Есть мне – расхотелось. Если он лжет, то, как – то уж совсем примитивно,– на него не похоже. Но, успокоившись после первых порывов негативных чувств, я решил не относить его слова ни на правду, ни на ложь, а если уж так рядом оказались, то просто продолжить разговор. Не должен же он нам пять рублей взаймы?

– А, Вы и Президента нашего знаете?

– Да.

Женщины его попритихли. Я взглянул на них – они смотрели спокойно, и по ним невозможно было определить, как относиться к словам их спутника. Но я отметил некую внутреннюю собранность каждой.

Леха, краем уха слушая разговор, допил из своего бокала и с каким-то облегчением сказал:

– Надо подышать.

– Пойдем.

Одно время, мне казалось, что у нас как минимум половина Москвы, в свое время «брала» Дворец Амина в Афганистане. Куда ни приедешь, тут же начиналось:

– Да вот, наш Михаил Иванович… Да, вот, он, участвовал в штурме Дворца.

И везде был свой условный «Михаил Иванович», который либо присутствовал, либо где то отсутствовал, но наверное для повышения значимости репутации компании отмечались его «подвиги». Так это было в каждом случае или нет, но в дальнейшем я просто спокойно относился к таким заявлениям, даже не подвергая их критике. В любом случае, мне было главное выполнить дело, за которым я приехал. Но, в целом, создавалось ощущение того, что «Дворец», как минимум, полстраны брали.

С другой стороны, наш собеседник не создавал образа какого-то проходимца. Хотя, кто их знает, может, со временем, и они модернизируются?

Вовсе нет, ничего особенного или странного встретить человека, который Президента знает. Но почему именно здесь, далеко не аутентичном заведении? Или, как у Довлатова,– «тяга к плебсу»? Без него как-то сложно: есть в нем что-то, видимо, чего так не хватает «мудрым» парням, чего-то, видимо, простого и естественного?

От излишней «чистоты» и чистоплюйства появляется вакуум настоящих эмоций. Скучно становится от стерильности, невыносимо. Хочется, хочется, порой, и поговорить по душам и посмеяться вдоволь. Вывалить из себя все неестественное. Пусть даже ненадолго. Даже и будет это совсем не по настоящему, потому как следующий день захлестнет, уже своей ставшей, привычной реальностью. На простые радости тянет. А где они? Да, именно здесь. Да и не совсем чужое все это. Вместе же все начинали…

Искушенные парни идут в народ. Туда, где все по – настоящему. И хорошее, и плохое. Зачастую, плохого – много бывает. Но и места, по всей видимости, выбирать надо умеючи, грань чувствовать. Здесь, да, мудрость нужна. Так что, стерильность для неискушенных.

Как знакомому во Франции девушка сказала:

– С тобой хорошо мне. Спокойно и легко. Наверное потому, что ты бедный, – помолчав, она продолжила, – мой отец, вот, богатый, и как с ним тяжело.

Хотя, казалось бы, чего горевать девице, которая, начиная от школы позаканчивала все самые ведущие учебные заведения в Англии и Франции? Перед которой будущее не мерцает знаком вопроса, а то и не одного.

Мы вышли на улицу.

– Ну и как ты ко всему этому, я кивнул в сторону ресторана, относишься?

– Ну, кто знает, – спокойно ответил Леня, – мало ли. Так невозможно что-то сказать. Нам то что? Поедим, да дальше поедем.

– Да, и вправду.

Сложно сказать, можно ли было его, вообще, впечатлить чем-нибудь? Он поразительно спокойно относился ко всему, особенно, к громким заявлениям. Здесь он был особенно невозмутимым.

Вернувшись, мы нашли наших соседей в обсуждении

– Как там, на улице? – спросил «знакомый» Президента.

– Чуть похолодало, вечер уже, – сказал я, устраиваясь на диване. – А у Вас нет визитки?

– С собой не захватил, но если хотите, может свой телефон оставить. Вы интересные люди.

– Спасибо.

Я стал осматривать свои карманы и сумку, но нигде не мог найти записной книжки, чтобы вырвать страницу. Только во внутреннем кармане обнаружил абонементный билет на концерты Спивакова. Перевернул его, сзади он был чист. Написал там имя и телефон и передал собеседнику.

– О! Вы музыку любите? – рассмотрев билет, спросил он.

– Да.

– Что именно?

– Филармония, балет. Спиваков, Башмет, Кремер.

– Интересно.

– В Питер люблю за этим ездить. Бывало, что каждую пятницу после работы сбегал туда на выходные.

– А в Питере кого знаете?

– Ну, Питер, если музыка, то это – Гергиев.

Сосед как-то не то ревностно, не то несколько нервно чуть двинулся на своем стуле:

– А, у меня там хороший товарищ,– и он назвал его фамилию.

Я стал вспоминать, и к стыду своему это имя не значилось в моем музыкальном «плей-листе».

– Да, Вы посмотрите в интернете,– и он кивнул на мой телефон, лежащий перед тарелками,– это друг нашего Президента. Очень хороший музыкант, виолончелист, директор Филармонии.

– Секунду, – я уже как-то спокойно относился к его заявлениям о дружбе с руководством страны.

Посмотрев информацию, я показал ее своему товарищу. Все оказалось, действительно, так. До сих пор мы еще не были точно уверены в дружбу нашего соседа, но музыкант, судя по совместному владению акциями крупного банка и компаний, которые были на первых местах в обсуждении прессы, не мог там владеть ими случайным образом.

– А ты раньше знал? – спросил я «Ленчика».

– Нет, – равнодушно протянул он.

Но теперь мы уже по – другому смотрели на нашего соседа-все оказывалось как-то серьезнее. Видимо и он и его спутницы это почувствовали. А Леша, отчего-то весь выпрямился и стал загадочно молчать, иногда всматриваясь в меня своими округлившимися глазами,– внутри него происходили странные метаморфозы.

– Что, может, пойдем? Я не смогу все это закончить,-произнес Леонид, глядя на еще наполненные блюда.

– Да, надо уже, – я уже и есть не хотел и обстановка момента говорила, что вполне уже себе – пора.

– Мы пойдем, – обратился я к соседям, – было очень приятно познакомиться. Интересно было побеседовать, поговорить и на очень неожиданные темы.

– Да, мне тоже весьма приятно, – ответил уже не незнакомец, но, все же, неизвестный нам по имени человек, – я позвоню, он показал на мой Спивакова билет, пожал нам руки, и мы вышли.

Перед метро мы остановились, чтобы попрощаться: его ждал за углом Мерседес.

– Ты знаешь,– внезапно произнес он, глядя мне в глаза, – а мы подписались на контракт…

– Ну, хорошо, – протянул я.

– Знаешь на сколько?– и не дожидаясь ответа, взор его стал взбудораженным и диким, назвал какую-то космическую цифру. Из несложных подсчетов которой, можно было определить комиссию Лелика такого-же масштабного размера.

– Ну, нормально? – ответил я, пристальнее вглядываясь в него. Я раньше никогда не замечал у него такого дикого взора, – он казался максимально выдержанным.

Что, неужели не вынесла душа поэта? Это было похоже на агонию.

***

Он так и не позвонил. Не сказать, чтобы я очень ждал, но иногда вспоминал тот вечер.

Однако, не прошло и недели, как по всем каналам новостей стали говорить о том, что, каким – то странным образом, в международных санкционных списках американского государства среди прочих друзей Президента оказался неучтенным музыкант: и, надо бы, поскорее его там прописать-ведь нельзя же, вот так вот, да пропускать человека через границу.

Однако, не все места на Земле были под запретом…

И если на заре истории, Северная Пальмира воспевалась поэтами лишь как тень Южной, то теперь пришла ее пора своим сформировавшимся образом наведаться в гости к своей родоначальнице, в тревожные и далеко не поэтические для той времена: сначала десантом военным, а затем музыкальным. И, в амфитеатре, посреди руин былого исторического великолепия, раздались прекрасные звуки нетленного человеческого наследия, которое представил Гергиев, а на виолончели ему солировал – Музыкант Президента.

Пронзенный мыслью, я откинулся в кресле:

– Совпадение?

Как знать, да кому…

03.08.2017

– А теперь, идем кататься с горки!