Я закончил бриться и собирался принять ванну, даже начал смывать с ее стенок дезинфицирующую пленку, как вдруг среди лениво бродивших в моей голове утренних мыслей: «О! Зеваю… Гладко выбритый, без мешков под глазами. Пима удивится…» — неожиданно пробилась в первые ряды одна, заставившая меня застыть неподвижно.

— Боже мой… — вслух сказал я.

Не успел еще душ упасть на дно ванны, как я был уже в комнате. Поспешно одевшись, я выдернул из рамки «биффакс», едва ее не сломав, и, не застегнув до конца рубашку, выбежал из номера. Я со всей силы пнул в дверь номера Будды, запихивая пистолет в карман, а рубашку за брючный ремень. Будда открыл в той момент, когда я отскакивал от двери, еще не решив окончательно, что делать — выбить ее одним ударом или бежать к лифту. Он был уже причесан, и это единственное, что могло бы сказать о его готовности куда-то идти.

— На болтовню нет времени, — быстро заговорил я. — Я бегу за такси, если успеешь, найдешь меня внизу, если нет… — Я поколебался. Если моя мысль была верна, приплетать Будду к убийству не имело никакого смысла. — Если меня не будет два часа, расплатись и перебирайся в другой отель, оставив сообщение на пароль «99»…

Я побежал к лифту, не дожидаясь вопросов, но вопросов у него, видимо, не было, поскольку минуту спустя он был уже внизу, и как раз подъехало свободное такси, причем шофер вел машину так, словно она была из чешского хрусталя.

— Ну, что случилось?

— Слушай, друг!.. — Я наклонился к водителю. — Подними стекло и послушай хороший громкий джаз, ладно? — Повернувшись к Будде, я подождал, пока стеклянная перегородка глухо ударится о крышу машины. — Вчера, когда мы были на той площадке, кто-то за нами следил. — Будда дважды открыл и закрыл рот, словно рыба. — Неважно, что ты этого не заметил. Думаю, это кто-то из людей того копа, у которого мы были вче… позавчера. То есть я уверен, что это один из тех, кто гонялся за нами по городу. — Я достал сигареты и закурил. — Но сегодня мне пришло в голову, что я вовсе не могу быть уверен, что знаю, кто именно нас преследует. А если так, то… Черт возьми, почему я не подумал об этом вчера? Почему не спросил…

Будда схватил меня за плечо и сильно встряхнул.

— Почему ты мне не сказал, что кто-то сел нам на хвост? — заорал он.

Мне вдруг стало жарко. Я резко освободился от вцепившейся в меня руки, едва не порвав на себе рубашку. Будь у меня больше места и времени, я бы дал ему в морду так, что звук удара слышался бы во всем Сак-сон-Хилле.

— Во-первых… — У меня стучало в висках, а слова вырывались с трудом, какого я мог бы пожелать некоторым популярным певцам. — … Не хватайся так за меня, хорошо? Во-вторых, я ничего тебе не сказал, поскольку вообще ничего не говорил, в-третьих — я никогда ничего не говорю, если не хочу, а в-четвертых — я не видел смысла говорить тебе про тот «хвост». А теперь к тому же не вижу смысла говорить тебе о таких вещах и в будущем.

Несколько мгновений он смотрел на меня таким взглядом, каким брат не должен смотреть на брата, сын на отца, даже отец на судебного исполнителя — более того, даже либеральный эстет не должен так смотреть на здание магистрата в Далласе. Жара в голове спала, пульс в висках утих… Я отвернулся, давая время остыть и ему, и занялся сигаретой. Мы проехали около двух километров, то есть прошло пять минут, прежде чем Будда кашлянул. Я воспринял это как извинение.

— Я не злюсь, чего ты… — буркнул я, глядя прямо перед собой.

— Плевать мне на твою злость, — задиристо, но неискренне бросил он. — Мне просто дым мешает. — Неожиданно он ударил кулаком по отделявшему нас от водителя стеклу. — Слушай, может, все-таки включишь двигатель?

Водитель посмотрел на него в зеркало и поехал еще медленнее. Будда вскочил, я вытянул руку, но он всего лишь полез в карман и стукнул в стекло развернутой двадцаткой. Купюра, похоже, возымела действие, и машина наконец набрала более-менее приемлемую скорость. Минут через десять я велел водителю остановиться. До площадки оставалось еще двести метров, но я видел с этого места ворота и прицеп-контору, и там ничего не происходило. Не было полицейских, не выла, как это обычно бывает в фильмах, собака, дверь в контору была открыта, и там даже что-то шевелилось. Будда выскочил из такси и встал рядом со мной.

— Черт бы их побрал! — выругался я. — Похоже, я начитался детективных романов… Впрочем, оно и к лучшему, с живыми разговаривать проще…

Я задержался на несколько секунд, чтобы выбросить окурок в канаву. Будда уже направился к воротам. Я догнал его через несколько шагов, и мы молча пошли дальше, но он шагал все быстрее. Наконец я не выдержал:

— Слушай, братец, раз уж ты меня нанял, то не лезь теперь вперед… — На него это не подействовало, так что я продолжал: — Еще три шага, и я ухожу — и как бы ты ни просил, больше я сюда не вернусь, а если и вернусь, то уж наверняка не с тобой!

Он притормозил со вздохом, столь хорошо мне известным в исполнении моего сына. Я воздержался от комментариев и угроз на будущее, но в душе поклялся, что в последний раз напоминаю ему о распределении ролей в нашем дуэте. «И неважно, — подумал я, — что это не он распределял роли, даже, можно сказать, никто их не распределял». У ворот я выставил в сторону руку, останавливая Будду.

— Войдешь туда один и спросишь Майкла про этого Красински. Можешь вести себя сколь угодно нагло, но лучше всего, если будет казаться, что ты так себя ведешь из-за страха и спешки. О'кей?

Особой радости он не выразил, но и возражать не стал; несколько секунд он стоял на месте, наморщив лоб и уставившись в пустоту над моей головой, словно актер перед выходом на сцену, а затем скрылся за ближайшим прицепом, шикарным «корсаром». Я огляделся по сторонам, достал «биффакс» и проверил обойму. Пистолет вернулся на свое место за ремнем, я закурил и выпустил облако густого дыма. В контору я вошел, когда Будда, склонившись над барьером, пытался угрожающей физиономией воздействовать на Майкла Как-Его-Там, которого, судя по величине живота, напугать могло лишь нормированное распределение продовольствия.

— Да пошел ты отсюда, придурок! — буркнул толстяк и спокойно вернулся к созерцанию вмонтированного в крышку стола экрана. Увидев на полу мою тень, он смачно причмокнул и сосредоточил взгляд на мне. — Чем могу служить?

Я быстро перебрал в голове дюжину вариантов продолжения беседы.

— Заткнись, — спокойно посоветовал я, плавным движением достал «биффакс» и прицелился в Будду. Как я и ожидал, оба застыли в одинаково неподдельном изумлении. — Что, ищешь кого-то, птенчик? — спросил я Будду. — Наверное, Юра, да? А ты слышал, что с ним случилось? — Толстяк подозрительно дернул рукой. Я быстро проверил расстояние между дулом «биффак-са» и его животом. Он выпрямил руки и прижал их к бокам. — Вот так и стой, — похвалил я его. — Ну? — вернулся я к допросу Будды. — Поделишься со мной своим интересом? Что ты тут вынюхиваешь?

— Я ищу… — хриплым голосом сказал он. — Я ищу Джереми Красински…

— Через Юра?!

— Да, они довольно хорошо друг друга знали… — Он искоса посмотрел на дуло пистолета.

Я поскреб подбородок, не переставая целиться в обеспокоенного Будду. Толстяк стоял напрягшись, отчего создавалось впечатление, будто живот тянет его вверх, к потолку.

— Может, ты и не знаешь, но мы тоже ищем Джереми и не хотим, чтобы кто-то еще путался у нас под ногами. А?

— Что — «а»? — отважно переспросил Будда.

— Вот и то!

Я нажал на спуск.

Раздался грохот, толстяк вскрикнул, подпрыгнув от страха. Будда пошатнулся и оперся рукой о стол, смахнув на пол стопку запыленных квитанций.

— Ах ты сволочь… — Лицо его исказила судорога. — Сукин…

Он рухнул на пол, сбросив на себя еще одну пачку старых бумаг. По столу перекатился металлический шар, использовавшийся, видимо, в качестве пресс-папье, покачнулся на самом краю и упал, ударившись о пол возле головы Будды. Мне показалось, что тот вздрогнул. Я посмотрел на толстяка.