– Все сделала отец!

– Хорошо, завари-ка нам чайку, и поужинать уже не мешало бы. Гость то, поди, проголодался, раз на поправку пошел? – посмотрел он на меня вопросительно.

Она молча откинула косу за спину, развернулась и скрылась за занавеской, которая разделяла помещение на две комнаты. От туда послышался стук гремящей посуды, которая видимо больше состояла из дерева.

– Слушай, а в чем вы готовите? – решил подтрунить я его. – Прошлый век какой-то.

– Шутишь? Значит, на поправку идешь. Есть в чем, не переживай, не такие уж мы дикие, – усмехнулся он. А есть из деревянной посуды, полезно и удобно. Вот ты настой горячий пил? Пил! Обжегся? Нет!

«Хотя чего я к нему прицепился? Меня ведь бабушка в детстве, тоже из деревянной ложки кормила. Просто у меня нет настроения!»

– А если нога моя не срастется? – посмотрел я ногу, которая временами дергала от боли. – Ты наверно кустарным способом мне ее склеил? Я же потом хромой останусь. А если вообще, гангрена пойдет? Мне медицинская помощь нужна.

– Ты за это не переживай, мы в этих делах разбираемся. Знаешь, сколько раз меня медведь трепал? Ого, не сосчитать! Как видишь, не хромаю. Уж получше, ваших поселковых костоломов.

– Ты знаешь из них кого-нибудь? – зацепился я за слова.

– Слыхал, – ушел он от ответа.

– Из-за занавески, наконец, показалась Олеся. Она направилась ко мне, пододвинула стул к лежаку и поставила дымящую тарелку какой-то жидкости, которая довольно вкусно пахла. Оказалось бульон. Рядом положила кусок серого хлеба грубого помола. Выглядело все как на пикнике, или на рыбалке. Но я бы сейчас не глядя на подачу, с удовольствием все съел.

Закончив с сервировкой, если это можно было так назвать, она встала как солдат и сложила руки на груди, глядя вопросительно на отца.

– Иди я сам покормлю, – дал он указ. Она послушно скрылась за занавеской.

– Какая покорная она у вас, – восхитился я.

– У нас не принято женщинам много разговаривать, – серьезно изрек он.

Я немного приподнялся на постели в готовности съесть, что подали.

– Как вкусно пахнет! Грибной?

– Грибной, – подтвердил он кивая, и добавил: – И, медвежий.

– Тот самый?

– Тот самый.

– Надеюсь, он не успел пропасть? – проронил я тихо.

Иван принялся кормить меня еще дымящейся похлебкой. И не смотря на это, я не обжегся, потому что ел из деревянной ложки. Действительно было удобно и вкусно. Я вспомнил бабушку. Именно так она меня кормила в детстве.

– Давай я сам, – потянулся я за ложкой, слава богу, руки целы.

Иван усмехнулся.

– Ну молодец, раз так. А то я думал, возиться с тобой придется.

– Не придется, – мягко ворчал я, осознавая свое положение.

Я с удовольствием проглотил еду, которая оказалась очень вкусной, наверно потому что приготовлена на печи. Когда я вычерпывал последние капли, снова появилась Олеся, и принесла отрезанный кусок пирога и кружку горячего молока.

– Ого, мне еще и десерт полагается? – обрадовался я глядя на Олесю.

Та, даже не отвела взгляда, только молча смотрела стоя покорно возле отца. В ее взгляде не было, ни гордыни, ни недоверия, ни стеснения. Она просто смотрела, изучая человека пришедшего из другой стаи.

– Когда я смогу встать? – Посмотрел я на хозяина дома.

– Не знаю, от твоего организма зависит. Но пока не советую давать нагрузку на больную ногу.

– А как же я ходить буду? Я долго без дела не могу.

– Олеся принесет костыли, у меня есть. Сам будешь ходить. Я же говорил, и мне приходилось быть в таком положении.

– А где тут у вас туалет? – спросил я тихо, стесняясь Олеси.

– Нужник что ли? А вон, ведро.

Я повернулся, – по правую руку в углу, за спиной Ивана, стояло ведро.

– Да вы издеваетесь что ли? – возмутился я. – А кто выносить будет? – Она? – указал я головой в сторону занавески.

– Нет, я утром вынесу. А когда сможешь сам передвигаться, на улицу будешь ходить. Только бежать не вздумай. С такой ногой, далеко не убежишь. Заблудишься, или зверь, какой… растерзает. А я больше спасать не буду! – уверял Иван.

– Не бойся, не убегу! – отрезал я и добавил, бухтя по нос: – Хотя, идея хорошая.

Иван опять усмехнулся.

– А мне нравится твой характер, – сказал он.

Я отреагировал молча, углубляясь в свои мысли.

«Куда я попал? Почему они так странно выглядят? Староверы в наше время придерживаются только обрядов, но одеваются то, как все современные люди. А тут, я как будто присутствую на сьемках какого-то исторического фильма. Долго я так не выдержу! Интересно, кто-нибудь из наших выжил? И ищут ли меня?»

С этими мыслями я заснул. Я вообще, периодически проваливался в сон. Проснулся от того, что кто-то в соседей комнате за занавеской, разговаривал на повышенных тонах. Голоса были мужские. Я расслышал, как Иван резко высказался: – «Рано делать выводы! Подождем!» После чего, гость ушел, топая разъяренно ногами, и недовольный исходом разговора. Я потерялся в пространстве и не знал, какое время суток. И наконец, я услышал ее голос.

– Проснулся? Кушать будешь?

– Не кушать, а есть! – поправил я.

– А будешь умничать, останешься без обеда.

– Ладно, извини! – исправил я положение.

«И чего, я на нее взъелся? Она же не виновата!»

– Я так понимаю, если обед, значит сейчас день? – попытался наладить разговор с кормилицей.

Да, так и есть. Завтрак ты проспал. Ты есть то будешь?

– Не откажусь, проголодался. А пирог остался? Очень вкусный был.

– Остался. Поешь похлебки, потом и пирог будет.

– Как странно звучит: «Похлебка!»

– Чего тут странного? – посмотрела она косо.

– Сейчас так не говорят.

– А как же?

– Суп или бульон. Если из зелени, – Щи.

– Щи? Щи, у нас тоже готовят.

– Ладно, давай свою похлебку, она мне тоже понравилась, – махнул я радостно рукой.

Олеся, кажется, тоже была довольна. Она исчезла на пару минут за занавеской, и появилась с глубокой деревянной и вырезанными на ней узорами тарелкой в руке. Поставила все это на табурет, возле кровати, или лежанки, (как они ее называют), и расположилась довольно рядом.

– Давай помогу. Она подняла подушку повыше, чтобы мне удобно было сидеть.

– Спасибо, справлюсь. Ты лучше расскажи, кто такой сердитый приходил?

Олеся, размышляя потупила глаза, а после произнесла:

– Отец сам все тебе расскажет.

– Понятно. А тебе значит нельзя?

– Влетит мне. Он сам откроет все, когда время придет.

– И что мне лежать здесь все время в неведении? – ответил нервно я, прихлебывая суп.

Олеся замолчала, по ее лицу было видно, что она хотела что-то поведать, но боялась отца.

– Ладно, не переживай, забудь. Я попытался разрядить обстановку и сменил тему. Сколько тебе лет?

– Скоро двадцать будет.

– Засиделась, значит, в девках?! У вас, староверов, кажется рано замуж выдают, – подтрунивал я, а потом понял, что переборщил.

На этот раз Олеся все же покраснела. Я не хочу пока замуж, и отец меня не гонит, – отрезала она.

– Ладно, извини. Шучу я. Да у вас наверно не за кого.

– Почему же, не за кого! Есть! – выпалила она.

– И за кого?

Тут Олеся осеклась. Поняла, что взболтнула лишнего.

– Ладно, расслабься, я не скажу отцу. И что тут у вас так все засекречено? – огляделся я по сторонам.

– А то, что любопытных много, – съязвила она в ответ. – Ешь давай.

Я улыбнулся, она тоже. Мне понравилась эта девушка, как только я ее увидел. Было в ней что-то непосредственное и дикое, как сама природа. А еще она была красива, – золотоволосая лесная нимфа.

От разговора нас отвлек Иван. Он вошел в комнату с хмурым лицом.

– Олеся, иди-ка воды натаскай, – приказал он.

Я понял, что будет серьезный разговор. Он сел на табурет рядом со мной и призадумался. Я решил начать разговор первым.

– Кто приходил? – спросил я серьезно.

Он взглянул на меня исподлобья, что сказать.