«…Вставайте, молодцы лихие,

молитесь Богу, час настал,

сегодня мы идём в дорогу,

на смертный      бой нас Бог призвал.

Мы будем биться за Отчизну,

За веру в Бога, за царя,

И станет тихо в поле чистом,

В земле сырой спят сыновья», – последний куплет Антон пропел два раза, об этом его перед выходом на сцену попросил товарищ Сталин.

…Песня Антона под тульскую гармонь произвела на коммунистов впечатление. Антон это понял по тому молчанию, которое повисло в огромном зале. Сталин окинул взглядом людей, поднялся и первым захлопал. Весь зал встал, начались овации.

Сталин улыбнулся. Все тоже стали улыбаться и приветливо кивать Антону.

– Вот вам, дети, на память, идите‑ка сюда, – Сталин вручил подарки – филателистические альбомы с надписью «Делегату XVII съезда ВКП(б)».

Сталин велел накормить детей в кремлёвской столовой и провести для них экскурсию – показать им первый московский троллейбус ЛК‑1«Подарок 17 съезду ВКП(б)».

«Сталин сдержал слово. Жизнь Игоря, Иры, Антона в дальнейшем шла под высоким покровительством. О их судьбе благодаря участию в 17‑м съезде стало известно многим. Написали о них в газете. Товарищ Сталин дал поручение подыскать для детей хорошую семью, чтобы взяли на воспитание. Такие люди нашлись, бездетная пара, коммунисты. Их представили Иосифу Виссарионовичу. Игорь согласился на усыновление. Антон с Ирой, когда узнали, что им предлагают жить под одной крышей с атеистами, запротестовали. Товарищ Сталин простил такое поведение своим любимцам. Игоря увезли в новую семью, там и вырос, ничем его не обижали… Дети закончили в Москве школу. Было выделено государством каждому по трёхкомнатной квартире», – закончил рассказ Сергей Поликарпович .

Анна Владимировна, посвящённая в тайны семейной легенды Монастырских, считает, что в рассказе Сергея Поликарповича акценты расставлены не так, как следовало, поэтому продолжает повествование.

«Что касается Иры и Антона. По окончании школы они решили пожениться, но началась война. Отложили свадьбу до победы. Войну прошли с молитвой к Богу, рука об руку, дошли до Берлина. «Бог хранил нас!» – рассказывали они потом своим детям. На свадьбе у Монастырских летом 1945 года почётными гостями были Сталин и его секретарь Ваня. Связь со Сталиным у Антона сохранялась до самой кончины вождя – через Ваню. А к нему был у Антона выданный Сталиным специальный кремлёвский пропуск.

Игорь на войне тоже был рядом с Антоном. «Чтобы эту троицу никто не разлучал!» – распорядился товарищ Сталин.

Как‑то накануне сражения Игорь сказал Антону:

– Мне приснилась смерть. Наверное, я погибну.

– Покайся, брат. А там – на всё воля Божья.

Смертельно раненого Игоря доставили в госпиталь. Антон просил врачей привести к брату священника. И – священника нашли! Чудо! Неизвестные люди привели батюшку, тот исповедал и причастил умирающего.

+++

После войны Антон Монастырский поступил в Московскую духовную академию. Принял священнический сан. В семье протоиерея Антония и матушки Ирины родилось девять сыновей. Шестеро были рукоположены в священники, а у троих жизнь пошла не по церковному пути. Один выбрал партийную деятельность, другой – бизнес, а один из сыновей стал бродячим бардом‑поэтом. Немалую часть жизни семья отца Антония прожила в Заполярье, туда Монастырских отправила хрущёвская власть. На старости лет вернулся отец Антоний в Москву, к тому времени вдовец, принял монашеский постриг.

«Так и появился среди нашей родни свой монах», – перебивает жену Сергей Поликарпович и больше на эту тему не хочет говорить.

Молча слушает воспоминания своих родителей Богдан Сергеевич Монастырский. Ему есть что добавить, но зачем. Он так и не рассказал домочадцам, как однажды к нему в служебный кабинет приходил протоиерей Антоний Монастырский. Он пришёл искать поддержки. «За «одурманивание советских граждан» меня собираются с семьёй на Север отправить. В ссылку. Не за себя прошу, за детей с супругой. Хотя бы их не трогали». Богдан Сергеевич держал себя холодно, запретил искать встреч. Он сильно раздражился. Когда двоюродный брат ушёл, Богдан Сергеевич на вопросы подчинённых сказал, что не знает этого человека. О чём говорить со священником коммунисту. Зачем он приходил, не знает. Прогнал. Его объяснения удовлетворили окружающих, а значит и тех, кто числился в тайных осведомителях органов госбезопасности. Была хрущёвская тьма, закрепившаяся в истории под названием «оттепели». Снова шли гонения на церковь.

Хотел Богдан Сергеевич рассказать жене о встрече с родственником‑священнослужителем, но раздумал. Мало ли. От греха подальше. Вот и сейчас, слушая рассказ отца о жизни племянника, Богдан Сергеевич укрепился в мысли, что всё сделал правильно.

В роду Монастырских эту историю передают из поколения в поколение. И, как это бывает, она обрастает новыми подробностями.

Конец сказа об Антоние

Сергей Поликарпович Монастырский успел за свою жизнь многое благодаря хорошим отношениям с властью. Женился на Анне Владимировне Болезненной за год до начала революции. Воевал Сергей Поликарпович и во время Гражданской, и во время Великой Отечественной.

Вместе с идеей революции он принял, как потом говорила его верующая супруга, и дух безбожия.

И всё же что‑то теплилось, видно, в его сердце, ибо был он тайным, хоть и пассивным, противником гонений на церковь.

Не терпел ложь, «имел совесть», и, как сам признавался, в этом он объективно видел пользу той церковной закваски, что получил в детстве от попа, главного деревенского учителя и духовного наставника сельчан. Вслух же, до конца своей жизни, Сергей Поликарпович называл себя атеистом. Партийный билет считал святыней. Говорил, что не верит в загробную жизнь. Всё это являлось причиной пламенных семейных дискуссий между ним и супругой. Особенно удручала мою бабушку невенчанность брака.

Анна Владимировна стремилась привить сыну любовь к молитве, но, как она потом не раз с горечью рассказывала нам, внукам, пример отца, влияние школы и в целом советского строя оказались сильнее. И к великой горести Анны Владимировны мой папа всё никак не желал принять идею Бога. Анна Владимировна по этому поводу имела великую скорбь на сердце, она говорила: «Наш край нижегородский – святое место. Сколько у нас великих святых. Батюшка Серафим Саровский за нас молится. А у нас в роду атеисты. Горе!»

Незадолго до кончины она предсказала последующим поколениям рода Монастырских в случае их безбожия «поганую жизнь» и, если не покаются, «дно адово».

Эти слова в устах моей бабушки прозвучали гневно и торжественно, как послание не только нашему роду, но и всем безбожникам необъятной страны Советов.

В те памятные дни, когда на бабушку снизошло гневное пророческое вдохновение, мы с Богданом, десятилетние отроки, гостили на школьных каникулах в Горьком у деда с бабой.

Мы устроились у её ног, – в ожидании, когда она будет читать нам обещанного Тома Сойера, а та, уже больная, немощная, сидя в кресле, говорила с мужем, молчаливым и нахмуренным. Он прохаживался по комнате, себя сдерживал.

(К старости он стал меньше препираться со своей супругой. Может, потому, что пришлось испытать силу её молитв. И от пьянства отучила, и от походов к девкам. Дед был активным поклонником противоположного пола, и это скрыть было сложно из‑за его правдивости. После очередной измены он стоял на коленях перед женой и честно признавался в грехе, как на исповеди. Но что удивительно, «честная глупость», как характеризовали поведение деда его друзья, вопреки их прогнозам спасла брак Монастырских. Не будь тех покаянных минут, как утверждала сама Анна Владимировна, она бы разошлась с мужем. Виноватые глаза трогали её христианское сердце, и она прощала, вспоминая евангельскую заповедь прощать до семижды семидесяти раз. «Только ради Христа!» – говорила она и уходила в красный угол «отмаливать негодяя».)