадцатилетний Лёня Шкаберников. – Да его жадность во всём проявляется. У отца, пока тот дрыхнет, сигареты из кармана тырит, а нам ни одной штучки не даст.

И Лёня, довольный, что досадил брату, показал язык. Сергей оглядел жующих. Никто не проронил ни слова. Анна Ивановна, обнимая одной рукой вернувшегося к ней под бок Петю, показывала старшим мальчишкам вымазанный сметаной кулак и делала страшные глаза. Прораб ухмылялся, разливая по рюмкам водку. В душе он был доволен, что его семья производит не вполне приятное впечатление. Собственно, с этой целью и позвал всех своих на смотрины.

– Ха‑ха‑ха! – хохот рядового запаса Шкаберникова разрядил обстановку.

Все заулыбались, подняли рюмки.

По завершении ужина молодых оставили наедине. Остальные ушли в прихожую. Сергей, осведомлённый о причине сумятицы, не стал никого догонять, а пересел в кресло и закинул ногу на ногу. Нина, вознамерившаяся выйти вслед за родителями, была остановлена материнским указанием из‑за двери:

– Нина, займи гостя, пока мы тут валандаемся. Деткам и старикам надо в уборную перед дорогой.

В дверной щёлке был виден зрачок Жоржетты Александровны, его сменил зрачок Кима Георгиевича. Потом наблюдение было снято, и под перешёптывания дверь закрыли.

Нина расправила платье, присела на краешек стула, сохраняя осанку, и задумалась, на какую тему завести разговор. Насчёт театров, библиотеки и цирка с филармонией уже озвучено. Осталось про погоду.

– Про погоду трепаться не будем, – опередил её парень. – А ты лучше мне скажи: трах…сь когда‑нибудь?

Гость решил, как он мысленно оценил свою реплику, «приколоться». Но без претензии на отклик, которого, а это на лбу у мадмуазель написано, и в помине не могло быть.

Нина с любопытством посмотрела в насмешливое лицо.  О той пикантной смысловой нагрузке, которой наделён глагол «трах…ся» у продвинутой аудитории, Нина не ведала. Поэтому истолковала в буквальном смысле как «ударяться».

– Один раз было. В деревне, – призналась, вспомнив, как на практике в деревне, куда привезли студентов в качестве трудового десанта копать на полях картошку, она упала с трактора и сломала ключицу. Её не предупредили, что сидеть на борту прицепа опасно. И когда молодёжь спряталась на грязном дне кузова, Нина, опасаясь запятнать новый спортивный костюм, взгромоздилась на борт. Во время резкого поворота (молодой тракторист вздумал заигрывать с местными девчатами на обочине дороги) Нина от толчка полетела на землю. Перелом был со смещением. Пришлось делать под наркозом операцию, а потом ходить в гипсе. Это было одно из сильных воспоминаний в жизни будущего доктора Беломедовой.

– О?! – выдохнул Сергей и распрямился. Он был настолько ошеломлён, что сказать больше ничего не мог.

– Да… Было ого‑го. Запомнилось на всю жизнь. Подобное невозможно забыть. Было ощущение, словно меня пронзили насквозь. Такой силы удар. Отдалось и в голове, и в рёбрах, показалось, глаза на лоб вылезут, а я лопну от боли. Родители утешали: до свадьбы заживёт.

Сергей встал. И молча изучал Нину.

Она своими наивными глазами взирала на его физиономию:

– Excuse me, почему у вас такое странное выражение face? Так выглядят люди, когда слышат нечто невероятное.

– Ох…ть!!! – вырвался у юноши глагол неопределённой формы из области отечественной ненормативной лексики. – Тьфу. Пардон, мамзель… От чистого сердца выскочило. Я в шоке.

– Нет, не понимаю. А что тут такого. С подобными явлениями, мне кажется, сталкиваются практически все люди в своём бытии. Одни раньше, другие позже. With whom is not! У одних это происходит в сельской местности, как у меня, у других посреди города, на улице, как у моей приятельницы. Она спешила, было скользко, и тут споткнулась, а сзади шёл мужчина, он не знал, что идущая впереди упадёт, и налетел на её тело, рухнул прямо на лежащую. Life is life. Короче, трахнул так, что знакомая моя потом месяц хромала, не могла ноги вместе свести нормально.  Memento mori!

– А знаешь, с тобой интересно, – сказал Сергей и подмигнул. – Ты чем по вечерам занимаешься? Может, прогуляемся по городу, заглянем куда‑нибудь, развлечёмся, а?

– Не знаю даже. У меня много времени учёба отнимает. Но я подумаю над вашим предложением. Давайте, я запишу ваш номер телефона и позвоню, когда появится окно.

Совместный ужин Шкаберниковых‑Беломедовых вошёл в семейные летописи как незабываемый и, вдобавок, излечил супругов Беломедовых от свадебной лихорадки.