– Нет такая роскошь нам непозволительна, у меня каждая пара рук на счету. Устраиваем вентиляцию, для работы сразу после взрыва, применяем дыхательные аппараты устроенные на манер водолазных. Андрей как сейчас раз на таком восседает, под чехлом не видно, но потом я вам покажу в действии… А вот противник обычно бросает с такими усилиями созданную работу и начинает по-новой. Страх поражает людей сильнее взрыва, так что здесь все продумано до мелочей. Изредка удается даже отбить вражескую мину и мы включаем ее в свою контрминную систему.

– Неужто Всеволод Юрьевич до рукопашных схваток под землей в этих ваших норах доходит дело?

– Слава богу пока не было, но мы готовы – нижние обязательно чины носят при себе ножи, а у меня имеется с десяток револьверов, обычно ими пользуемся для действий на поверхности. Так на прошлой неделе мы ночью проникли в воронку от преждевременного взрыва вражеского заряда и оттуда вышли в новую французскую галерею.

– Наши потери велики? Я признаться как в могиле себя ощущал там внизу в подземелье.

– Впечатлительная у вас граф натура однако, с начала осады мы потеряли пятерых нижних чинов, из них только трое погибли под землей, включая и того отравленного. Здесь намного безопаснее, чем вверху на бастионах под обстрелом.

Далее собравшиеся поговорили "о том и о сем", о политике и нравах, привычно поругали Австрию пополам с Пруссией и случайно упомянули имя генерала Тотлебена.

– Что это за светлый ум! – с неподдельным восторгом воскликнул Романов, голос подполковника задрожал от волнения – Ему, а не мне приписывайте, господа, всю честь того, что усилия неприятеля в этой осадной м подземной войне не привели пока ни к чему. Он голова, я только руки, просто исполнитель его поразительно гениальных планов!

– Не скромничайте Всеволод Юрьевич, если Тотлебен спас Севастополь, от преждевременного захвата врагами, то вы сберегли флот от неминуемого потопления. Я полагаю государь отметит ваши заслуги по достоинству.

– Увольте милостивый государь! Кто обо мне вспомнит после войны? Дальше полковника в чинах не вырасту определенно. Тут надобна или протекцию иметь, или действительно быть великим человеком как Эдуард Иванович. – слегка улыбнулся усталый подполковник. Невольно в его памяти всплыл забавный эпизод произошедший на днях в штабе, куда Романова пригласили на совещание…

"Любезный Ползиков, поздравляю тебя с наградой храбрых. С самого детства ты был стоек, помню я, как ты с особенным искусством умел стоять на голове. Очень обрадовался я, узнав, что ты умеешь так же твердо стоять головою за Государя и Отечество. Посылаю тебе орден Св. Георгия. Спасибо Ползиков. Александр 16 февраля 1856 г." Нет конечно спору нет инженер-полковник Владимир Петрович Ползиков свой георгиевский крест заработал честно, но выходит чтобы заслужить внимание верховной власти требуется и еще кое-что специфическое. Посмеялись они тогда в своем кругу инженерной братии, когда Ползиков зачитал им это послание наследника престола, но горький осадок остался.

– Нет братцы мои, не быть мне генералом, я в акробатике не силен и на голове стоять не умею, не обучен таким фокусам…

"Странный человек!" – подумали в одно и то же время оба посетителя. Разговор их были неожиданно прерван появлением сапера-телеграфиста, который влетел в подземельный кабинет Романова и, запыхавшись, отрапортовал:

– Ваше высокоблагородие, снова идет француз контрминою, с третьего нумера доложили по связи, слышно работает!

Услышав слово "идет", Лев вообразил, что "враг идет на приступ", и хотел было бежать наверх, чтоб принять участие в схватке, но Романов его остановил:

– Куда вы спешите? Давайте послушаем сперва новую работу французов.

На удивление гостей, потянувшихся было к вешалке за саблями, подполковник никуда уходить не торопился. Прислонив к уху что-то вроде небольшой чашки, соединенной проводом с телеграфным аппаратом, он долго и внимательно прислушивался, одновременно манипулируя свободной рукой рычажками странного устройства, извлеченного по такому случаю из под стола.

– Далеко, еще саженей 40 до них будет, можно не торопиться… Вы что так на меня уставились господа офицеры? 19 век на дворе давно! Это станция дистанционного прослушивания. – поспешил с объяснениями гостеприимный хозяин подземелья, – Я немного изменил для своих нужд конструкцию "звукового телеграфа" или "телефона" – так кажеться называет сию вещицу ее изобретатель. Полезнейшая штука получилась, теперь нет необходимости ползти каждый раз в мину, едва там шум вражеских работ заслышат. Для предварительной оценки вполне подходит, а точную мои молодцы на месте проделают.

Остаток дня Толстой вместе с приятелем провели у Романова, пока вновь попили чай, да поговорили на разные темы уже стемнело. Поднявшись на бастион и посмотрев на скрывающуюся в вечерней дымке панораму крепости он вспомнил наконец, что не все намеченное на сегодня исполнил, а завтра надо принимать полубатарею. Следовательно надо обязательно отыскать того нижнего чина телеграфиста, чье имя упоминалось в газетной заметке, на центральный телеграф возвращаться уже не хотелось, да и далеко… Лев решил еще раз заглянуть в штаб, может быть получиться там застать нужного человека. Проблуждав некоторое время в лабиринте траншей и ходов сообщений граф наконец с сумел добраться до штаба. Днем он уже побывал в этом просторном блиндаже, напоминавшем большую многокомнатную городскую квартиру поэтому сразу уверенно направился на узел связи, помещавшийся в одном из многочисленных закутков. От аппарата ему навстречу поднялся человек в солдатской шинели с погонами фельдфебеля. Чем то он напоминал Толстому его самого, сразу видна та же порода людей, как говаривал покойный дед: "крепких на кулак".

– Здравствуйте ваше благородие, Лев Николаевич, – приветствовал телеграфист гостя, – Турчанинов меня оповестил еще в обед, но только сейчас удалось вырваться, сегодня было слишком много дел.

– Зачем так официально? Меня пока только по имени величают, годами еще не вышел. – несколько опешил будущий великий русский писатель.

– Сам не знаю… так получилось, – и в самом деле Толстой для нашего современника, это Лев Николаевич, а не Лева.

Разговор у них вышел донельзя печальный, корнет о судьбе которого хотел разузнать граф, уже давно похоронен на городском кладбище, где обычно погребали погибших офицеров. Александр ничего не скрывая рассказал собеседнику о всех деталях той ночной драмы. Умолчал он только о том, что не сумел выполнить последнюю просьбу Петра, не смог написать ни строчки его родителям, пришлось доверить это дело штабным писарям, а те привычно напортачили…

– Так я и думал. Жаль мальчика, он даже за девицами еще не бегал кажется.

– Судьба Лев Николаевич, все под ней ходим, вы надолго к нам?

– Дают вылазочную полубатарею трехфунтовок, не знаю будет ли толк от столь малого калибра. Вы лучше поведайте, как тут дела обстоят, чай к штабу близки, а то мне как приезжему разобраться пока трудно.

– Как дела… как дела, хреново у нас дела… – Александр подошел к смотровой амбразуре где очередная ракета прочерчивала в вечернем небе огненный трек по направлению к Севастополю, – Смотрите сами, видите французы новые осадные батареи строят? Наполеон обещал прислать сюда триста крупнокалиберных мортир, вероятно первые уже прибыли на место.

– Но ведь штурмы, сколько их уже было, до сих пор удавалось отбить?

– Все верно ваше благородие, только вот последнего у нас почти не осталось пороха, слава богу, что погода испортилась и вышла передышка. Вот опять запустили ракету, в начале года они бросали на город десять в сутки, а теперь не меньше сотни. Пленные утверждают, что в Балаклаве построен целый завод по производству этой пакости и железная дорога проложена прямо до осадных позиций, чтобы боеприпасы подвозить.

– Полагаете не выдержим? Но как же так? В 1812 мы смогли отбить нашествие двунадеси языков, а тут придеться отступать?