– А исполнители, они всегда найдутся, – продолжал Ходиков, – Тут, главное, на гонорары им не скупиться. А то с неквалифицированными халтурщиками таких дров нарубить можно: история, со всеми ее войнами и разрухами нам потом еще детской сказкой покажется…

– А я эту сказку не знаю! – вставила свое детское слово и внучка Олечка, – Ты ее, деда, мне еще не рассказывал! Расскажешь?

– Не расскажу! – сказал Ходиков, как отрезал, – Она нам больше не нужна, эта сказка! Равно как и наша кровожадная, не знающая пощады история! Мы при помощи «Машины Времени» новую историю создадим, которую уже не страшно будет детям рассказывать!… Без кошмаров!

– Ну-ну, – протянула Дуся, снова опустив руки в стремительно темнеющую воду. – Не зна-аю… Как-то всё это звучит… Сомнительно… И… губительно…

– Ничего сомнительного я тут не вижу! – Сан Саныч занервничал, – Где, где ты видишь в губительное! Где?!

Непонятливость жены его раньше никогда не раздражала. Он даже ее по-своему привлекательной находил, милой – еще одним доказательством её наивной, совсем несовременной непорочности. А теперь – именно эта непорочность вдруг показалась ему несвоевременной и излишней. Никчемной.

– Трусиха ты, Дуся! – сообщил он, – И чего боишься? Мы же не какую-то новую войну тут затеваем. Совсем наоборот. Мы старые войны станем «машиной времени» устранять, чреватые конфликты заранее предотвращать, справедливость устанавливать, катастрофы рассасывать…

– Рассосёшь их, как же, – усмехнулась Дуся, и как бы шутя, брызнула на мужа легонько из тазика, – «Пошёл зайчик на волка.

Только не было тут толку…»

– …Лучше бы ел себе заяц морковку, – И сберег свою головку!» – с готовностью подхватила Олечка бабушкину прибаутку и засмеялась, как Ходикову вдруг показалось – резковато и как-то не по-детски неестественно.

– Дурочки вы, – сменил Сын Саныч послушно тон, с серьезно-научного на внутрисемейно-благодушный, – Обе. Зайца-вегетарианца какого-то еще вон приплели. И какого-то сказочного волка.

И добавил со значением.

– Мы тут, девочки мои, не детсадовскими баснями и потешками вооружены, а индивидуально разработанными научными программами. При помощи многофункциональной «Машиной Времени» нам теперь ничего не стоит устроить князю Игорю обширнейший инфаркт миокарда. Или какой-нибудь эдакий апоплексический удар. Или еще лучше – падучую под лошадь. Иль под любимого коня… Вполне невинный с виду какой-нибудь инцидент, о котором летописец Нестор позднее напишет пару задушевных, пространных слов. «Безмерно сожалея о безвременной кончине доблестного витязя и славного, доброго мужа». И так далее… В результате – все некогда подвластные народы и народности, все эти древляне, кривичи, поляне, не только останутся в живых, обеспечив будущей России значительный прирост исконного славянского населения, но и на князя Игоря похороны придут, будут там дружно, с чистой совестью плакать и говорить вдове, что муж ее фигистом был, классным соколом… Или как там, в седой-то древности, начальников величали.

– Финистом, деда, – строго поправила Ходикова внучка, нахмурив бровки, – Ясным соколом.

– Пусть и так, – согласился Сан Саныч, погладив Олечку по всё еще, несмотря на сумерки, лучащейся светлым, мягким волосом головке, – Это не суть важно. Важно то, что по истечении траура светлую княгиню утешит древлянский богатырь Мал. Еще на похоронах Ольга выделит его из толпы скорбящих славян, потому что ей всегда как-то больше нравились мужчины крупные и черненькие. Она улыбнется ему беззащитной вдовьей улыбкой, костяшками пальцев хрустнет и разомлеет вся от предчувствия новой любви, фундаментально новой исторической судьбы и нового, счастливого материнства.

– О как!

Вода в тазике вздыбилась. Темными, пенистыми волнами пошла, как море на картине Айвазовского. Дуся оскалилась.

– Нехилый хэпи, короче говоря, такой эндец. Ага, ага…

– Ну… – кивнул Ходиков и продолжил голосом доброго сказочника, – На свадьбу все славяне, объединясь, поднесут молодой чете добровольно, по собственному почину, не только тысячи белоснежных искоростеньких голубей, но еще и горы неподотчётного овса и отборных ягод, – И на внеочередные бочки с пьяной медовухой расщедрятся. Водки и портвейна, если верить тому же летописцу Никону, в ту пору еще не было. Не изобрели.

– А «Кока-кола»– то хоть была? – снова вклинилась Олечка, – Или хотя бы «Буратино»?

– Не было!… – оборвала внучку Дуся, сердито так, непривычно, – Даже «нарзана» у них тогда не было. Не изобрели. Нас ждали… С нашей «Машиной Времени»…

Но Сан Саныч ворчливой иронии в словах жены не расслышал. Он уже плотно, пусть пока еще и только мысленно – уселся за руль своей новой «Машины Времени» и рассказывал, рассказывал, чего там дальше, точнее – раньше, еще всякого замечательного произойдёт, спасительного для нашей, да и не только нашей, но и вообще – всемирной истории.

– Древлянин Мал подарит своей невесте соболиную шубку на импортной шелковой подкладке, – пообещал он, – А заодно и великую в ту пору редкость – кошку-персиянку по имени Гаянка, – удивительное, таинственное существо с такими же, как и у его новой возлюбленной Ольги глазами. Голубыми, мудрыми, круглыми… Совсем как у тебя, – пояснил Ходиков и посмотрел на жену с неиссякшей за годы долгого супружества нежностью, – Такими же голубыми глазами, мудрыми и круглыми…

Однако Дуся на эту его ласку на этот раз не откликнулась. Потупив взор, дальше посуду в тазу полоскала. Руки от воды у нее вспухли, да так, что старенькому обручальному кольцу на ее безымянном пальце тесно стало. Вот-вот, казалось, оно затрещит, от натуги треснет.

– И никаких тебе больше, Дусь, не будет пожаров, – всё улыбался ей муж в темноте, – И столица древлян, Искоростень, до самых наших дней достоит, вот увидишь! Вырастет в опрятный среднерусский город, благоустроенный и тихий, без кровавых боен и пепелища в анамнезе. Мы туда с тобой еще не раз и не два на досуге съездим.

– Да уж… – вздохнула Дуся, – Съездим, как же…

– Под тополями будем там под ручку гулять, – подбавил романтики Ходиков, – И голубей там, той самой древлянской породы вместе кормить будем…

– Да уж, – снова буркнула Дуся, – Как же, будем…

– Обещаю! – не сдавался Ходиков, – Точно будем! Вот как в следующем году на пенсию выйду, так сразу и поедем!

Только тут извлекла Дуся, наконец, обезображенные водой руки из тазика и сказала:

– Нет!…

И вытерев пальцы о льняной свой, с улыбающейся уточкой передник, нехорошим, твердым голосом добавила:

– Другой жены захотел, да? Другой?

Дуся с размахом выплеснула в темноту воду из тазика, отчего смородиновые кусты тут же запахли средством для мытья посуды «Fairy». Искусственным лимоном, и злым, на химической основе озоном.

– П-предатель!

Сан Саныч опешил.

– Да ты что это, Лидия Владимировна, с ума съехала?! – прошептал он, заморгав часто-часто. Зачем-то при этом назвав подругу жизни как по паспорту, неудобной и нелюбимой официальной кличкой, – Ну при чём тут, скажи, другая жена-то?! Не жену я другую хочу – другую историю. Такую, за которую не стыдно! Лучшую, глупая, историю, без бессмысленных кровопролитий и лишних жертв! Без бардака, без ошибок в политике, без разгильдяйства в культуре и в хозяйстве! Сама, сама ж говорила…

– Неплохой уход на пенсию ты себе подготовил, – грустно откликнулась на то сразу же вдруг как-то постаревшая его жена, – Налегке собрался, без лишнего эмоционального балласта. Ага… Без лишнего старья. Ну что ж, в добрый путь…

– Чёрт-те что! – чертыхнулся Ходиков.

– А черта, дедушка, поминать нельзя, – добавила еще и внучка, – Сам же говорил, что нам, культурным людям, неприлично такие слова говорить. Надо…

– Да заткнись ты! – вскрикнул Сан Саныч, и впервые в жизни серым злым волком на внучку глянул.

– Историю без «Плача Ярославны» и без оперы Бородина, значит, захотел, – не отпускала Дуся, – Без битвы при Калке, казни стрельцов, крепостного рабства и без дедушки Ленина. Без бардака и многоразовых разрух в стране, без голодух и, конечно же, без наивных дурачков-декабристов, ГУЛАГОВских зверств, ну соответственно – и без комсомольских «стройотрядов», где бы мы с тобой, дурачок, могли бы встретиться…