– Мдаа… Значит не судьба, – задумчиво протянул проводник, – Ну может хоть сыну повезет выбраться с этой планеты. Да, давайте за мной, тут недалеко уже, – он махнул рукой вперед, – Тут прямо до перекрестка, затем направо, до площади. Слушайте, – бросил старик уже на ходу, – а что значит «выращивают»? Вы разве не из материнского пуза вылезаете, после, ну… – проводник на секунду замялся, – Ай, неважно.

– После секса? – ухмыльнулся Эдрих, – Нет. Говорят, таким способом размножался вид, который был до нас. Наши предки, вроде как. Но они все вымерли, после того, как мы перешли на пробирки и появились первые бессмертные. Судя по тому, что я видел в документалках и статьях – старый способ был крайне негигиеничный. Там и наследственные болезни у ребенка появлялись, и всякие уродства, да и сам по себе он мог получиться каким угодно, но самое главное – смертным. А сейчас всех порченых отсеивают и перерабатывают еще в период эмбрионального развития, да и случайных или незаконных детей родить не получится, что к лучшему. Было бы страшно представить, если б их заводили все кому не лень, просто после того, как потрахаются. Перенаселение, голод, каннибализм… Да даже без этого – если вдруг у ребенка родители моральными уродами окажутся, каково ему будет. А так – без тестов на пригодность в качестве родителя, без денег на выращивание эмбриона и дальнейшее содержание младенца им просто никто не даст его заделать. Что, как мне кажется, очень правильно. А ты разве, не…

– Я, – скривился старик, – тот самый вымерший вид, который, как видишь – очень даже жив. Но общество у вас дурацкое, если не дает человеку решать, заводить ему детей или нет. Такое только он может решать. Ну, еще и бог.

Теперь скривился уже Эдрих. Скривился и сплюнул на стекло своего шлема, пробормотав что-то вроде: «Еще один больной на голову. Будет Дейму компания». А потом, пожалев о своей дурацкой привычке, снова включил очистку.

До перекрестка мы шли молча. Улица была совершенно пустая и чистая. Ни тварей, ни останков брошенной техники, ни обрушившихся домов. Видать, на совесть их собирали. Но вот за поворотом путь нам преградила стена. Вернее, ее некое подобие. Кто-то перевернул две тяжелые грузовые машины и обил их кузова стальными листами в несколько слоев, оставив лишь небольшие смотровые щели, так, что они теперь напоминали теперь два больших железных дзота. Между ними, по всей видимости, когда-то были импровизированные ворота, все из тех же листов. Сейчас их остов, прогнивший практически до состояния трухи, валялся неподалеку. Вокруг не было ни души.

– Это и есть ваша «централка»? – недоверчиво покосился на старика Селлас, – Как-то не слишком людно.

– Внешний периметр, – сплюнул проводник, – Когда нас было много – он был основным средством нашей обороны. А потом пришли твари и смяли его, заставив всех выживших отступить на площадь. Там мы и сейчас живем. Давайте за мной. Она совсем близко.

Идти и вправду оказалось недалеко. Вскоре между домами показался просвет, и дорога уперлась в просторную, можно даже было сказать, что огромную площадь, над которой низко нависали тяжелые кровавые облака. Чуть поодаль от небоскребов, посреди нее располагалась еще одна стена, собранная из старых железных листов, дерева, каких-то обломков и просто мусора. На ней виднелось несколько темных фигурок дозорных. Судя по их оживлению, они тоже заметили нас и уже готовили теплый прием.

– Все, пришли, – бросил старик, остановившись, – Вот она – «централка».

– Стоять! Стоять на месте! Руки за голову! – прокричал один из дозорных, когда мы приблизились к стене.

– Ага, вот так всегда, – хохотнул, врубив на полную громкость внешнюю связь Эдрих, – Сначала просят за голову, потом – за спину, а после – прямиком в жопу. Нет уж, вы меня извините, но "в жопу" – это не по нашей части.

Селлас на всякий случай положил руку на плече мальчишки, выразительно глянув на старика: мол, дернешься, и шея твоего сынишки в тот же момент провернется на все триста шестьдесят градусов.

– Так, послушайте, – я вышел вперед, закинул винтовку за спину и примирительно поднял руки, – Не знаю, за кого вы нас приняли, но если бы мы хотели вам навредить, уж поверьте мне – мы бы разнесли тут все нахрен, еще до того, как вы успели бы произнести «Стоять!». Все что нам нужно – укрытие, хотя-бы на время. И информация о том, что в этом мире вообще твориться.

Караульный замолчал на несколько секунд, решая какую-то мысленную дилемму, повернулся к своему товарищу и что-то тихо скомандовал. Что именно, разобрать у меня не получилось – не успел увеличить мощность приема на уловителе, однако второй дозорный в то же мгновение скрылся за стеной, и, судя по звукам, там началась какая-то нехорошая движуха.

– А ребят наших вы тоже взяли в плен, потому, что вредить не хотели? – крикнул дозорный явно растягивая время.

– Так Сел, – скомандовал я, переключившись на внутреннюю связь, – Отпусти заложников, возьми пару ребят и дуй на левый фланг этой «крепости». Там что-то вроде небольшой постройки есть, с которой хорошо будет видно, какого хрена внутри происходит. Как только доберетесь – дай картинку, – скомандовал, перешел на главный динамик и продолжил диалог с дозорным.

– Ваши «ребята» сами напали на нас, только завидев. И после двух выстрелов в лицо мы, в качестве компенсации, попросили их лишь об одной услуге – показать дорогу до лагеря. Что они честно выполнили и теперь могут идти.

Эдрих легонько подтолкнул старика стволом в спину, мол, давай, топай к своим. Тот поначалу не поверил, что его отпускают, и покосился на ухмылявшихся «братьев». Парни, увидев это, заулыбались еще сильней, от чего их «улыбки» стали напоминать оскал оголодавших собак. Это немного подстегнуло пленника. Он дернул своего сына за рукав и медленно, неуверенной походкой направился к стенам импровизированной крепости, то и дело оглядываясь на нас. Думает, что будем стрелять? Возможно. Неужели оружейники их так затерроризировали, что они в любом человеке теперь видят врага.

Ворота открывать старику не стали. Видимо, побоялись, что не успеют захлопнуть до того, как мы ворвемся внутрь. Вместо этого со стены скинули некое подобие веревочной лестницы, сделанной из обрезков труб и чего-то отдаленно напоминавшего высушенные лианы, вроде тех, которые мы видели на домах. Старик, несмотря на свой дряхлый вид, буквально взлетел по ней наверх. Сын чуть менее расторопно последовал за ним. На верхотуре стены наш проводник задержался, о чем-то коротко переговорив с дозорным, а после поспешно скрылся за ее гребнем. В прохладном дневном воздухе вновь повисла хрупкая, напряженная тишина, нарушаемая лишь далеким завыванием ветра.

– Что-то мне не нравится их настрой, – пробормотал под нос Берт, – Как бы до крови не дошло.

– Разве что – их собственной, – хмыкнул в ответ Эдрих, – Насколько я помню, те пукалки, которыми они пользуются, пробивать нашу броню пока что не научились.

– Ага, вот только уж больно нагло они себя ведут, – ответил ему пилот, – Либо блефуют, либо сейчас готовятся достать туз из рукава.

Зараза, а ведь он прав. Не дело нам тут толпиться. Если у этих оборванцев каким-то чудом окажется тяжелое вооружение – зацепит всех разом.

Я еще раз окинул взглядом площадь. Укрытий на ней почти не было, если не считать небольшой постройки, на которую карабкался сейчас Селлас с парнями. Небольшие скверы, зеленые насаждения – все это было уничтожено защитниками крепости, чтобы обезопасить подходы к своему убежищу. Остались лишь обугленные пеньки и изломанные скелеты стальных конструкций, сиротливо стоящие посреди каменной пустоши. Мда. Сейчас ох, как бы пригодились противопулевые щиты. И почему не подумал попросить одноглазого их напечатать…

– Шеф, мы на крыше, – отозвался Селлас. Голос бойца был совершенно спокоен, но я буквально кожей почувствовал исходившее от него напряжение, – И то, что мы тут видим – нихера не хорошо.