Он увлеченно собирал кипы бумаг и раскладывал их по партам.
– Кхм, здравствуйте, Эдуард Васильевич. Я не опоздал?
«Конечно же, нет», – подумал я про себя, но с чего надо еще начинать разговор с преподавателем, который разрешил тебе не приходить на сдачу основного экзамена?
– О, это вы! Как раз вовремя, здравствуйте, – он почесал голову с волосами пепельного цвета. – Одну минутку, сейчас я разложу бумаги и поясню, что вам делать, – двигаясь как стервятник, на которого он и был слегка похож, Эдуард Васильевич обладал неким шармом. Мужчина чуть старше тридцати лет в костюме жениха, ему даже шло, что он немного горбился. Правда, следы мела и легкий запах пота говорили о том, что он редко обращает внимание на гигиену.
Присев на парту перед ним, я начал скучающе наблюдать за его действиями. Он будто собирал странную картину, которая была мне совершенно непонятна.
– Так, ну, вроде всё, а где твой друг? – спросил он, подняв на меня лицо хищной птицы.
– Какой друг?
– Ну, вообще вас тут должно было быть двое, разве я не объявлял это на паре? – что ж, вопрос загнал меня в тупик, и надо было выкручиваться. После объявления моего имени и того, что я освобожден от экзамена, мне резко перехотелось слушать его дальнейшую речь.
– Наверное, он задерживается, скоро подойдет. Просто мы с ним не особо общаемся, – как учили меня кинофильмы, лучшая ложь – где есть доля правды, а коллектив я просто не понимал. Мне казались глупыми и вычурными рассуждения о том, как вчера напились в гараже и избили дворника лопатой. Даже во время пар я чувствовал себя изгоем, но мне было не особо это важно. Я не лез к ним – они не лезли ко мне.
– Ну, тогда приступим без него. Подойди сюда, сейчас поясню, что делать.
Сползая с парты, я все не мог отделаться от мысли, что он сейчас начнет мне задавать вопросы по своему предмету. А вел он не те предметы, которые были мне интересны. Философию и религиоведение. Если и можно было хоть немного заболтать преподавателя, то точно по этим предметам.
– Итак, смотри, ты берешь все листы, что справа, и с помощью вот этого практичного инструмента под названием молоток и вот этих прекрасных гвоздей делаешь им рамку. А потом обтягиваешь вот этим скотчем и прикрепляешь, чтобы получилось что-то вроде этого, – он достал образец из-под парты – обычный лист в рамке. – В общем, нет в этом ничего сложного, сделаешь всю стопку – и ты свободен, а пока давай зачетку.
Робко протянув свою зачетку, которую он вырвал из моих рук, я взял молоток и начал рассматривать деревяшки, c нетерпением ожидая зачета.
– Что ж, вижу, мой предмет последний! Поздравляю. В следующем семестре будет сложнее, – сказал он, пока черкал подпись. Воодушевившись, я начал работать, и уже спустя пятнадцать минут у меня получилась довольно неплохая рамка. Все это время он сидел за своим столом, что-то помечая карандашом в тетрадке. Внезапно прекратив эти действия и посмотрев на меня, Эдуард Васильевич задал вопрос: – Вот скажи мне, какова концепция бога в твоем представлении?
Так и знал, что он ещё и экзамен проведет. Хотя терять мне уже было нечего, зачет стоял, и за чушь меня не отчислят.
– Да очень простая, хочешь верь, хочешь не верь. Людям надо во что-то верить. Это придает им сил, – эту фразу я сопровождал небрежным пожатием плеч. Раньше за такое, возможно, на тебя бы косо посмотрели, подержались бы за крестик или отправили в одну из церквей, что стояли по три на одной улице, но сейчас с этим проще. Веришь, не веришь, времена, когда можно было оскорбить этим, ушли в историю, и теперь все в этом отношении просто.
– Ну а ты веришь в высшую силу? Или в то, что наверху кто-то есть?
– Скорее это вопрос морали, Эдуард Васильевич, трудно верить в высшие силы, когда они не влияют на твою жизнь. Зло и добро существуют, и то это рамки, что ставит общество.
– То есть ты совершенно не веришь в высшие силы? А что, по-твоему, будет с тобой после смерти?
Я отложил скотч и был рад поговорить. Работа оказалась рутинной и неинтересной.
– Ну, мне кажется, ничего. Темнота и всё. Никаких чувств и полное безразличие к тому, что с тобой стало, так что в этом всём, верующий, не верующий, я больше чувствую, что жизнь одна и прожить её надо ради чего-то. А почему, собственно, вы спрашиваете? Вы всё-таки решили принять у меня зачет? – с кислой улыбкой спросил я.
– Просто интерес, защищаю дипломный проект, который подразумевает то, что и кто мы есть в этом мире. Может быть, тебе было бы интересно послушать, пока ты занят?
Отлично, я буду работать молотком, пока мой преподаватель по философии будет рассказывать мне дипломный проект. Хороший способ подружиться с преподавателем и сойти с ума. Хотя дружба с ним не будет лишней. В голове мелькнул тот бородатый парень, который рассуждал о лизании жопы.
– Конечно, почему бы и нет. Рассказывайте, я с удовольствием послушаю.
Он прокашлялся и, приняв позу поудобнее, всмотрелся в меня.
– В моем представлении, если простым языком, – начал он, – мы все всего лишь математическая линия, то есть отрезок. У нас есть начало, есть и конец, как осознанный жизненный цикл любого живого организма, – я начал стучать молотком в надежде, что спишу непонимание на слух.
Он тем временем подошел к доске, взял мел и нарисовал луч. После он поставил посередине две точки, сделав отрезок.
– То есть вот эта линия – твоя жизнь. А теперь проведем через неё сплошную волнистую линию. Как амплитуда переменного тока, ну, вы же изучали на электротехнике? Ладно, не важно. Мы получим наши действия, эмоции, чувства, мысли. И у каждой есть свой период. И это делает нас нами. Предположим снова, что это вы, – он ткнул мелом в свой рисунок. – Теперь рядом с вами я нарисую себя, почти идентично, но при этом наши амплитуды местами пересекаются. Вот это я, и, как ты видишь, своими действиями я соприкасаюсь с твоими. Как сейчас, ты работаешь, ведь я на это повлиял. У нас получается, так сказать, контакт мыслей, действий. Иногда эти соприкосновения чаще, иногда реже, иногда даже человек, который не имеет к тебе и ко мне никого отношения, создает такую волну, которая затрагивает нас обоих. А теперь представь, что все мы – это просто линии, отрезки, и в то же время, хоть мы и имеем начало и конец, наши поступки и жизни, по сути, это лучи. И весь наш мир состоит из кучи этих лучей.
Он взглянул на меня довольно безумным взглядом человека, захваченного идеей. А в моей голове мелькало лишь, что он точно употребляет наркотики. Хотя звучало все крайне непонятно, своим выражением и подачей он заставлял в это верить.
– А какое это отношение имеет к богу? Если все мы лучи, которые идут в никуда.
– Вот именно! – воскликнул он, поднимая руку с мелом вверх. – Как мы знаем, теоретически луч бесконечен. Но вообще в реальности свет рассеивается, поглощаясь атомами вещества.
При этом он стоял, разглядывая меня и разводя руки чуть в стороны, что было почти комично, он выглядел будто ожидал оваций и не понимал, почему зал молчит. Или Эдуард Васильевич просто давал время додумать мне самому.
– Так, то есть вы хотите сказать, что бог – это луч?
– Нет! – ответил он, вскидывая руки. – Луч – наша жизнь, даже после смерти. Отрезок – это жизнь, в которой ты себя осознаешь, как человек. Ладно, представь, что ты состав, ну, поезд, что движется по рельсам, то есть по жизненному пути, представил? Бог – это точка, из которой берёт начало луч.
– Ну, предположим, – сказал я, сделав задумчивый вид, в голову мне уже пришел поезд с моим лицом, который едет в пропасть. Ну а за ним едет паровоз «Томас».
– Ну так вот, по своей сути рельсы имеют и начало, и конец, и кучу разветвлений, как и наши жизни. Ты начинаешь свой путь с определенной станции. И в тебя постепенно загружают разные товары – это и есть твои мысли и идеи, которые закладываются с рождения. От них зависит, куда ты поедешь и куда они тебя приведут. Конечно же, ты можешь изменить своё направление по прихоти самого себя или сломаться на своем пути и так и не доехать, но суть от этого не поменяется. У тебя есть путь. Машинист, что внутри тебя, – это и есть твой внутренний разум и логика, которая позволяет добраться до конечной цели и начать новую. Луч – это рельсы, но они идут вдоль оси нашей планеты. Из этого следует: не важно, из какого депо ты выйдешь и куда приведут тебя дальнейшие странствия, луч – это сама жизнь до и после тебя. Вот, например, ты пошёл в списание, в утиль, больше ездить не будешь, но тот товар, который ты развёз, те места, что посещал, – они и дальше будут существовать и делать твой уже пройденный путь чем-то бесконечным. Считай, что ты оставил свой след в истории и он дальше будет существовать, даже после того как закончится у тебя топливо.
