— Не многие могут сказать, что поставили в тупик Оуэна Йитса, — сказал он, дружески улыбаясь. — Дед следил за тем, чтобы его герой… — Он поперхнулся последним словом и в замешательстве смолк.

— Дорогой мой… — процедил я. — Вы можете обвинить меня в плагиате, хотя я могу доказать, что не знаю и не знал польского…

— А переводы? — быстро вставил он.

— Были?

— Были.

— Ну тогда я могу доказать, что не знаю ни одного языка. Но если вы еще раз заявите, что я — герой творений какого-то поляка…

— Но ведь героем собственных произведений вы можете быть? — язвительно буркнул он.

Некоторое время я молча сопел носом, а затем поставил стакан, чтобы сказанное мной выглядело эффектнее.

— Есть как минимум несколько коротких слов, с помощью которых я в состоянии избавиться от назойливых гостей…

— Вот только это ничего не решит.

— Не решит, — согласился я. — Но, предположим, я вас вышвырну, по крайней мере, смогу на ком-то разрядиться. Вы в свою очередь можете…

Он махнул рукой и покачал головой:

— Если вы имеете в виду, что я разверну в прессе кампанию по вашей дискредитации в стиле: «Автор популярных повестей обвиняется в плагиате!», «Кто написал Оуэна Йитса?», то вы обижаете меня и…

— Да-да, знаю: всю Европу, — бросил я, чтобы хоть как-то скрыть замешательство. — Постараюсь не развязывать межконтинентального конфликта, но я должен немного подумать… Разве что если вы сразу мне скажете о цели своего визита. Ведь не хотели же вы попросту сбить с толку старого Оуэна? — хитро спросил я.

Он посмотрел на свой стакан, но я решил прибегнуть к богатому арсеналу средств принуждения и не налил ни капли. Он тихо вздохнул и помял пальцами мочку уха, демонстрируя смущение.

— Я сам толком не знаю, зачем пришел. — Он в конце концов отпустил ухо и снова вздохнул, на этот раз громче. — Я прилетел сюда по служебным делам и решил вас навестить… — Он передернул плечами. — Несколько лет назад, прочитав вашу книгу, я всерьез намеревался обвинить вас в плагиате, но прирожденная лень и перспектива тянущихся до бесконечности процессов перевесили, и я успокоился. Потом вышли следующие ваши книги, я прочитал их, тщательно сравнил с произведениями деда, и, честно говоря, меня потрясли ваши беззаботность и самоуверенность. Как-то так получилось, что я решил подождать. Ну и дождался… Может, я ждал бы и дальше, но подвернулась эта поездка, и я решил, что дольше ждать не следует.

— Ну и что вы собираетесь делать?

— Даже не знаю. — Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. В его взгляде чувствовалось нечто располагающее к себе. Я мысленно обругал себя за наивность и налил ему. Судя по легкому дрожанию рук, этот разговор стоил ему нервов. — Поверьте, я не обвиняю вас в обычном плагиате, тем более сейчас, после нашего разговора, но, признайтесь, дело весьма интригующее. Может, я предложил бы вам провести расследование?

— А??? — На несколько долгих секунд я лишился дара речи. — Какое еще расследование…

— Ну, знаете — покопаться в биографии деда, например…

— Гм?

— Да, я мало что о нем знаю. Знаю дату рождения — 26 января 1952 года, знаю, что у него было двое сыновей, кстати, одного звали Филип, второго — Мэтью, я его сын; знаю, что написано на могиле, и, собственно, это все. Как вы понимаете, времена, в которые он жил, изобиловали событиями — распалась красная Центральная Европа, сложности с переходом к другой политической и экономической системе, всеобщий хаос, борьба политических группировок, миграция населения…

По мере того как он говорил, я все больше демонстрировал собственное невежество, озадаченно вертя головой. Он прервал лекцию и понимающе улыбнулся:

— Во всяком случае, оказалось, что я мало что мог сделать, хотя сейчас, когда я об этом говорю, мне кажется, что я могу и ошибаться. Меа culpa.

— Я проверю все, о чем вы сказали…

— Об этом я знал, должен признаться, что я весьма любопытен. Но этого мало. Хотя, если вы проверите мои сведения и они окажутся — а они окажутся — правдой, вам придется и дальше идти по этому следу, верно?

Мне понравился ход его мыслей, столь оуэновский. Мой. Чуть раньше я сам пришел к тому же выводу.

— И что дальше? Если окажется, что дедуля уже раньше все выдумал? Я должен признаться?

— Нет, мне важно лишь удовлетворить собственное любопытство. А если вы еще добавите к этому какую-нибудь благодарность… — Он заметил мой мрачнеющий взгляд и быстро добавил: — Речь не о деньгах, упаси боже! Какое-нибудь посвящение на первой странице новой повести?

Он рассмешил меня до слез. Но я не заплакал, я встал и подошел к компу. Набрав несколько слов, я повернул к нему экран:

— Этого достаточно?

Мэтью Ю. Дембски-младший подошел ко мне и прочитал вслух:

— «Юджину, который меня придумал, и притом удачно. В благодарность за хорошую идею. Оуэн Йитс». — Он посмотрел на меня и с серьезным видом кивнул. — Меня это удовлетворит, и, думаю, деда удовлетворило бы тоже.

— Естественно, я вставлю это, только…

— Естественно, — бесцеремонно перебил он меня и направился к своему креслу. Я думал, что он нахально угостит меня моим виски, но он лишь взял со спинки футляр от диска и положил его на столик. — Собственно, это все… До свидания.

Он двинулся к двери.

— На диске есть какой-нибудь адрес? Телефон? — спросил я.

— Конечно. — Он повернулся ко мне и улыбнулся еще раз. Я попытался понять, что кроется в этой улыбке, поскольку что-то в ней наверняка крылось. — Я не уверен в том, что сейчас скажу, но мне кажется, что дед чертовски обожал шутки. И несколько раз во время моих «расследований» мне казалось, что он искренне забавляется, наблюдая за моими усилиями. — Он положил ладонь на дверную ручку. — На его могиле несколько претенциозная надпись: «Тело осталось на Земле, душа унеслась к звездам». — Он открыл дверь и шагнул за порог, продолжая смотреть на меня. — Но, может быть, он оттуда уже вернулся?

Он кивнул и вышел. Дверь бесшумно захлопнулась.

— Вот тебе и раз! — рявкнул я, обращаясь к бутылке. В ней оставалось слишком мало для того, чтобы осмелиться возражать, и она послушно поделилась со мной содержимым. Наверху лестницы появилась Пима с Фебой у ноги. Они медленно спустились вниз. Феба мимоходом потерлась о мой ботинок и вышла в сад. Пима остановилась у двери в прачечную, встряхнула комом простыней, который держала в руке, и спросила:

— Кто-то у нас был, да?

— Да, — угрюмо буркнул я. — Представь себе — нас посетил внук того типа, который меня придумал.

— Дурак, что ли?

— Именно! Является непонятно кто и…

— Я говорю о тебе, — прервала она меня и скрылась в прачечной. Мою попытку объяснить ситуацию заглушил треск дверцы утилизатора, шум воды и голос Пимы, тихо напевавшей себе под нос.

— Не идешь спать? — спросила она, снова появившись в гостиной.

— Расхотелось…

— А я с ног валюсь, — призналась она. — Завтра расскажешь… Только-о-о… — зевнула она во весь рот, — … все и всю правду…

Я кивнул, мысленно пообещав ей поступить именно так, и, глядя, как она поднимается по лестнице, подумал о том, насколько симпатичнее бы я выглядел, если бы был в состоянии столь изящно преодолевать ступеньку за ступенькой, даже будучи смертельно уставшим… Потом я точно так же наблюдал за Фебой, которая поднималась по той же лестнице, оставляя на ступеньках капельки молока. В отличие от Пимы, она не послала мне с верхней площадки воздушный поцелуй, но ее явно ждали семейные обязанности, пищавшие так, что слышно было даже внизу. Я точно знал, когда Феба появилась на своей подстилке, поскольку писк усилился и тут же стих, сменившись аппетитным чавканьем.

На экране компа все так же виднелась надпись, которой я намеревался расплатиться со своим удивительным гостем. Я подошел к клавиатуре и некоторое время забавлялся, меняя шрифты — курсив, готика, хэнли, техник, деко-олд, прагма. Красивее всего это ироничное посвящение выглядело в виде узелкового письма. Идиотизм. Я стоял над клавиатурой, словно собака над гнездом куропатки, и палец мой дрожал от желания набрать некую последовательность слов, но я все же удержался от того, чтобы расширить свои познания о реальном или мнимом деде. В конце концов я вытащил диск и бросил его в груду других, где он тотчас же затерялся и исчез из моего поля зрения. Если бы я в этот момент стоял на весах, то, несомненно, мог бы взвесить собственное облегчение, но прежде чем дойти до ванной, я свернул на кухню за льдом и заинтересовался селедочным салатом. А потом кто-то известил о своем приходе. Был уже почти час ночи. Я проигнорировал звонок, заканчивая вылизывать миску. Селедка не та еда, после которой особо хочется беседовать. Но стоявший за дверью не имел об этом понятия. Звонок раздался снова; я подошел к домофону и произнес, тщательно деля слова на слоги: