– Мм, могу ли я узнать у вас, что это? – спросил он пожилого продавца, скрывая свою заинтересованность под как можно более хладнокровным тоном.

– А, это!.. – нос продавца всё ещё был в опущенном положении. – Пишущая машинка. Редкая модель. Начало восемнадцатого века.

«О боже мой! Да это же целое состояние!» – расстроился мистер Челленджворс, не в силах отвести взгляд от механизма.

Напомним нашим читателям, что путь от печатного станка Гуттенберга – открытия, перевернувшего представления человечества о своих возможностях, до пригодной в домашних условиях портативной пишущей машинки был долог. Понадобилось почти четыре с половиной века, чтобы итальянский изобретатель Пеллегрино Турри осчастливил своим гениальным изобретением графиню Каролину Фантони. Ещё в молодые годы девушку внезапно постигло страшное несчастье – она ослепла. Чтобы вернуть любимой даме смысл и радость существования, Турри придумал способ отпечатывать заранее выгравированные буквы через специальную копировальную бумагу. Таким образом графиня смогла посвятить себя сочинению стихотворений и писем. Несмотря на то, что первое сочинение Каролины Фантони датировано 1801 годом, а последнее – 1810, никаких других свидетельств существования почти магического для того времени прибора не сохранилось. Мистер Челленджворс был не силён в истории, и любознательность его чаще всего ограничивалась процентными ставками в банке, поэтому о первых пишущих машинках он имел самые смутные представления, и, если бы он знал, что из сохранившихся доныне приборов лишь пару-тройку можно отнести к первой трети девятнадцатого века и что хранятся они сейчас в музеях на стеллажах с очень толстыми стёклами, заявление крючковатого о «редкой модели начала девятнадцатого века» должно было бы как минимум насторожить. Но так не произошло. Мистер Челленджворс с огромным интересом продолжил изучать приглянувшуюся вещь.

– Вы можете рассмотреть её поближе, возьмите, – и продавец, не прощаясь с сатиновой синей тряпочкой, свободной рукой протянул мистеру Челленджворсу блестящую машинку.

Аптекарь сразу же почувствовал холодное прикосновение гладкого металла. На чёрной машинке не было ни царапины, ни зазубринки, ни сколько-нибудь различимого пятнышка. Белые буквы и цифры на клавишах поражали яркостью и чёткостью. Каретка же переливалась и почти ослепляла: мистер Челленджворс мог поклясться, что эта часть прибора, в зависимости от ракурса, казалась попеременно золотой, серебряной и перламутровой. Неизвестно доподлинно, сколько прошло минут, прежде чем герой нашего повествования смог оторвать напряженный завороженный взгляд от ценного механизма.

– Как видите, у машинки много достоинств, – произнёс продавец, прекратив наконец чистку, – ею можно и просто любоваться как предметом искусства, не правда ли?

Будь мистер Челленджворс сейчас повнимательнее, он смог бы уловить странную улыбку на лице незнакомца, который, как будто подстёгиваемый чем-то, принялся неторопливо перелистывать страницы толстого фолианта на прилавке.

– Вы не пожалеете, если приобретете этот, – показалось, что продавец на секунду задумался, – этот дорогой предмет.

– А печатать на ней можно? – поинтересовался аптекарь, даже не вспомнив, что последним из написанного им за пять лет была серия жалоб председателю домоуправления на шумные ночные вечеринки соседей. Так как ночь по представлениям мистера Челленджворса начиналась уже в восемнадцать часов (именно тогда он приходил с работы), а жалобы поступали с такой завидной регулярностью, что председатель перестал радоваться стопкам бесплатной бумаги для черновиков, соседей пришлось транспортировать на новое место жительства. С тех пор ближайшие пять-шесть квартир рядом с мистером Челленджворсом пустовали, и его вдохновенный писательский порыв угас, не успев как следует проснуться. Однако в этот момент задуматься о практической стороне покупки ему не пришло в голову.

– О, безусловно! Я уверен, вы не сможете оторваться от этой печатной машинки. И захотите напечатать на ней много всего важного, интересного и … желанного, – продолжая полуулыбаться, хозяин заведения чуть ли не опустился на свою огромную книгу в поиске только ему ведомых фраз, а его нос при этом почти задел страницы с текстом. Что касается мистера Челленджворса, то он был весь во власти нового увлечения и уже не находил странным, что сгорбленный продавец так и не удосуживал покупателя прямым взглядом. Лихорадочно подсчитывая все деньги, что были у него с собой, взволнованный, он вспомнил о своём кожаном черном портфеле. Повернувшись к двери, Челленджворс с ужасом понял, что не видит уже ни портфеля, ни выхода. Перед ним была просто часть стены, такая же, как и все остальные.

– Вы, полагаю, ищите ваш портфель-с?

Медовый вкрадчивый голос старьевщика заставил мистера Челленджворса передёрнуться.

– Не беспокойтесь, сэр. Я переложил его на стул рядом с прилавком, чтобы вам было удобнее. Вот он! – действительно, рядом с прилавком крючка как ни в чем не бывало лежал на стуле тот самый портфель.

– Но…я… я не пойму, где тут у вас дверь?

Старик мгновенно изменился в лице и заговорил театральным голосом, чуть ли не всхлипывая.

– Позвольте, неужели вы уже уходите? А я думал, вас всё-таки заинтересовал этот любопытный экземпляр. Ручная работа, мастерская чеканка… Не уверен, что вы найдете что-то подобное у других мастеров.

– Я…да… просто дверь… Она была, вроде бы, здесь, – от растерянности аптекарь подхватил не свойственное ему косноязычие.

– О чём вы говорите, сэр? – продавец тут же изобразил недоумение.

– Дверь, выход, – начал терять терпение Челленджворс, – я пришёл отсюда, – он указал на голую стену позади.

– Ну что вы! – продавец повернулся спиной и принялся вытирать пыль с головы куклы-гиганта. – Вы, наверное, просто немного растерялись здесь в этом великолепии чудесных экспонатов.

И, словно в подтверждение сказанного, голова одного из чудесных товаров с грохотом сорвалась с туловища и покатилась по полу, ослепляя оскалом своей улыбки

– Ох-хо-хо, временами усердствую, усердствую, когда привожу их в порядок, понимаете ли, – непонятным оправдывающимся тоном зачастил крючковатый. – А, да… Вы, кажется, спрашивали о выходе… Да вот же он! – и продавец протянул руку в противоположную от мистера Челленджворса сторону. И странное дело: там действительно красовалась массивная дубовая дверь. У мистера Челленджворса впервые за многие годы закружилась голова, поэтому ему немедленно захотелось сесть. Надо было брать себя в руки.

«Старик прав. Я просто вдруг потерял здесь ощущение пространства. И немудрено. Никакой логики в этой куче дурацких разряженных поделок… Заберу машинку – и домой».

– Э… Да. К-хм. Я хочу купить эту пишущую машинку. Не могли бы вы подсказать, в какую сумму мне это обойдётся? – спросил мистер Челленджворс как можно более вежливым тоном и аккуратным жестом вернул себе портфель.

Озвученная таинственным персонажем сумма приятно удивила: она составила пять месячных жалований, но всё же была намного меньше ожидаемой.

– Я согласен, – с трудом подавляя радость в голосе, выговорил покупатель. – Однако у меня нет с собой всей суммы… – добавил он замешкавшись.

– О, ничего страшного. Давайте оформим покупку в рассрочку, – продавец в ту же секунду исчез под столом и так же быстро вынырнул с ветхой книгой в руках. – Я надеюсь, вы соблаговолите оформить расписку. Я согласен ждать полгода.

Это предложение показалось мистеру Челленджворсу крайне соблазнительным. Он с лёгкостью отдал деньги за первый месяц. Крючковатый, не пересчитав, быстро положил купюры в ящик стола и протянул машинку. Очарованный аптекарь так и не мог отвести глаз от перламутрово-золотой каретки, иначе его бы точно довели до белого каления дурные манеры сухопарого господина, так и не удосужившегося посмотреть ему в глаза за всё время этого необычного разговора.

Пожалуй, первый раз за всю сознательную жизнь мистер Челленджворс ворвался в гостиную, не повесив аккуратно в прихожей пальто на вешалку. Он был удивлен, озадачен, перевозбуждён. Надо признать, что из его памяти уже почти стерлось то, что поразило сначала прежде всего, – он с трудом описал бы сейчас фигуру старьевщика и решительно не понимал, почему часом ранее почти с содроганием бросал на старика опасливые взгляды. Не сразу вспомнил бы он и место, где располагался магазин. «Вроде бы, и на той аллее, где я всегда иду домой, а вроде, и нет… Ну, и какая разница? Мне там больше ничего и не надо», – размышлял он про себя с несвойственной ему ранее беспечностью. Ход мыслей был, конечно, примиряющий, но тем не менее мужчина места себе не мог найти, и причиной беспокойства была именно машинка. Мистер Челленджворс не мог нарадоваться покупке. Он обхватил машинку руками, ходил с ней из угла в угол, неотрывно нежно смотрел на неё, любовно поглаживал, и всё это с немного глуповатой улыбкой. Он мог бы, пожалуй, дойти до того, чтобы последовать примеру бессмертного мистера Пиквика и бесцельно швырнуть шляпу и очки на пол в припадке гомерического смеха. Наконец, джентльмен решил всё-таки прекратить бессмысленную прогулку по комнате и положил пишущую машинку на дубовый стол с зеленым бархатом – аптекарь копил деньги на этот предмет интерьера три года, методически откладывая фиксированную сумму и не позволяя себе поблажки ни на один месяц. Это была его персональная желанная дверка в ярмарку тщеславия. И его ничуть не смущало, что в комнате немного потрескалась штукатурка, а на полу можно было заметить непривлекательные трещины. У него был стол, дубовый стол! И с зеленым бархатом! Мистер Челленджворс от одной этой мысли становился как будто бы шире.