Она лежала на широкой кровати, обнаженная, разбросав в стороны руки и ноги. Я выключил свет, она захихикала. Ожидая какой-то ловушки, я подошел на цыпочках к кровати, позволил полотенцу упасть на пол и присел на край постели. Я поцеловал ее в изящную ступню, затем переместил губы выше, держа ее за обе ноги, легко, но если бы она захотела перевернуться, я бы ей не позволил, чувствуя себя в большей безопасности, когда она на меня не смотрела. Поцеловав место под коленом, о котором даже женщины не знают, что оно такое гладкое и возбуждающее, я провел губами по задней стороне бедра до самого его верха. Изящный задик слегка напрягся, когда я положил на него ладони и начал массировать, время от времени, словно нехотя, погружая палец в темный грот, венчавший арку бедер. Накрыв своими ногами ее ноги, я взобрался на нее, двигаясь вверх. Я пытался думать только о часах и о том, какое ухо избрать объектом атаки, но не все части моего тела были готовы безоговорочно мне подчиняться. Лимдред тоже это заметила, несколько раз сжав ягодицы и пробормотав что-то явно ободряющее. Нужно было спешить, но мне это не слишком удавалось. Я поцеловал затылок женщины, погрузил нос в приятно пахнущие волосы, переместился ближе к левому уху, почувствовал ее руку на своем бедре, ногти впились в кожу, пока еще слегка, но не подлежало сомнению, что давление сейчас возрастет. Нажав на соответствующие кнопки, я приложил часы к уху Лимдред — должен признаться, с некоторым сожалением.

— Лежи спокойно, милая, — сказал я. — Постарайся отключиться, уплыть в страну грез…

Подождав немного, я посмотрел вниз — даже в темноте в ней все казалось идеальным, стройная спина, два отчетливых бугорка ягодиц, две одинаково изящных ноги, даже непонятно, за какую приниматься. Я вздохнул.

— Ах, какие ножки, прелесть… — громко и торжествующе процитировал я начало знаменитой во времена моей молодости длинной эротической поэмы.

— Что ты сказал?

Я едва не свалился на пол. «Оуэн, твои штучки когда-нибудь тебя подведут, — услышал я рассудительный голос Пимы. — Вместо спасательного троса или ножа тебе под руку попадет банка с пивом, и это еще будет не самое худшее». Я стиснул зубы и зажмурился, чувствуя, как мои ноги помимо моего желания оплетают ноги Лимдред. Открыв глаза, я окинул взглядом комнату в поисках хоть какой-либо идеи, но все происходило так быстро… Лимдред вздрогнула и пошевелилась. Я нажал на часах все, что нужно было нажать, и приложил ей к уху, одновременно просунув правую руку ей под мышку и лаская грудь с твердым набухшим соском. Лимдред решительно извернулась подо мной, и [я не в состоянии был ей помешать, разве что только прибегнув к «погремушке». Часы отказали окончательно и бесповоротно, к тому же мне негде было теперь их спрятать. Сунув руку под лопатку Лимми, я покрыл поцелуями оба соска; тело женщины слегка расслабилось, У меня появилась минута передышки, и я использовал ее по максимуму, отказавшись на какое-то время от намерений подчинить себе жену Олдоса с помощью гипнотизера и прибегнув к древнейшему способу обретения власти одного пола над другим. Лимдред тоже оказалась его поклонницей, и наверняка не только в последние пять минут. Прошло не слишком много времени, прежде чем я понял, что все то, что я до сих пор знал об эрогенных зонах, на самом деле не стоит и ломаного гроша. Лимми отдавалась мне всем телом, словно неограненный бриллиант в руки опытного ювелира, ее возбуждало ее собственное возбуждение, а это, по мнению китайских мастеров любви, является вершиной совершенства. Если, конечно, совершенство вообще может не быть вершиной. И если китайца могут звать Оуэн Йитс.

Лимдред Джетервейлин обладала невероятным запасом энергии, страсти и, скажем так, упорства. Я видел ее над собой, видел ее соски, подрагивавшие над моей грудью, мгновение спустя — напряженные мышцы спины, идеальную работу позвоночника, все, к чему бы я ни прикасался, через секунду сменялось совершенно другой частью ее тела. Ее руки словно размножились, ибо я ощущал их в каждый момент в дюжине мест, количество пальцев возросло в квадрате.

И меня это вовсе не пугало.

Не удручало.

Не злило.

Мне это нравилось, о чем я не замедлил сообщить второй из заинтересованных сторон. «Ты мне сегодня тоже нравишься», — услышал я, а потом слух показался мне наименее необходимым из чувств в этот вечер, в мире «где-то рядом», в чужом городе, не в своей постели, с чужой женой. Праздник страсти. Карнавал поз. Шквал прикосновений, ударов, толчков, щипков, сосания, лизания, кусания…

Безумие.

Я перестал удивляться Олдосу. Стоило терпеть эту женщину, чтобы потом лечь рядом с ней в постель.

Я очнулся в пятом часу утра. Почти каждое движении неприятно отзывалось болью в мышцах, как после первого сеанса японского массажа. Некоторое время я просто лежал, пытаясь вспомнить по возможности все, но всего было так много, что, кроме еще одной волны возбуждения, я ничего не добился. Повернувшись, я посмотрел на спящую рядом со мной женщину. Она снова выглядела неинтересно и даже неаппетитно. Я приложил к ее уху часы Робина и нажал нужные кнопки в нужной последовательности, а затем начал медленно и методично нашептывать ей на ухо задание.

— Понимаю, — неожиданно произнесла она.

Быстро склонившись над ней, я отчетливо объяснил, почему ей не следует беспокоиться из-за отсутствия мужа, почему она не должна помнить о сегодняшней ночи, так, на всякий случай. Я повторил инструкции трижды, она повторила их безошибочно, четко и с чувством. «Циттер» Робина снова работал как положено. Он подарил мне одну из самых эксцентричных ночей в моей жизни, теперь же дарил несколько дней на поиски. Выскочив из постели, я обшарил квартиру, ознакомившись с привычками Олдоса и вообще обитателей этой стороны. За одним из самых ранних в моей жизни завтраков я посмотрел выпуск новостей по телевидению. Ничего такого, что могло бы меня заинтересовать. Оставив телевизор включенным, я повозился с компом, одновременно слушая типичные утренние шуточки: «У него пропала жена, он пошел в полицию и описал ее внешность. Но полицейские ему не поверили» или «Если бы Моисей видел ее лицо, он добавил бы еще одну заповедь». Я проверил комп сержанта, но тот еще не нашел Ласкацио, украл у Лимми сорок долларов, чтобы не начинать день с поисков банкомата, и уехал на машине Олдоса. После меня остался некоторый беспорядок в окрестностях шкафа и пара небольших кровоподтеков на теле Лимдред. Тронувшись с места и проанализировав всю свою встречу с «женой», я пришел к выводу, что если их было только два, то это означает, что я действительно умею владеть собой.

Как бы мне этого ни хотелось, я не мог сказать о себе, что, вновь оказавшись в квартире Кашля, я чувствовал себя уставшим или утомленным — да, возможно, меня измучили скука и ожидание, но даже при полном отсутствии склонности к самокритике я бы не сумел убедить себя, что трое суток, проведенных там, измотали меня физически. Больше того — в конце вторых суток с тоски устроил себе небольшую пробежку по окрестностям, что, впрочем, ничего не изменило, кроме моего отношения к подобного типа развлечениям; раньше я считал их глупыми, теперь же — просто идиотскими. Меня утешала лишь одна-единственная мысль — что компу и нескольким сетям в этом чужом мире по ту сторону досталось еще больше, чем мне. Сейчас я сидел за компом Кашля, от отчаяния пытаясь впихнуть в него все известные мне пароли, дававшие доступ к закрытым и защищенным базам данных, но у меня не было никаких иллюзий относительно результативности моих действий. Я нуждался в чуде, импульсе, информации. Было три часа ночи, не было никакого смысла наносить визит в салон гениальной семейки, но — хотя они об этом они еще не знали — завтра их ждала встреча с серьезным клиентом.

Тьюрлип-пип-пи-ип!

Я подскочил на диване, собственно, подскочило все во мне, внутренности, скелет, забулькали кровь, желудочный сок и моча. Назло себе я не стал прослушивать запись разговора, пошел в ванную и «спокойно» облегчился, но сразу же после возвращения включил воспроизведение записи. Кто-то откашлялся — этот кашель был мне хорошо знаком.