– А где Лидка с Саньком? – окольными путями начала разговор Машка, позволяя Аяне натянуть на себя куртку. В душе девочка молилась, чтобы старшая сестра еще не заметила сломанную помаду.

– У Лидки семь уроков. Санек и не появлялся, – глухо сказала Аяна, застегивая молнию на куртке. – Показывай дневник.

– Давай дома, – Машка дернулась, вырываясь из крепких рук, но Аяна не отпускала. – Потом. Меня позвали гулять.

Развернув сестренку, Аяна распахнула ранец и вытащила розовый дневник с игривыми котятами. Увидев размашистую красную надпись и огромную двойку, сестра примолкла, а между ее черными густыми бровями пролегла тяжелая морщинка.

Маша стояла, потупив взгляд, вслушивалась в дыхание сестры.

– Опять. – Рубанула Аяна так, будто ничего другого и не ждала. – И мать в школу.

– Я забыла выучить, – соврала Машка, прищурившись.

– Ты забыла нормальной родиться! – огрызнулась Аяна, возвращая дневник. – Понятно. С истеричкой я поговорю, но если ты не исправишь, я из тебя душу вытрясу, поняла меня?.. Не слышу.

– Поняла.

– Иди давай. Чтобы к пяти дома была.

– Но я…

– Сейчас вообще запрещу.

– Ты мне даже не мама! – вспылила Машка, отпрыгивая в сторону, чтобы тяжелая рука Аяны не успела отвесить ей пощечину. – Запрещу, вытрясу! Достала! Отстань ты от меня. Я сама знаю, что мне делать!

– Мерзавка, – утробно прорычала Аяна, но Машка, сорвавшись с места, уже пулей вылетела из школы. Аяна стояла посреди узкого коридорчика, где бледными цветами мелькали широкие банты учеников. Аяна в своей черной блузке с длинными рукавами и в черных брюках выглядела среди толпы старухой-смертью. Помолчав, она развернулась и побрела обратно, впереди были еще два урока и консультация. Училась, правда, Аяна из рук вон плохо, но исправно ходила на все уроки – подавала пример мелким.

Какой могла.

…Машку на вокзале уже ждали – она забежала домой, переоделась в джинсы и вытянутый свитер, а потом примчалась ровно к назначенному времени, ощущая внутри странный, почти незнакомый трепет. Таня Марычева! Да еще и с Димой!

Машка никогда не мечтала о такой компании.

Да с ней вообще мало кто соглашался гулять – хоть фамилию Савкины носили только Машка да Илья, разговоры о бедности и пьющей матери ударяли по всем детям без исключения. С ними никто не общался, учителя чаще кричали на непутевую детвору, а Машке ведь так хотелось дружить со всем миром вокруг…

– Привет! А чего без губ своих? – спросила красавица Таня, и Федя, еще один их одноклассник, противно загоготал. Споткнувшись, Машка замерла на полпути, прижала ладонь к губам, пораженная одной-единственной мыслью – и как она не подумала?! Они ведь наверняка захотели с ней погулять только потому, что сегодня она была такой смелой, такой красивой и заслужила быть рядом с ними…

– Сестра отобрала помаду, – сбивчиво пробормотала Машка, и они все разом засмеялись. Она засмеялась тоже – не зная, над чем и почему, но желая быть вместе с ними.

Вместе.

– Ладно, погнали! Юлька не придет, – отозвался староста Димка и спрыгнул прямо на рельсы. Они все прыгнули следом – и только Машка осталась на перроне, испуганно топчась на месте.

– Это же не опасно?..

– Ты что, боишься? – спросила Таня, глумливо прищуривая глаза. Машка узнала этот взгляд – так всегда смотрела Аяна, когда ей стыдно было за проделки сестер и братьев.

– Нет, не боюсь, – решительно сказала девочка и спрыгнула на пути. Вся их компания бросилась вперед – они побежали по шпалам, лавируя между железнодорожными светофорами и стрелками, пытаясь скорее скрыться от чужих глаз. Машка знала, что детям запрещено гулять по путям, но бежала вместе со всеми.

Вместе. Ведь это самое главное, так?..

Вокзал в их городе был обшарпанным и вечно пустым – Машка никогда не ездила на поездах, но всегда хотела попробовать. Она помнила, как однажды, будучи совсем маленькой, ходила куда-то с Викторией – в то время за детьми на правах старшей еще присматривала именно она, – и маленькая Машка в предвкушении замирала у путей, дожидаясь поезда. Большой и черный, грохочущий и свистящий, поезд пролетал стрелой мимо них, а Машка взвизгивала от восторга…

– Это электричка, – сказала тогда Виктория, крепко держа девочку за руку. – Как трамвай, только быстрый. И ездит далеко.

– Круто, – уважительно отозвалась Машка, огромными глазами глядя на неведомую электричку.

– Если хочешь, то помаши рукой, и пассажиры тебе ответят, – предложила Виктория, присаживаясь на корточки рядом с сестренкой.

И Машка принялась махать изо всех сил, приветствуя незнакомых людей из красивой электрички.

Теперь девочка повзрослела, она давно не то чтобы не виделась, а даже и не разговаривала с Викторией, и та электричка из детства осталась лишь счастливым воспоминанием. Потом, много лет спустя, они на вокзале провожали Викторию в новую жизнь – мать не пошла, она снова была в запое. Петьки еще и в помине не было, а с больным Ильей сидела все та же соседка. Виктория обнимала всех, гладила по плечам, смеялась и обещала, что выучится и найдет работу, а потом заберет их всех в большой город, и они будут жить там весело и счастливо.

Аяна сказала чуть позже, что это все неправда, а Виктория просто подарила глупой малышне эту мечту. Но мечту маленькой Машке подарила именно Виктория, и Аяна отобрать ее уже не могла. Машка теперь обеими руками за мечту эту, иллюзорную и детскую, держалась, надеясь в один прекрасный день забыть и о вечно плачущем Петьке, и о дерущейся Аяне, и о злом Саньке.

Сейчас Машка бежала по шпалам следом за Таней Марычевой, глядя, как солнечные лучи напитывают распущенные волосы одноклассницы сияющим золотом. Далеко позади остались и вокзал, и платформа, и случайные пассажиры, с осуждением глядящие на юных разбойников. Паутина из шпал тоже осталась позади, и теперь ребята бежали по прямой, по одним-единственным рельсам, улюлюкая и хохоча, и Машка хохотала вместе с ними.

Мимо потянулись хилые лесопосадки и безбрежное золотистое море выгоревшей степи – по бокам насыпей торчали облезлые сорняки и чахлые карагачи, все еще сохраняющие в серо-зеленых резных листочках летнее тепло. Машка бежала, полной грудью вдыхая запах какого-то прогорклого масла, горной пыли и нагретого за день воздуха, и ощущала себя вдруг такой счастливой, такой бесконечно радостной, что на глазах выступали слезы – то ли от восторга, то ли от ветра, бьющего прямо в лицо.

Наконец-то их гонка завершилась, и пятиклассники съехали по насыпи под карагачи, замерли там, переводя дух. Таня Марычева глянула на тоненькие золотистые часики на запястье, прищурилась:

– Пять минут. Кто первый?..

– Я пойду, – отозвался решительно Димка, приглаживая рукой растрепавшиеся волосы.

– Куда пойдешь? – глуповато спросила Машка и улыбнулась от уха до уха. Федя снова хохотнул.

– Сейчас увидишь, – отозвалась Таня, и глаза ее вспыхнули.

Забравшись по насыпи на рельсы, Димка воткнул белоснежные наушники – его голова мигом начала рвано подергиваться в такт музыке, стоило только щелкнуть по иконке в телефоне. Вот так, двигаясь под музыку, он и побрел по рельсам, смотря вперед потемневшими глазами.

Лицо его стало бледным и сосредоточенным.

Машка с ребятами отошла чуть дальше и теперь пристально следила за Димкой. В груди у девочки поселилось неприятное чувство – вокруг шепчущаяся ковылем степь, полуголые деревья, ветер гонит сухую листву по рельсам. Димка бредет вперед, ничего не слыша.

– А если поезд? – взволнованно спросила девочка, и в то же мгновение Таня схватила ее за рукав свитера – аккуратно, одними пальцами за самый край, но удержала на месте.

– Тише. Смотри.

Димка шел вперед. Воздух вокруг него начал едва уловимо вибрировать, знаменуя приближающийся поезд, и у Машки волоски зашевелились на руках.

– Это же опасно! – брякнула она поспешно, но ее оборвал Федя:

– Заткнись!

Позади Димки показался длинный черный поезд, грохочущий и приближающийся с каждой секундой. Машка зажмурилась, зажимая себе рот рукой. Таня все еще держала ее за рукав, и от касания этих теплых пальцев в любое другое время у Машки бы дыхание перехватывало, но сейчас она слишком волновалась за Димку.