– Привет, – сказал он женщине со строгим пучком седых волос, с кое-где проглядывающими тёмными прядями.

Она, стоя, смотрела в окно. Причём у Вани возникло ощущение, что она уже давно так стоит и смотрит.

– Присядь, Иван, – холодным голосом сказала Любовь Алексеевна.

– Спасибо, я постою.

Ване стало неловко от своего ответа. Он не ожидал, что ответит так – слова сами вылетели через ограду его зубов.

Любовь повернулась к нему, посмотрев строгими синими глазами.

– Нам нужно кое-что обсудить с тобой.

– Ладно, – ответил Ваня, при этом его ладони вспотели.

– Мне известно, что ты съехал от родителей и живёшь теперь в не очень хороших условиях. Я хочу, чтобы ты сказал мне, почему ты так поступил.

– Ну, потому что мне не хотелось больше жить с ними, я хотел самостоятельности. Мне шестнадцать лет, я должен жить сам.

– Это единственная причина?

Ваня задумался.

– Не единственная, но основная.

– Пойти в неизвестность, не доучиться в школе, вместо того, чтобы идти по проторённому пути и воспользоваться протекцией отца. Тебя бы устроили на государственную службу. Где ты взял мужество для этого поступка?

Ваня открыл рот и не нашёл что ответить, кроме:

– Да в желании жить отдельно и взял. К тому же… Я не улетел на другую планету – мы ведь в одном городе.

– Не на другую планету, понятно, но это тоже требует мужества. Но ладно, хватит об этом.

– Это какой-то тест? – спросил Ваня.

– Да какой тест, милый. Я рада, что ты такой сильный.

– Мне кажется, тут много силы не нужно: я просто переехал в общежитие своего колледжа и всё.

– Такой поступок в твоём возрасте без поддержки родителей тоже требует мужества. Мне кажется, что ты переехал не только из-за потребности вести самостоятельную жизнь, но и из-за неамбициозности своих родителей.

Она, склонив голову, со странным взглядом, который выражал глубокое, но ложное понимание его чувств, смотрела на него. Ване показалось, что бабушка пытается к чему-то подвести его.

– На каком бы обрыве ты не балансировал я всегда буду на твоей стороне и протяну тебе руку, – сказала Любовь Алексеевна – ты мой внук, и я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо.

Ваня потупил взгляд.

– Ну ладно.

– Что ты думаешь о назначении отца, ты гордишься им?

– Мне, честно, всё равно.

– Неудивительно.

Ваня, на самом деле, толком не знал, в чём именно участвует его отец.

Любовь продолжала пристально смотреть на него – Ваня внутренне поёжился.

– Ну, я пойду?

Он никогда ни у кого не спрашивал разрешения, чтобы выйти, если чувствовал себя некомфортно, но перед бабкой он ощущал себя прикованным и словно чем-то обязанным ей, хотя это не было так.

– Подожди, я хочу ещё кое-что обсудить с тобой.

Молчание после этой фразы тянулось мучительно и долго.

«О чём она хочет говорить и почему молчит так долго?», – думал он.

Любовь подошла и взяла его голову в свои сухие руки с длинными, кто-то бы сказал: изящными, пальцами.

– Ты очень дорог мне. За всю мою жизнь у меня не было человека ближе, я бы жизнь за тебя отдала, если бы потребовалось.

Ваню выкрутило от такого неожиданного поворота. В этом было нечто, напоминающее какое-то извращение природы. И ему было странно это слышать от женщины, которую он видел несколько раз в жизни.

– Мм, здорово, – ответил он.

– Твои родители – хорошие люди, но они не пошли выше своих мещанских интересов. Назначение твоего отца – вынужденная мера, на которую пошло правительство. Им нужен был ответственный и весьма послушный человек. Там свои политические игры, всё тебе пока знать рано. Суть в том, что он пока будет работать на великой стройке, но ключевые решения принимает не он.

– Ага, ладно.

– Ты ещё многого не понимаешь. Эта игра может показаться тебе незначительной, но она будет иметь последствия для всего человечества. Для будущего человечества. Но детали самой игры никогда не выйдут за пределы круга игроков.

Ваню начали бесить эти загадки и жонглирование словами, ему хотелось уйти.

– Ладно, я понял.

– Не говори, что ты что-то понял, если ты ничего не понял, – строго сказала Любовь – с тебя кто-то может за это спросить в будущем. Не бери ответственности, которой не можешь унести.

– Ага.

– Я бы очень хотела, чтобы ты вырос сильным и амбициозным человеком, я могу устроить тебе такое будущее, какого не было ни у одного из живущих. Славу равную славе Гагарина, нечто абсолютно уникальное, не имеющее аналогов в истории.

Он привык слышать подобные слова от своих ровесников в гипертрофированной форме для забавной иронии, но из уст его холодной и твёрдой как стальной стержень бабки это прозвучало угрожающе-серьёзно. Он даже отступил на шаг.

– Я бы, пожалуй, воздержался от такого предложения, в чём бы оно ни заключалось, – снова неожиданно для себя сказал он.

Любовь одновременно улыбнулась и раздражённо сжала губы. Это было жутковато и напрягло Ваню ещё больше.

– Мне нравится твой внутренний стержень, думаю, ты достоин большого будущего. С тобой, конечно, нужно ещё много работать, но оно того стоит. Человек с большим потенциалом и твёрдым характером имеет право стать фундаментом новой цивилизации.

Сказав это, она подмигнула, словно считая, что между ними установлена заговорщицкая связь. По её мнению, Ване должно было быть приятно услышанное, но это вызвало в нём ещё большее раздражение. На этот раз не спросившись, он повернулся и вышел.

Вряд ли её волновало мнение внука – она сама была себе мерилом добра и зла. За всю свою жизнь она не сделала ничего, что было бы приятно тем, кому она оказывала помощь.

Ваня вышел из комнаты и зашагал широким шагом через весь дом. Пройдя гостиную, он очутился на кухне. Там были Света с Тагиром. Света, обняв мужа, что-то шептала ему, оба были заметно утомлены.

– Я пойду, – сказал Ваня.

– Ты не останешься?! – удивлённо спросила Света.

– Нет.

– Тебе бабушка что-то наговорила?

– Да какая разница. Я сказал, что пойду.

– Повежливее с матерью.

– Как вы достали все! – сказал Ваня себе под нос, но оба родителя услышали.

– У твоего отца сейчас сложное время, ему нужна наша поддержка.

– У меня тоже не простое. Ваша жизнь – это ваша жизнь.

– Мы к тебе и не лезем, но ты можешь проявить хотя бы элементарное уважение.

– Ну я же пришёл.

Света с Тагиром переглянулись.

– Ты нам одолжений не делай, сын, – сказал Тагир.

– Да какие одолжения, что вы несёте все!

Он был взбешён мутной болтовнёй бабки и какой-то чересчур мягкой и сентиментальной потребностью родителей во внимании. Лучше бы они на него наорали, это было бы ему понятней.

– Бабушка тебе что-то наговорила? – повторила Света.

– Да чушь какую-то, не берите в голову. Я пойду.

– Может, хоть на ночь останешься? Мы скоро уедем, долго не сможем встретиться, давай больше времени проведём вместе сегодня.

Родители чувствовали, что слова бесполезны, но обоим хотелось близости с сыном.

– Да уезжайте вы, куда хотите. По интернету созвонимся.

– Не говори так с матерью. Побольше уважения, – сказал Тагир.

– Мне с вами не по пути сейчас.

– Ты хоть поздравил отца? – спросила Света.

– С чем?

– Ты даже не знаешь, куда его отправляют.

– Знаю – какой-то водопровод строить, скучнее этого в жизни быть ничего не может.

– Так ты ничего даже не знаешь? – Света вскинула брови.

– Мне как-то всё равно

Он развернулся и вышел из кухни, не притронувшись к еде.

Когда дверь за ним с грохотом закрылась, и он прошагал через их участок, оказавшись на улице, он остро ощутил свою неправоту. На самом деле, он любил своих родителей, и понимал, что ведёт себя глупо. Но почему они такие мягкотелые, чего они от него хотят всё время? Гордость не позволила ему вернуться, попросить прощения за резкость и обнять их.

Им хотелось лишь эмоциональной близости, обычной беседы с сыном. Многие годы спустя он будет со злостью на себя вспоминать эти моменты, и грызть себя изнутри за невнимание. Ведь они не требовали многого: простого звонка, хотя бы пару раз в неделю, или простого, человеческого поздравления, когда его отца повысили. Но он считал их дико скучными и архаичными, даже рудиментарными, ему казалось, что все эти сантименты – пережиток прошлого, а он олицетворяет собой некий образец нового человека, не склонного к лишней растрате энергии. Как глупо это было, он поймёт в будущем, но будущее на то и будущее, что нас там нет – мы там только будем, а реально существуем мы только в текущем моменте и чувствуем только то, что чувствуем в сию секунду, и живём тем, что нас беспокоит сейчас. И мы не можем из будущего рассказать себе сеймоментным об ошибках, которые в данный момент совершаем.