Но она, кажется, начинает что-то подозревать о нас с Анри. Во всяком случае, она очень странно смотрела то на меня, то на него, когда я пригласил Мириам выпить кофе в нашей компании…
– Эта девушка слишком много разговаривает, – сказал мне Анри после.
Я пожал плечами: Мириам по большей части молчала, и только следила за нами своим цепким взглядом, а разговаривал в основном я.
Мы гуляли с Анри после занятий, и я сказал о приглашении Мириам.
Как ни странно, Анри не был удивлен, не возражал, и тотчас же согласился пойти. Кажется, он даже обрадовался.
– Наверное, мне пора начинать больше общаться с людьми, пытаться узнавать их, и может, дать им возможность узнать что-то и обо мне, – робко проговорил он.
Я лишь кивнул и улыбнулся.
Честно говоря, между нами происходит нечто совсем странное, не похожее на любовь (её-то я и ожидал меньше всего), но и не слишком похожее на обыкновенную дружбу. Едва ли можно назвать друзьями двух людей, которые признавались друг другу в романтической любви…да, пожалуй, это было «романтической дружбой». Понятия не имею, что это такое, но именно она происходила между мной и Анри.
Разумеется, я не хотел бы, чтобы кто-то догадался об истинной природе наших отношений.
«Почему ты нашел себе такого невзрачного бойфренда? Неужели не было у тебя вариантов получше?» – подобных вопросов я боялся больше всего, а не чьего-то осуждения, или насмешек. Я не смог бы никому объяснить, что нахожу Анри прекрасным. К тому же он – настоящий художник, каковым я, например, никогда не стану.
– А что за друг, которого упомянула Мириам? – уточнил Анри.
– Я его не знаю – Мартин, кажется, а его фамилия…
– Мартин Фалькхаймер? – Анри чуть не подпрыгнул на месте.
– Может быть…кажется, да, – неуверенно ответил я, пытаясь вспомнить фамилию парня. – Раз он учился с Мириам в Дюссельдорфе, он вполне может быть этим самым…Фальк-как-то там
– Значит, он друг Мириам, – задумчиво произнес Анри.
Я остановился и посмотрел на него.
– Мы в прошлом семестре ходили на черчение вместе. Я пару раз помогал ему с чертежами. Наверное, он завалил экзамен: я помню, что этот предмет ему совсем не давался…
Я ответил только спустя мгновение.
– Что ж, вот и будет у тебя возможность спросить, сдал он свой экзамен, или завалил его.
Мириам снимала квартирку в Схарбеке. Мы немного заблудились с Анри, поскольку эта коммуна была мне совершена незнакома, ровно как и Анри, и опоздали.
– Как можно всю жизнь прожить в одном городе, и не знать его?! Брюссель – это ведь даже не Париж, и уж тем более не Лондон! Бьюсь об заклад, я, которая живет тут всего год с небольшим, и то знаю ваш прекрасный Брюссель лучше, чем вы! – ворчала Мириам.
– Она терпеть не может Брюссель, – заметил долговязый парень, который, видимо, и был тем самым Мартином. Он стоял возле окна, и громко отхлебывал чай из кружки, пока Мириам раскладывала что-то (да, именно что-то) по тарелкам.
– Я сам здесь не так давно. Приехал учиться. Я из Гента, – произнес Анри: он стоял на пороге кухни, и как будто бы боялся пройти дальше.
– Гент – очень красивый город, – заметил Мартин. – Я бы оттуда не уезжал. Кстати, твое лицо кажется мне знакомым.
Тогда Анри начал сбивчиво объяснять, что они ходили на одни и те же курсы.
– А, так это ты! Прости, – Мартин широко и неестественно улыбнулся, – я иногда бываю рассеянным, и не очень хорошо запоминаю людей…
Он быстро подошел к Анри, и пожал его руку. Анри даже покраснел.
Я подумал, что этот Мартин мне совсем не нравится.
– Что ж, значит, с нашим местным Анри Матиссом ты уже знаком, прекрасно, – с энтузиазмом сказала Мириам, и пригласила нас сесть.
– Очень забавно. Придумать мне такое прозвище только потому, что мы с ним тезки, – нахмурился Анри, в упор глядя на Мириам.
– А что, тебе не нравится Анри Матисс? Каковы твои художественные идеалы, Анри Лакамп?
– У меня нет идеалов, так же, как и нет кого-то, кому я хотел подражать. Думаю, художник должен жить с ощущением, что до него не было никакого искусства, и создавать его заново, чувствовать себя первым человеком…
Мартин зевнул, Мириам вскинула бровь, и ответила:
– Понятно. Читал Камю? Пару лет назад вышел его неоконченный роман, основная идея которого была похожей, только в том смысле, что человек в принципе всегда является сам для себя первым и единственным, что логично. Все ведь упирается в тот факт, что каждый из нас – смертен? Мило, Анри. Тебе нужен соус к картошке?
– Нет, благодарю, – он внимательно посмотрел на Мириам, мол, не шутит ли она над ним. Но кажется, она была вполне серьезной.
А вот Мартин, судя по плескавшейся в его глазах усмешке, понимал, что здесь затеивается какой-то глупый карнавал. Я понимал это тоже, интуитивно, и, пожалуй, меня раздражало, что кто-то еще, кроме меня, догадывается об этом.
– Я тут недавно думала о природе денег, – без всякой связи с предыдущим высказыванием, продолжала Мириам, – точнее, о том, как они заставляют этот мир работать. Знаете, в буквальном смысле, такой современный бог, который вручную крутит мировой механизм. Забавно, что деньги люди создают сами: их печатают или изготавливают из металлов. Иногда говорят, насколько абсурден миропорядок, раз деньги – предмет искусственного дефицита, который есть не у всех, но в то же время разбросан буквально повсюду, в громадных количествах. И что, если бы можно было раздавать деньги всем нуждающимся, это решило бы проблемы нищеты, голода, страданий и неравенства. Но все намного сложнее, к сожалению. Деньги – довольно удобное изобретение, не находите? Вместо них мы могли бы использовать, допустим, ракушки, или колеса от тележек, и расплачиваться ими в кафе. Дело не в самих деньгах в итоге, а в природе человека. Нет, и жадность тут тоже не при чем.
Представьте на секунду: а если бы я, или кто-то из вас, или любой другой человек на Земле, мог бы придти в магазин, и набрать полную корзинку продуктов бесплатно. И так делали бы все. И продавцы на кассе обслуживали бы бесплатно. И водители автобусов возили бы нас бесплатно. И вообще, люди бы выполняли любую свою работу бесплатно, и получали бы продукты и услуги бесплатно, потому что кто-то еще бесплатно построил дом, бесплатно вырастил овощи или фрукты, политики тоже трудятся на наше благо, не получая ничего…на самом деле, эта модель не кажется такой уж невероятной. Ресурсов на планете достаточно, что бы не говорили зеленые, мозгов у людей – тоже, и, если каждый готов трудиться на благо себя и других, зная, что он получит все необходимое бесплатно, так почему же в итоге наш мир такой кусок дерьма?
Природа человека! Да как заставить всех этих фермеров, строителей, политиков, писателей, и всех остальных работать бесплатно? Энтузиазм не может быть постоянным, его недостаточно, потому что люди сегодня чувствуют себя так, а завтра готовы послать все к черту.
Вот и получается, для того, чтоб этот мир хоть как-то вращался, нужно нечто универсальное, одинаково ценное для всех…искусственный элемент, ради которого все будут выполнять свою работу, на которой они, – никогда по своей воле! – оказались. И должна быть такая искусственная вселенная, где перед человеком встает необходимость этот одинаково ценный элемент тратить, и идти добывать его снова, и так до пенсии, и до могилы.
Потому что, если дать человеку полную свободу действий, то он попросту будет слоняться и ничего не делать. И тогда мир остановится, и громоздкая конструкция общественно-политического и экономического порядка улетит в пропасть. Вместе с каждым из нас. Конечно, одним из вариантов может стать переход к натуральной экономике и примитивным формам управления, но что-то мне подсказывает: никто не захочет отказаться от современной цивилизации, как бы настойчиво он её не критиковал. Вот так. Ешьте вы, черт возьми, остынет все, и будет несъедобно!
Мириам, вообще-то описанное тобой утопическое общество называется коммунистическим. Ну это так, на случай, если ты вдруг решила, будто твоя идея – новая, – сказал Мартин, искоса поглядывая на свою подругу. – Коммунисты предлагали отказаться от денег, потому что они никому не будут нужны: ведь каждый человек будет заниматься тем, что ему по душе, следовательно, осмысленный труд принесет благо как обществу в целом, так и каждому отдельному его члену, и, следовательно, эта осмысленность изменит сам характер обмена в обществе. Перефразируя тебя, людям станет не нужен пинок в виде денег, чтобы что-то делать. Однако коммунисты и предполагали, что это будут…немного другие люди. Совсем других моральных стандартов. Не мы с вами, и уж тем более не крестьяне отсталой императорской России…
