— Да-да, я просто переволновалась. Помню…
— Мам!
— Да-да, умолкаю. Не буду мешать тебе работать.
— Ты не мешаешь.
— Ты говоришь так, только чтобы меня не обидеть, но ты же знаешь, я не обижаюсь.
— Мам, честное слово, ты мне нисколько не мешаешь.
— Ладно-ладно, но я все равно уже пойду. Нужно еще кое-что прикупить к вечеринке.
— Хорошо, до субботы тогда.
— Пока, милая.
Гермиона отложила в сторону телефон и яростно потерла дико горящее ухо. Тридцать пять минут разговора — шутка ли, неудивительно, что ее ухо цветом теперь походило на вареного рака. Но как бы там ни было услышать голоса родителей оказалось весьма приятно, оставалось только дождаться субботней вечеринки.
</p>
* * *
<p>
Остаток рабочего дня прошел в таком же неспешном ритме. Почти сразу после обеда ненадолго забежал Теодор Нотт, через час зашли Невилл и Луна, почти следом за ними — Джинни. Ханна Эббот заскочила буквально на несколько минут, после чего поспешила в «Дырявый котел», уверенная, что без нее он взлетит на воздух.
От этих знаков внимания Гермиона буквально светилась радостью и счастьем. Едва рабочий день закончился, она быстро собралась и окрыленная полетела домой. Живоглот встретил ее довольным мяуканьем и тут же начал тереться о ноги, требуя еды. Она погладила густую шерсть питомца и отправилась на кухню. Пока кот уплетал молоко из миски, она зашла в гостиную и сразу же увидела две новые открытки. Одна была от Молли и Артура, вторая — от Билла и Флер.
Часы показывали семь пятнадцать. Гермиона упала в мягкое кресло и уставилась в одну точку. Грусть, тоска, печаль — с каждым мгновением они все больше заполняли ее сердце. От былого радужного настроения не осталось и следа. Она встряхнулась и прошла на кухню налить стакан сока. На верхней полке холодильника лежала бутылка белого вина. Это стало последней каплей.
Гермиона вихрем пронеслась в спальню и — как была в одежде — рухнула на кровать, заходясь в рыданиях. Поздравления от родителей, друзей и коллег, нессомнено, были приятной частью этого праздника, но как же было обидно, что самый важный человек в ее жизни, от которого она с таким нетерпением ждала заветного «С днем рождения!», забыл о ней. Ничего не сказал, ничего не написал, не зашел — и от этого грудь буквально разрывало на части от боли. Словно знак свыше — все кончено.
Она смирилась с его решением отдохнуть немного друг от друга, согласилась с его аргументами, но почему тогда ей было так плохо? Может, они останутся хотя бы друзьями? Он забыл про ее день рождения… А может, и нет: он ведь никогда ни о чем не забывал. Он сделал это нарочно, словно хотел показать, что всё — она мертва для него, все кончено.
Слезы хлынули с новой силой. Она свернулась калачиком, не обращая внимания на соленую влагу, текущую по щекам. Заснуть бы сейчас и проснуться только через год.
Гермиона сама не заметила, как задремала. Когда она открыла глаза, на часах было полдесятого. Голова раскалывалась, на сердце было тяжело и больно. Воспоминания нахлынули, и она опять разрыдалась.
Как бы ей хотелось, чтобы рядом была мама. Она бы обняла ее, утешила, словно маленькую девочку. Но, увы, Гермиона осталась наедине со своей болью и испорченным праздником.
Она попыталась убедить себя, что слишком серьезно все воспринимает, что он и вправду просто забыл. Но почему-то эта мысль не приносила успокоения, даже наоборот: ведь это значило, что она для него стала никем.
Гермиона призвала волшебной палочкой широкий свитер, который сразу же надела поверх мантии, коробку носовых платков и ведерко мятного мороженого. Она знала, что ведет себя глупо и делает только хуже. Лучше бы позвонила Панси и пригласила ее в ресторан, чтобы отметить день рождения, или просто так, без повода, но нет — она решила остаться дома, в своей постели, поглощая мороженое и тоскуя о том, чего уже никогда не будет.
Мерлин, как же ей не хватает его…
Идиотизм. Сотни человек постоянно забывают даже о собственном дне рождения, дне свадьбы или же о каких-то детских праздниках. Но Гермиона и подумать не могла, что однажды и он поступит так с ней. Она-то была уверена, что он вспомнит. Твердила себе весь день, что вернется домой и обязательно найдет хотя бы записку. А, быть может, он даже сделает над собой усилие и лично придет. Именно на этот случай она и купила бутылку вина. Какая же дура!
Она шмыгнула носом, вытерла платком слезы и взяла в руки ложку. Дура. Дура. Дура. От мысли, что в такое жалкое состояние она впала из-за него, стало еще хуже, на глаза опять навернулись слезы. Дура. О да, какой радостный и счастливый день рождения у нее получился.
Гермиона вытянулась на постели и обняла подушку, словно та могла утешить ее. Но, к несчастью, она была всего лишь смесью пуха и ткани.
</p>
* * *
<p>
Часы показывали полпервого, Гермиона валялась на кровати, мучаясь бессонницей, когда в квартире неожиданно раздались странные звуки. Сначала она подумала, что это Живоглот шуршит чем-то, но потом отбросила эту мысль. Скорее кто-то из друзей решил проведать ее в столь поздний час, но ей никого не хотелось видеть. Только не сейчас.
В дверь комнаты постучали и, не дожидаясь ответа, потянули за ручку.
Дыхание Гермионы замедлилось, когда на пороге показался Драко. В руках он держал огромных размеров торт с двадцатью пятью зажжёнными свечами. Глупо моргая, с пересохшим от волнения горлом, она могла столько смотреть, как он медленно приближается.
Его улыбка застыла, когда он заметил растрепанный вид Гермионы, ее покрасневшие и мокрые глаза, потекший макияж, дюжину носовых платков, валявших повсюду, растаявшее мороженое и натянутый поверх мантии огромный свитер. Драко немного ускорился, поставил торт на прикроватную тумбочку и взмахом палочки убрал грязные платки. Затем присел на кровать и взял девушку за руку.
