– Мириам, – низко и недовольно отчеканил Мартин.

– Прощу прощения. Так вот: предлагаю принять вам всем участие в моем арт-перфомансе. Это бесплатно!

– Еще бы ты брала с нас деньги, – хмыкнул Мартин.

– Эй, не забывай: это – Брюссель, и здесь все платно! Кроме дружбы и любви, разумеется. Их невозможно достать ни за какие деньги, наверное, их попусту не существует, и потому они бесплатны. Но тебя, Мартин, я конечно же считаю своим другом, – Мириам вдруг кинулась к нему на шею.

Парень лишь мягко отстранил её от себя.

– Мириам, а что мы должны делать? – Анри, словно бы его взгляд застыл в одной точке, неподвижно смотрел на девушку.

– О, я так и знала, Анри: ты заинтересуешься, и будешь осторожно прощупывать почву! Ты рад принять участие в чем угодно, но лишь бы от тебя не требовали многого, и соблюдали дистанцию. Ты так боишься чего-то, или скорее кого-то, кто потревожит твой покой. Странно, Анри, что ты жаждешь счастья, а не вечного покоя. Словно ты уже давно мертв. Я хочу оживить тебя, и, кажется, единственный способ – это пропустить через тебя разряд, так, чтоб твое сердце стало почти что электрическим, раз уж сердце из тканей и сосудов не способно тебе помочь…

– Ты что, мать твою несешь? Мириам, где ты прячешь кокаин? – резко спросил Мартин. Он скривил лицо, и посмотрел на подругу, не скрывая отвращения.

– Кокаин я тебе не дам, ты ведь проиграл пари, и должен был бросить, помнишь, тогда, на обзорной площадке Рейнтурм?

А я же чувствовал себя настолько некомфортно, глупо, и, пожалуй, тревожно, что единственным моим желанием сейчас было уйти, и никогда больше не встречать этих людей. Конечно, я хотел бы взять Анри с собой, но он…но он предпочел бы остаться. Еще бы: разве можно ожидать от такого слабака чего-то другого?

– Иди к черту, Мириам. Ты напугала Анри. И только сильнее разозлила Этьена. Смотри, он то краснеет, то бледнеет, кажется, он готов швырнуть в нас пару стульев.

– Неужели? Этьен, и зол? Не болтай ерунды! Этьен – представитель самого просвещенного слоя интеллигентного высшего среднего класса Западной Европы. Эти люди не ведают, что такое агрессия, злоба без причины или с ней, они – вежливые и учтивые, почти как дипломаты, и даже больше. Да и какая злоба и ненависть может быть, если ты живешь в огромном доме, имеешь все, что может позволить себе представитель обозначенного класса, и, пожалуй, единственное, чего тебе не хватает – это капелька той самой любви. Любовь – причина неврозов, так уж повелось, и даже высший средний класс иногда страдает. Наверное, нужно перейти в самый высший класс, чтобы перестать задумываться о таких человеческих вещах. Ну а пока ты не можешь быть самим собой, особенно в любви, пока обманываешь сам себя, и окружающих, внушая себе что-то такое, что глубоко тебе чуждо, и противно… О, Этьен, мой дорогой Этьен, как я тебя понимаю, пусть я совсем, черт возьми, не из высшего среднего класса. Ну а для всего остального есть таблетки, которые заботливо выпишет семейный психотерапевт. Сколько раз в день их нужно принимать, Этьен? Одну утром, во время легкого завтрака, вторую – в обед, быстро запить водой, пока никто не заметил, и, наконец, последняя – за два часа до сна. Чтобы непристойные эротические сны не одолевали, и чтобы к тебе, наконец, вернулось чувство собственного достоинства…

Я отвесил Мириам звонкую пощечину. И после – довольно улыбнулся, а, глядя на то, как её глаза покраснели, и как она потирает место удара, громко рассмеялся.

– Попридержала бы ты язык, иначе получишь еще раз. По другой щеке.

– И что, никто даже не заступится за меня, а? – обиженно и плаксиво проговорила Мириам.

– Получила то, на что напрашивалась, – Мартин пожал плечами.

– Значит, антидепрессанты не помогают, Этьен? Легко же тебя вывести из равновесия, конфетка, – Мириам быстро пришла в себя. Она несколько картинно тряхнула головой, чтобы поправить налипшие на лицо волосы, и взглянула на меня…как на полное дерьмо.

Меня же интересовало только одно: откуда она, черт бы её побрал, узнала, что я сижу на антидепрессантах?

– Смотри, Анри, какого человека ты назначил себе в возлюбленные! Когда я смеялась над тобой, он и бровью не повел, а, как только я слегка задела его, он не нашел ничего лучше, как ударить меня. Подумай, Анри, подумай…

У меня на секунду в глазах потемнело. Я зачем-то быстро посмотрел на Мартина, словно он должен был тут же что-то такое гадкое сказать, но на его лице не отразилось вообще ничего.

– Ну, не нервничай, Этьен! Здесь, если можно так сказать, все свои. Мы все поймем тебя. Неужели не ясно, что я собрала здесь сообщество единомышленников? А они, как известно, на многое смотрят одинаково. Итак, повторяю снова: приглашаю вас принять участие в моем арт-перфомансе…

– Который уже вовсю идет, – Мартин покачал головой, и, растянув губы в улыбке, быстро посмотрел на меня, но тут же отвел взгляд.

– Верно. Да, не могу не заметить, что одно из важных качеств истинного художника – это беспредельная честность, граничащая с идиотизмом и фальшью. Поэтому позвольте мне быть последовательной. И, раз уж я разоблачила ваши отношения, Анри и Этьен, следует разоблачить и наши с Мартином. Мы познакомились случайно, и пребывали на дне отчаяния, каждый по своей причине: меня бросила любимая девушка, точнее, она отвергла мою любовь, поскольку я, к несчастью, не была прекрасным юношей, а её интересовали только юноши и их члены, ну а Мартина…нет, его никто не бросал, но это он сам бросил одного мужчину, который был старше…на сколько он был старше тебя?

– На двадцать три года, – спокойно сказал Мартин.

– Да, на двадцать три года. Мартин не хотел быть больше его марионеткой, не хотел этого покровительственного обращения, он устал терпеть это унижение. Мартин, общаясь со своим мужчиной, чувствовал себя глупым, неопытным, ничего не знающим, и не смышленым. Мартин, в конце концов, хотел спать с кем-нибудь помоложе. И потому он написал мужчине откровенное письмо, полное упреков, детских обид и зависти. Мартин, конечно, не мог ничего этого сказать прямо в глаза. Он не очень смел, наш Мартин. И все-таки он, бросивший, как и я, отвергнутая, нуждался в утешении. Дело в том, что мужчина оплачивал обучение Мартина в художественной академии прекрасного Дюссельдорфа. Мужчина все-таки не был меценатом, чтобы продолжить делать это просто так. А Мартин не был настолько прекрасным любовником, чтоб мужчина мог оплачивать его обучение по старой памяти и в знак вечной благодарности за возвращенную молодость. Я жалела Мартина. А когда он сказал мне, что мужчина по совместительству декан факультета, на котором Мартин учился, я рассмеялась. Но начала сочувствовать Мартину еще больше: значит, его скоро исключат из академии. Все-таки грустно, когда тебя исключают по такой глупой причине.

Тогда я предложила Мартину уехать со мной в Бельгию. Мое обучение в Германии подходило к концу, но я решила оборвать его досрочно, поскольку не в моих силах было ходить на одни и те же занятия с ней, – той, что отвергла меня. Мартин был пьян, и согласился. Я объяснила ему, как можно все это обустроить. Он был так благодарен, а я так рада, поскольку смогла помочь хоть кому-то, что в итоге мы поехали к нему и переспали.

Мы тут же поняли, насколько это было отвратительно для нас обоих, и, желая достигнуть низшей точки самоунижения, решили стать лучшими друзьями и держаться друг за друга. Кстати, у этой дружбы была и объективная причина: Мартин отлично знал английский язык, в отличие от всех прочих студентов и жителей Дюссельдорфа, поэтому мы могли подолгу разговаривать, но только нам не о чем было говорить. Мартин два с половиной года ходил на дорогостоящие курсы, прилежно занимался, и потому достиг такого результата. Курсы, кстати, тоже оплачивал тот мужчина –декан факультета. Так что, в определенном смысле, Мартин выучил английский язык благодаря постели…

– Ну хватит! – Мириам, произнося этот монолог, держала свою руку на плече сидящего за столом Мартина, поэтому ему не составило труда шлепнуть её по пальцам.