— Ну, говори наконец, что мы должны здесь искать? — спросил я, поглаживая край стакана указательным пальцем.
— Если все будет нормально… Здесь живет Юр Хоб-бер, который должен знать, где можно найти Джереми Красински. Второе имя у него Уильям, впрочем, это, наверное, неважно. Именно он мне и нужен.
— Красински? — Я немного подумал. — Не знаю такого…
— Совсем сдурел? Ты думаешь, что знаешь всех бандитов в этой стране?
— Нет, но было бы прекрасно, если бы это было так. — Я стукнул краем стакана о его стакан с соком. — Шучу, просто пытаюсь поправить свое настроение. — Я огляделся по сторонам. — Смотри, бабы тут совсем свихнулись — им кажется, будто именно в этом городе изобрели белую губную помаду. Чувствуешь себя как во второразрядном морге. И еще эти подкрашенные уши, некоторые выглядят так, словно их держал за уши перетрудившийся художник. — Я сделал глоток за здравие собственного чувства юмора. — Иногда мне кажется, что решение о ликвидации ядерных арсеналов было как минимум поспешным. Здорово было бы влупить по этому городу из ракетной установки, а?
Будда вежливо улыбнулся. Он явно не разделял моего своеобразного настроения, занятый психологической подготовкой к тяжелой работе.
— Может, потом, если у нас ничего не выйдет. У тебя же найдется какая-нибудь бомбочка в «бастааде»…
— Я… — В дверях появился наш парень из очереди; я поднял руку и кивнул. — Идем, подумаем по дороге, что делать с этим забытым Богом городишком…
В такси было сухо. Водитель не утомлял разговорами. Услышав адрес, он кивнул, а затем работал только руками. Голос его мы услышали лишь тогда, когда подъехали к жуткого вида шестиэтажному зданию длиной, наверное, в полкилометра.
— Самое длинное жилое здание в Америке.
В его голосе не было гордости, но он все равно меня
«разозлил. — Не беспокойся, в других городах тоже хватает кретинов… — Я протянул ему десятку и выбрался из машины.
— Сукин сын! — рявкнул он мне вслед.
«Я наклонился к еще приоткрытой дверце: — А я-то думал, здесь изъясняются исключительно языком Шекспира.
Он со всей силы хлопнул дверцей; я отошел на шаг, вызывающе улыбнулся и, не глядя, отдал сумку Будде. Водитель выдал какое-то замысловатое ругательство, блеснули белые зубы и мокрый блестящий язык, но ни на что большее он не решился и отыгрался на собственном двигателе.
— Вредный тип, — послышалось сбоку. Я протянул руку и забрал сумку. — Хорошо хоть, дождь кончился.
Я посмотрел вверх. Действительно — я зря ругался с таксистом, дождь прекратился. Мы направились к ближайшему подъезду, но попали не слишком удачно — нужно было пройти несколько сотен метров по прямому коридору. Где-то впереди светилось единственное маленькое окно, из-за чего коридор, и без того узкий и низкий, казался еще уже и ниже. Многие слои граффити накладывались друг на друга без какой-либо системы, и даже с помощью рентгеновских лучей невозможно было бы определить первоначальный цвет стен. Оба мы были в туфлях на мягкой подошве, но в этой сурдокамере даже паук вызвал бы эхо, плетя паутину.
Мы машинально ступали почти на цыпочках, и лишь в лифте я позволил себе вздохнуть громче. Будда покачал головой.
— Боже милостивый… — прошептал он, хотя в лифте можно было бы зарезать парочку поросят, не опасаясь, что сквозь его стены пробьется хоть какой-нибудь звук. — Сейчас попрошу тебя, чтобы ты меня ущипнул.
— А ты думал, полтора миллиона самоубийств в год — это вражеская китайская пропаганда? — Я помог дверям преодолеть трение заржавевших пазов, и мы вышли в коридор. — Что он за тип, этот Юр?
— Я ничего о нем не знаю. — Будда посмотрел на номера на дверях и показал рукой направление. — Но этим… — он обвел широким жестом вокруг, — я уже сыт по горло.
Я тоже был сыт по горло. Какой-то ребенок тонким голоском выводил — как ее назвал когда-то один из моих друзей — жалостливую песню виргинского народа: «Настал рассвет, порвались все гондоны…» Несколькими шагами дальше мы услышали фрагмент супружеской ссоры:
— Мне в самом деле не в чем к ним пойти!
— Проклятье, я два дня назад дал тебе…
— Дал? Сколько?! Хватило только на блузку, вниз у меня ничего нет.
— Чего?
— Вниз, идиот!
— Вниз можешь ехать на лифте, дура. Или топай по лестнице…
— Ах ты подлый хам! Скотина!
Раздался звук пощечины, но затем они перешли то ли в другое помещение, то ли на язык жестов, и наступила тишина. Может, целовались? Будда схватился за голову и тихо застонал.
— Слушай, вокруг тебя и в самом деле собираются какие-то странные личности… Ты словно центр притяжения…
— А ты рядом со мной, — прервал я его. — Так как мне тебя назвать?
Лишь через несколько секунд до него дошло, что я хотел этим сказать, он оскалился и открыл рот, но я показал на очередную дверь. Он посмотрел на нее, кивнул и нажал на кнопку звонка — о чудо, тот работал. Мы немного подождали почти в полной тишине, словно весь этаж замер в ожидании реакции на наш звонок. Потом что-то забулькало в трубах, кто-то кого-то позвал… Дом утратил к нам интерес. Из-за нашей двери кто-то крикнул:
— Сейчас-сейчас! Минутку!..
Женщина. Мы обменялись взглядами, которые вряд ли можно было отнести к категории понимающих. Щелкнул замок, только один, что я счел проявлением немалого мужества, принимая во внимание дом и его атмосферу. Дверь открылась. За ней стояла хозяйка, во всяком случае, кто-то, кто свободно чувствовал себя в этой квартире. Пухлая представительница «ревущих сороковых» успела до нашего прихода подкрасить глаза, но помады на ее губах еще не было, из-за чего они почти полностью терялись на фоне разукрашенного косметикой лица — нарумяненных щек, подкрашенных ресниц, увешанных гирляндами клипсов ушей. Но мой взгляд тут же был отвлечен от ее лица доминировавшим в ее фигуре гигантским бюстом. Два огромных мешка под собственным весом свисали до невероятного уровня. На лице женщины — наверняка она одевалась в спешке, услышав наш звонок, — читался неподдельный интерес, а обеими руками она пыталась поправить блузку. Одна из грудей попала под резинку на поясе, и она нетерпеливым движением вытолкнула ее вверх. На какое-то время я потерял дар речи от увиденного, но когда хотел наконец что-то сказать, меня остановил жест женщины, поднявшей руку. Впрочем, я сразу же понял, что она вовсе не пытается закрыть мне рот, лишь слегка потирает тыльной стороной ладони левый глаз.
— Мы ищем Юра Хоббера, — сказал я, что, как мне показалось, вышло у меня не слишком убедительно.
Прежде чем я попытался как-то представиться, женщина дернула головой, издав нечто вроде стона:
— Фи-и?! И только? — Она снова коснулась глаза и моргнула — к сожалению, отнюдь не понимающе. — Чер-рт… — Это слово явно было адресовано ей самой.
Я набрал в грудь воздуха, но меня опередил Будда:
— У вас что, ячмень?
Отворачиваясь от него, я краем глаза заметил удивленный взгляд хозяйки. Она энергично кивнула.
— Ну, чтоб мне скунса трахнуть! — пожаловалась она. — Уже три дня…
— Единственное, что может помочь, — он шагнул к ней, — это намотать три раза черную нитку на средний и безымянный пальцы левой руки.
— Да? — Она явно обрадовалась и жестом пригласила нас войти. Правая грудь мягко качнулась от толчка предплечьем. Я понял, что от меня не будет никакого толку. — Вы можете мне помочь? — спросила она у Будды.
— Конечно! — охотно ответил он и двинулся следом за ней.
Я вошел в гостиную последним, успев заметить, как бюст хозяйки со свистом рассекает воздух, когда она резко свернула в сторону ванной. Я бы не сказал, что в квартире было чересчур грязно, но с чистой совестью мог бы порекомендовать вытереть ноги перед уходом. Будда, судя по всему, даже не обратил на это внимания, упал в кресло и подмигнул мне. Я подошел к окну, игнорируя его намеки, и выглянул из-за выцветшей, когда-то розовой, занавески. Судя по всему, несколько лет назад квартира представляла собой уютное семейное гнездышко, теперь совершенно не соответствовавшее виду и поведению хозяйки. Она вернулась с катушкой черных ниток и протянула ее Будде. Он отмотал немного нити и оторвал ее одним резким движением.
