– Я думала, что…

– Ты не знаешь? – громче повторила директриса. Вокруг них начала собираться толпа из любопытствующих.

– Знаю. Мне казалось, так красиво…

– Нет, – брезгливая гримаса вновь исказила лицо. – Это некрасиво. Совсем. Это уродство. Ты похожа на пугало. Быстро умываться.

Машка развернулась, готовая броситься к раковинам у столовой, когда суровый окрик ударил под лопатки:

– А потом мне покажешься!

Ледяная вода колола губы. Все руки покрылись бордовыми разводами – на розовой коже темные росчерки помады казались шрамами. Фыркая, Машка умывалась, пыталась оттереть стойкую помаду, но от этого лишь распухали губы, а вокруг них жгло натертую кожу.

Спустя десять минут, когда уже прозвенел первый звонок, Машка появилась перед директрисой – красная, с губищами на пол-лица, но все еще улыбающаяся.

– Ужас, – резюмировала директриса. – Больше чтобы я не видела. Иди на уроки.

И Машка пошла на уроки.

На лестнице ее поймала за рукав футболки Аяна – все свои прыщи старшая сестра замазала темным тональником и прикрыла пудрой, отчего лицо казалось искусственной маской, но противные прыщики все равно шелушились и насмешливо проглядывали красными пятнышками. Аяна была злой, как черт, глаза ее горели черным гневом.

– С ума сбрендила? – зашипела Аяна, прижимая сестру к стенке. – Гони помаду!

С трудом выудив ранец, пока Аяна держала ее в крепких тисках, Машка вытащила закрытый тюбик и сунула сестре в руку, молясь, чтобы она не стала отвинчивать колпачок. Аяна бросила помаду в карман брюк и, приблизив лицо, буквально плюнула сестре в глаза:

– Дома поговорим. Воровка!

– Прости, – пробормотала Машка, но Аяна уже не слушала – резко развернувшись, она побежала наверх, спеша на свои уроки. Аяна училась в девятом классе, и все знали, что рано или поздно сестра уедет в город к Виктории, тоже зарабатывать деньги и тоже жить красивой жизнью.

Появление Машки встретили аплодисментами – смущенно зардевшись, девочка скользнула на свое место, пытаясь сдержать теплую улыбку. Историчка замолотила ручкой по столу, призывая всех к тишине, но натертые Машкины губы никого не могли оставить равнодушным.

– Угомонились! – рявкнула историчка, разозлившись, и смешки стали сдерживаемыми, а шепот – едва слышным. Машка вытащила из сумки какие-то тетрадки, дневник и учебники, бросила все на парту и выпрямилась, чувствуя себя местной звездой.

Настроение у девочки, несмотря на ядовитый холод директрисы, оставалось прекрасным. Жалко, правда, что помаду пришлось смыть – такие красивые ведь были губы…

В спину Машке невесомо врезался бумажный шарик – отпрыгнул и укатился куда-то под стул. Склонившись, девочка с трудом дотянулась до бумажки и, спрятав клочок за дневником, осторожно развернула. Историчка вызвала к доске тихую мямлю Леночку Яценко, и теперь та стояла, пытаясь выжать из себя хоть что-то, умоляющим взглядом скользила по одноклассникам.

На вырванном листочке в клетку было торопливо написано: «Молоток, Машка! Крутые губы. Красотка!». И подпись.

Таня Марычева.

Марычева! Таня была главной красавицей класса – с огромными голубыми глазами, пушистыми черными ресницами и струящимися золотистыми волосами, она с самого детства приковывала к себе все внимание и была главной в классе. Таня Марычева и подруг себе подбирала весьма придирчиво – только самых хорошеньких и веселых, с кем не стыдно было и вечером погулять, и на вечеринку сходить.

Машка Савкина и Таня Марычева были настолько далеки друг от друга, что почти и не замечали, что они одноклассницы. Машка в своих обносках, с некрасивым крючковатым носом и чуть косящими глазами никак не могла попасть в компанию к Тане.

А тут такое!

Обернувшись, Машка посмотрела на одноклассницу с такой признательностью, что заслезились глаза. Губы почти затрещали от широкой улыбки. Таня, поймав ее взгляд, улыбнулась натянуто и показала два больших пальца.

Подавившись хохотом, закашлял сидевший с Таней главный красавец класса, Димка Большаков – пловец, отличник и староста. Машка с недоумением посмотрела на Димку, не понимая, почему он смеется.

– Савкина! – в очередной раз взорвалась историчка. Кажется, у нее с утра было плохое настроение. – Раз так хочется пообщаться, иди к доске! Ты сегодня и так у нас успела побыть павлином, пошли за пятеркой!

Шутка учительницы была не такой уж и смешной, но класс, изнывающий от невозможности похохотать в голос, просто прорвало – постанывая от смеха, ребята принялись шептаться почти в полный голос. Машка, вновь скупо улыбнувшись, поднялась со своего места.

Дорога до доски была долгой и неприятной – между лопатками зачесалось противное чувство, в горле пересохло, а ладони, наоборот, вспотели. Мямля Леночка Яценко, выпросившая себе тройку, сидела за первой партой с блаженным лицом.

Встав у доски, Машка неуверенно скрестила на груди руки и спросила:

– А чё отвечать-то?..

– Домашнее задание, – кровожадно отозвалась историчка, не давая и подсказки.

– Я не готова, – смиренно призналась Машка, понимая, что выкрутиться не удастся.

Она ждала торжествующего выкрика «Два!». Ждала очередной двойки в дневник, вызова мамы в школу (мама все равно не придет), ждала нагоняя от Аяны… Но историчка, откинувшись на стуле, спросила, словно палач:

– А почему ты не готова?

– Не поняла тему, – брякнула Машка и тут же пожалела о своих словах.

– Какую тему? – по классу вновь пронеслось хихиканье. Машка пристыжено мочала.

– Два, – наконец-то резюмировала историчка. – Неси дневник.

Машка доковыляла до парты, схватила розовый дневник с игривыми котятами, на которых блестели стразы из дешевого магазинчика недалеко от дома. Котята упали на стол перед историчкой. Распахнув дневник, учительница полистала его, с недоумением глядя на незаполненные поля и многочисленные записи красной ручкой, кровавых лебедей-двоек, замечания…

– Тебе не стыдно? Только сентябрь. Пятый класс, – удовлетворяя любопытство одноклассников, историчка показала всем исчерченный красной ручкой дневник. Класс ненатурально охнул с такой силой, будто Машка кого-нибудь убила, не иначе.

Маша молчала: мяла пальцы, поддевала носком кроссовки задирающийся линолеум.

– Лучше бы об учебе думала, чем губы малевать. И кем ты будешь с такими оценками?..

– Проституткой, – едва слышно шепнул толстый Влад, и все снова захихикали. Слава богу, учительница не услышала, продолжая что-то размашисто писать в пустом дневнике. А вот Машка услышала. Она резко подняла голову и отозвалась:

– Я буду ветеринаром.

– Тогда учиться надо хоть чуть-чуть… Знаешь, я бы хотела побеседовать с твоей матерью. Когда она сможет зайти в школу?

– Она не придет, – угрюмо отозвалась Машка.

– Ей что, все равно, как учится ее дочь? Ей все равно на тебя, Маша?

– Нет.

– Тогда она придет.

– Она не придет. Нас семеро у мамки, если она ко всем будет ходить… Да и она опять… Не придет, я ж говорю.

Историчка замолчала, прикусив губу. В классе вновь воцарилась мертвенная тишина – каждый прислушивался к глухому шепоту Машки и отрывистым репликам учительницы.

– Понятно. Садись, Савкина. На следующем уроке тебя спрошу первой, готовься, – и брезгливо толкнула дневник обратно к девочке.

После урока к погрустневшей Машке подошла Таня Марычева. Глаза у главной красавицы лихорадочно горели.

– Слушай, а хочешь сегодня с нами погулять?

– С вами?.. – тихо переспросила Машка, боясь, что ей просто послышалось.

– Ну да. Я, Юлька, Димка будет, Федя еще. Хочешь?

– Хочу.

– Тогда в четыре у вокзала. Договорились?

– Да, – и, уже глядя на удаляющуюся спину, Машка крикнула: – Спасибо!

В груди у нее мигом потеплело.

Когда уроки закончились, а пятиклассники торопливо помчались к выходу, Машка, бегущая со всех ног, едва не врезалась в Аяну – та ждала у раздевалок, скрестив на груди руки и пождав губы. Ее суровое лицо не выражало ничего хорошего. На лавке перед сестрой лежала Машкина розовая курточка.