– Нет. Я бы лучше открыла свой собственный музей. Знаете, как раз для всех тех, кто разрисовывает картонки синим цветом, и не хочет пририсовывать кораблик, чтоб внести немного смысла.
Почему-то это серьезное заявление, скорее похожее на отчаянный крик души, вызвало у наших сокурсников смех.
– Что смешного, идиоты? – спокойно обратилась Мириам ко всем, кто смеялся. Кого-то это позабавило еще больше, и тогда Мириам, качнув головой, ушла из аудитории.
– Да что с ней? – спросил кто-то.
– Английская истеричка.
– Я думала, она из Германии!
– Ну, значит, немецкая истеричка.
– Прошу вас, продолжим наше занятие. Вы все не понаслышке знаете, что художники – люди очень чувствительные, ранимые…
Еще один стереотип, который достается нам в придачу вместе с классическими канонами живописи. И в который мы сами почему-то так упорно верим, пытаясь быть какими-то сверхчувствительными, жить с надрывом, и вообще, вести себя как полные придурки.
– Мне надо написать пособие, с примерно таким названием «как выжить в Брюсселе, и не сброситься с ратуши», – хмыкнула Мириам, когда мы с ней после занятий сидели на скамейке под цветущими вишнями.
– Брюссель не так уж плох, – пожал я плечами.
– Город-музей, или город классического наследия. Хреново, когда ты приехал сюда из Дюссельдорфа.
– Все города одинаковые, – я хотел донести до Мириам мысль, что можно быть счастливым в любом городе мира, если у тебя есть любимое дело, деньги, и, пожалуй, любимый человек. Что города сами по себе ничего не значат.
– Ну, это уж что-то совсем наивное, – улыбнулась она. – Ладно, котик, что будем делать с нашей прекрасной жизнью в этом безнадежно прекрасном Брюсселе?
Мириам достала пачку сигарет, еще новую, торопливо сняла обертку, и так же торопливо закурила.
– Ты же говорила, что бросила, – с легким упреком заметил я.
– А к черту. Это оказалось не так просто, как я думала. Я все еще не могу избавиться от этого образа, засевшего в голове – образа меня курящей. Реальность всегда начинается с нашего представления, знаешь? Если хочешь, чтоб что-то случилось, для начала вообрази это.
– Так сработает только с сигаретами и алкоголем. Если ты начнешь думать о себе, как о курильщике, или об алкоголике, конечно, со временем ты им станешь, – улыбнулся я.
– Дурак, – Мириам выпустила мне в лицо струю дыма.
– Может, сходим в какой-нибудь музей? Посмотрим на работы старых мастеров? – я взял у Мириам сигарету, и тоже закурил.
– Может, хотя бы ты не будешь издеваться надо мной? Я видела, с какой физиономией ты сидел там, и смотрел на меня. Как всегда, думал о том, какая я глупая, и как иногда неплохо быть таким пробивным и глупым человеком, а?
– Вовсе нет, – я не выдержал, и засмеялся.
– Ну вот. В итоге, все оборачивается так, что и друзья издеваются над тобой. У меня, Мартин, депрессия, к слову, и все, что угодно, причиняет мне боль. Так что твой смех – это как если бы мне нож засадили в спину.
– Мириам, будь проще. Посмотри, какая хорошая сегодня погода, и как красивы улицы, когда деревья цветут…
– О господи, как будто бы это кому-нибудь помогает по-настоящему! – выдохнула она. – Кстати. А ты знаешь, что наш гениальный Анри пытался пару недель назад прикончить себя?
Я сморщился. Судя по интонации Мириам, эта информация носит предельную важность, а я, хоть убей, не мог вспомнить, кто такой Анри.
– Ты, конечно же, забыл Анри? – раздраженно произнесла Мириам, когда я не отреагировал должным образом на её новость. – Анри Лакамп, ходит с нами на теорию живописи, графику и колористику. Помнишь, он еще стипендию у меня из-под носа увел? Такой, мерзкий на вид парнишка, с репутацией подающего способности…
– Карикатура какая-та, – хмыкнул я, про себя отметив, что Мириам, кажется, этого парня попусту ненавидит.
– А он и есть ходячая карикатура. Ну так вот, к чему я начала говорить про его суицид. Его спас Этьен. Черт бы знал, что у них там произошло, но после того случая они стали неразлучны, я все время вижу их вместе, и, конечно, ни о каких больше совместных ланчах с очаровательным Этьеном Роже не может быть и речи.
– Неужели его друг так сильно тебе мешает?
– Его не должно там быть! Я заигрываю с Этьеном, выставляю себя перед ним полной идиоткой, лишь бы что-нибудь вышло, а там сидит этакое чучело, и пялиться на меня. Мы пили втроем кофе на прошлой неделе, и, поверь, давно я не чувствовала себя настолько неуютно в обществе людей. А когда Этьен заплатил за меня, Анри посмотрел на него так, словно тот совершил нечто недопустимое! Ага, Этьен вообще-то за всех заплатил, так что нечего коситься на меня…
– Успокойся, – я положил руку на плечо Мириам. Оно казалось таким хрупким под моими пальцами.
– Но ведь уже почти получалось! Еще месяц, и мы бы стали друзьями, потом я бы познакомила вас поближе, а дальше все бы сложилось само собой. Мартин, не будь таким дураком! Где ты еще найдешь себе такого красивого и богатого парня, как Этьен?
– Меня больше всего интересует, с чего ты вообще решила, будто Этьен – гей…
– Ха, это же очевидно! И он сам говорил порой что-то вроде «меня так вдохновляют мужчины Брюсселя, люблю ходить по улицам, и просто смотреть на них».
– Просто смотреть, – хмыкнул я. – На меня он, кажется, не смотрел…
– Потому что ты, болван, записался не на те курсы! Я же дала тебе список тех предметов, на которые ходит Этьен!
– Но меня это все не интересует, – Мириам в этом деле была, пожалуй, слишком активна. И я до сих пор не понимаю, отчего она так сильно стремиться помочь в деле налаживания моей личной жизни? – Слушай, Мириам, может, он самой тебе нравится?
Мириам строго посмотрела на меня.
– Опять ты издеваешься? С чего бы он мне нравился?
Я пожал плечами, и подумал, что не имеет смысла продолжать этот разговор. У меня испортилось настроение, к тому же. К сожалению, так всегда, если я провожу время с Мириам: я рад ей, но это не может длиться долго.
– Мне в голову пришла одна странная мысль. А что, если Анри и Этьен начали встречаться? Нет, это полный бред, Анри – невзрачный урод, от таких, как он, хочется держаться подальше, не думаю, что Этьен мог бы заинтересоваться им в таком смысле…но сейчас я вспоминаю отдельные реплики Этьена по поводу Анри…знаешь, Этьен со своими странностями. Поэтому я и хотела, чтоб вы были вместе: я бы умерла от любопытства, наблюдая за вами.
– А теперь не умрешь.
– Мартин, ты вообще нисколько не расстроился! – обиженно воскликнула Мириам.
– Да, – я улыбнулся ей.
– Дурак, – она покачала головой, и снова закурила. – Такой арт-перфоманс вы мне обломали, я просто готова впасть в отчаяние.
– Как жестоко и цинично играться чувствами и жизнями других людей, – я продолжал улыбаться, глядя на серьезную и полную решимости Мириам.
– Я знаю. Но в итоге, это может обернуться чем-то прекрасным, – она смотрела вдаль.
«Господи, опять она за свое», – пронеслось в моей голове.
– Я что-нибудь придумаю. Обещай поддержать меня?
Я вздохнул.
– Хорошо, Мириам, я обещаю.
Разве я когда-то был не на твоей стороне?
3. Коммунизм
Мириам пригласила нас к себе на воскресный обед.
Признаться, я был удивлен. Даже не тем, что она позвала и меня, и Анри (которого недолюбливала – что ж, Мириам никогда того и не скрывала), но в принципе тем, что решила позвать кого-то в свой дом.
– Да, будет еще один мой друг, мы вместе учились в Дюссельдорфе, Мартин Фалькхаймер, я рассказывала тебе о нем. Большое упущение, что я не познакомила вас раньше! Пожалуйста, приходи, и не забудь своего уродика, – как он, кстати, не пытается снова залезть в петлю?
Я начал жалеть, что рассказал Мириам про тот случай с Анри. Но мне необходимо было поделиться этим хоть с кем-нибудь! Почему-то я не смог довериться никому из своих друзей, даже самым близким, а Мириам, с которой я общаюсь в основном только в университете, смог.
