Мы с Анри изумленно смотрели на этих двоих.

Мириам состроила кислую физиономию, и медленно начала хлопать в ладоши, видимо, пытаясь изобразить «восторг» от выступления Мартина.

– Браво, браво, герр Фалькхаймер, – низким голосом проговорила она. – А я-то думала, будто единственной идеей коммунистов был ГУЛАГ. Ну спасибо за разъяснения!

– Вы что, увлекаетесь политикой? – почему-то шепотом спросил Анри.

Мартин и Мириам переглянулись, и в голос ответили «нет!»

– Только искусство: политика не для таких, как мы, – насмешливо произнесла Мириам.

– Как насчет политического искусства? – спросил её Мартин.

– Брось: игры прошлого века, а мы тут на пороге нового тысячелетия, между прочим. Художникам нужно заявить нечто такое, чего никто прежде не заявлял. Верно, Анри?

Мириам улыбалась одними глазами, и пристально смотрела на Анри. А тот набрал полный рот картошки, и жевал с видом самым несчастным, словно чувствовал себя виноватым в чем-то.

– Я думаю, это самое верное: пока мы болтали о разных глупостях, человек ел, раз уж ему предложили этот бесплатный обед, – прокомментировал Мартин неуместно ироничным тоном.

Я вздохнул.

– Возможно, мне показалось, или в вашей предыдущей реплике было намерение оскорбить?

Мириам присвистнула, а её друг оскалился.

– Кого оскорбить? Вас? С чего вы решили?

Я тоже улыбнулся, полагаю, не менее злобно, чем Мартин.

– У вас была не очень дружелюбная интонация.

– Вот как. А по мне, не очень дружелюбно пытаться устроить конфликт на пустом месте. Так ведь, Мириам?

– Нервные вы все. Полнолуние на вас так влияет, что ли? – Мириам встала из-за стола, открыла окно, села на подоконник, и закурила.

– Ты ведь говорила, что бросила? – удивился я.

– Я непостоянная.

– Мириам, ты же позвала нас сюда не для того, чтобы поспорить о коммунизме? – вдруг вставил Анри, посмотрев на меня при этом как-то…устало.

– Как знать. И все же, Анри, скажи, с точки зрения по-настоящему талантливого художника: какая цель может быть у нас, когда мы занимаемся искусством?

– Все зависит от…индивидуального случая, – несмело ответил Анри.

– Звучит, как диагноз, знаешь ли. Индивидуальный случай, индивидуальная болезнь… – Мириам подошла к столу, скрестила руки на груди, и строго, почти презрительно, посмотрела на нас: – хорошо, тогда позвольте мне сформулировать вопрос иначе. Что самое главное в жизни, господа?

Мартин прыснул, Анри совсем поник, а я только наклонил голову вбок, и рассматривал лицо Мириам.

– Это риторический вопрос, или надо ответить? – не поворачиваясь к Мириам, с вызовом произнес Мартин.

– Ты думаешь, я сотрясаю воздух только ради того, чтоб заполнить вашу бесконечную пустоту очередным вопросом из разряда вечных, а потому и не нуждающихся в ответах? Конечно, черт возьми, надо ответить!

Я подумал, что, кажется, Мириам что-то приняла, и нам с Анри лучше бы уйти. И зачем она пригласила нас? Глупо и неловко.

– Я думаю, главное в жизни – это счастье, – сказал Анри.

– Неплохо. А ты, Этьен, как считаешь? – Мириам вцепилась в меня глазами.

– Любовь, – я почему-то усмехнулся.

– Другого ответа я от тебя и не приняла бы, – на секунду лицо Мириам осветилось довольной улыбкой. – И ты, мой верный друг?

Мириам положила руку на плечо Мартина.

– Деньги, – как мне показалось, грустно отозвался её приятель.

– Конечно. Я знаю, насколько они важны для тебя. А теперь, господа, позвольте и мне озвучить свое мнение. Полагаю, в жизни нет ничего важнее двух вещей, которые невозможно отделить одну от другой, и которые одновременно составляют как смысл, так и цель всякой достойной и пристойной жизни. Это, господа, – творчество и свобода. Ну, – теперь Мириам улыбалась как-то ехидно, и даже злобно, – и кто из нас четверых настоящий художник? Для вас важны только счастье, любовь и деньги! Что за китч!

– Не такой уж китч, в отличие от твоих творчества и свободы, – Мартин сел вполоборота, и я с каким-то мрачным удовлетворением отметил, что у него очень красивый профиль, – бьюсь об заклад, если бы кто-то из нас назвал их, ты, конечно же, заявила бы, что главное в жизни – деньги, успех и любовь. В этом вся ты и есть, Мириам.

– И снова ты смотришь на меня так, будто думаешь, что я самый глупый человек на свете, – оскалилась она в ответ. – Подождите секунду, господа, мне нужно взять белый лист и черный фломастер!

Мириам кинулась в соседнюю комнату.

– Может, нам все-таки лучше уйти? – осторожно спросил я.

Мартин лениво развернулся, и посмотрел мне в глаза.

– Нет, не волнуйтесь: Мириам почти все детство проходила в драмкружок, так что это не более чем отчетная сценка. Она, наверное, до сих пор думает, что продолжает ходить в драмкружок. Давайте дождемся окончания представления.

– Мириам всегда казалась мне нормальной, – грустно признался я.

– Мне тоже, до того, как я узнал её получше. Страшное разочарование, – кивнул мне Мартин, чуть прищурившись.

Анри же, недолго думая, продолжил поедать жареный картофель и салат. К слову, так себе на вкус – Мириам явно не была способным кулинаром.

– А ты всегда такой голодный, Анри? – Мартин широко улыбнулся.

Анри отложил вилку в сторону, и тихо произнес «извините». Нет, это уж слишком.

– Я бы все-таки советовал тебе… – начал я, но Мартин сделал жест рукой, сказал что-то вроде «расслабься», чем окончательно выбесил меня. Впрочем, в этот момент вернулась Мириам, и я решил, что разберусь с её приятелем чуть позже.

Мириам держала в руках большой лист, изрисованный какими-то каракулями.

Она села за стол, и положила лист прямо поверх тарелок и еды. Мы глупо уставились на рисунок, который сопровождали короткие подписи. Я невольно усмехнулся.

Мириам изобразила песочные часы. Внутри верхней колбы часов она вписала слова «любовь и деньги», внутри нижней – «творчество и свобода». По сторонам от них, изображая движение воображаемого песка вниз, и почему-то вверх, хоть и это невозможно, Мириам нарисовала стрелки: та, что указывала вниз, была подписана как «счастье и покой», та, что отсылала наверх – «отчаяние и метания души».

– Нуждается ли этот простой парадокс в некоторых пояснениях, или же вам все предельно ясно? – профессорским тоном спросила Мириам.

– Получается, если мы перевернем часы, и наверху окажутся «творчество и свобода», тогда…движение вверх, как указывает стрелка, останется за «счастьем и покоем», но, как мы знаем, песок падает только вниз… – говорил Анри, внимательно разглядывая схему.

Мириам быстро закивала.

– Да-да, поэтому человек всегда выбирает что-то одно: если любовь и деньги, что ж, возможно он в довесок получит счастье и покой, но ни о какой свободе и тем более творчестве ему и мечтать не придется. Но зато он избегает иного полюса – отчаяния и бесконечных поисков, ведь свобода и творчество, истинные свобода и творчество, конечно же, не сулят ни покоя, ни любви, ни счастья, по крайней мере в том смысле, в котором его понимает подавляющее большинство населения планеты Земля, включая и нашего очаровательного и гениального Анри.

Я встретился взглядом одновременно с Мириам и Мартином. Не могу этого объяснить, но меня в тот момент словно током пронзило…

– Предлагаю назвать это парадоксом песочных часов Мириам Филлипс, или по-другому – «несуществующее противоречие, изобретенное пытливым, но бестолковым умом на пустом месте». Так даже вернее будет…

Мириам резко встала из-за стола, схватила тарелку с недоеденной картошкой и кучей зеленых листьев салата, и вывалила содержимое блюда на голову Мартина.

– Спасибо, что хоть не долбанула меня этой тарелкой, – тот только подпер щеку рукой, и вообще, выглядел так, словно ничего особенного и не произошло.

– Наверное, вы часто так развлекаетесь? – спросил я.

– Периодически, – Мартин нехотя встал, и начал оттряхивать свою одежду от остатков еды.

– Отстираешь, – фыркнула Мириам. – Так вот, господа, – это уже она обращалась к нам, – думаю, сейчас самое время внести некоторую ясность, и сказать вам, с какой целью я вообще вас позвала. Конечно, понимаю: вы так себе союзники, учитывая ваши жизненные ориентиры, и рассчитывать на вас особо не придется. Но все же, кого-то лучше я, пожалуй, и не найду, в этом слишком очаровательном для меня городе-музее. Вы, кстати, никогда не замечали, что Брюссель похож на модный, востребованный, но совершенно бесполезный магазин парфюмерии? Конечно: как только ты подходишь близко к нему, на тебя обрушивается град сладких и прекрасных ароматов, но, немного пройдясь вдоль выставленных в галерее флаконов и флакончиков в стиле ар-нуво, ар-деко, неоготики, готики, и так далее, ты замечаешь, как неоправданно высоки цены, и что вообще-то все флаконы, равно как и запахи, – одинаковые…