– Ты, возможно, не заметил, но я тебе не принадлежу. Я не вещь. И я – чужая, – выделила голосом, – невеста! Пора бы уже это запомнить, понять, осознать, принять и отпустить, потому что тебе, Бравый, кроме шиша с маслом, ничего не светит!

И для пущей убедительности этот самый шиш продемонстрировала, подсунув его Вожаку под нос.

Щелкнув меня по протянутой во вражеском жесте конечности, мужчина потянулся за яблоком и, звучно его откусив, вновь посмотрел на меня.

А потом его глаза спустились чуть ниже, туда где была майка. Андреева майка. Темные глаза нехорошо прищурились. Эдак опасно и вызывающе.

– Вот знаешь, что, Виточка, я-то хоть в мяске разбираюсь, – рассудительно начал этот прохиндей местного разлива. – А вот ты ни в мужиках, ни в колбасе… Эх, вот не повезло-то по жизни…

И вздохнул так печально-печально, сокрушенно покачав головушкой.

А я подавилась. Просто забыла прожевать очередной кусочек, резко проглатывая всё, что было за щекой, а потому звучно закашлялась, пытаясь вдохнуть, и трясущейся рукой потянулась к стакану. На глаза накатили слезы.

– Ой, Виточка, тебя так растрогала моя проницательность? – начал этот ирод, не взирая на мои потуги продохнуть, и встал из-за стола. – Или ты до слёз восхищена моим безграничным обаянием?

– Эгоизмом… – с присвистом прохрипела, заходясь кашлем, а потом одним «лёгким» хлопком весь воздух из меня вместе с колбасой вышибли.

– Альтруизмом? – картинно приставив ладонь к уху, переспросил волк.

Это стало последней каплей в бескрайнем бассейне моего терпения, отмеренного на сегодняшний день.

– Со слухом проблемы, Ладушка? – елейно пропела я, беря голос под контроль. – Так это старость, милейший, а никак не обаяние!

Бравый выпрямился, с надменным видом глядя на меня.

– Вита. – Тихо и явно предупреждающе.

– Что «Вита»? – фальшиво изумляюсь, поднимаясь со стула и вставая с ним нос к носу. – Возраст, Ладушка, никого не жалеет, берет всегда свое… А ты все туда же – оргии, вакханалии, девицы молоденькие, да чтобы кровь с молоком! Смотри, прихватит тебя в какой-нибудь по… положении неподходящем, что делать-то будешь? Такое позорище! Вожак Бравых вервольфов всю силу растерял – как военную, так и мужскую!

Вышеназванный зарычал, глаза сверкнули золотом. Я же и не дрогнула, лишь передернула его надменную физиономию.

– Вита! – рявкнул мужчина.

– «Вита!» – подражая мужскому басу, спародировала я, продолжая паясничать.

– Прекращай!

– «Прекращай!» – с хохотом перекривила я.

– Вот ты у меня допрыгаешься! – глухо рыкнул будущий Вожак, наступая.

– …«допрыгаешься!»

И увернулась от шлепка по заднице. Хватит. Нахлестался уже. От души.

Мы оказались по обе стороны стола. Уверена, перемахнуть, а то и просто перевернуть мебель со своего пути оборотню труда не составит, но он держался, лишь продолжая прожигать меня злыми волчьими глазами.

– Что такое, Преемник?.. – издевательски уточнила я. – Не любим, когда нас передразнивают?

– Это очень по-детски, Вита, – прошипел Владислав, пригибаясь к столешнице, как зверь перед прыжком.

– …«по-детски, Вита!»

Неуловимое движение мужской руки куда-то за спину, а в следующую секунду на меня плеснули… сиропом! Сладким клюквенным сиропом!

Я задохнулась лишь на мгновение, а потом… Кто сказал, что ведьмы – это добрые, отзывчивые создания?!

Плошка с мукой скакнула мне в руки, чтобы в следующее мгновение уже щедрой волной сыпануть все свое содержимое Бравому в лицо. Тот начал отплевываться, тереть глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть, когда услышал мой демонический хохот. Под аккомпанемент заклинания «Цементный блок», сковывающее определенные части тела. И оставляющее жертву неподвижной почти пять минут.

Этого хватило, чтобы умыкнуть наполовину пустую бутылку с сиропом и, прихрамывая, кинуться в его комнату. Если мой расчет оправдается, господина без-пяти-минут-Вожака ждет большой сюрприз!

Знакомая до боли комната встретила меня темнотой, тишиной и распахнутыми настежь ставнями. То, что доктор прописал! Сейчас мы отучим нашего великолепного и всеми дамами любимого Владислава Бравого на чужих невест зариться!

Тоненькая струйка красной тягучей жидкости полилась по стене на землю, туда, где копошились день и ночь всякие усатенькие ползучие твари, любящие сладенькое. Типа муравьёв и прочих букашек. Вот они-то мне и были нужны.

Пара капель на подоконник, еще несколько дорожкой до кровати, откинуть одеяло, провести такую же цепочку по простыни, потом под подушку, на которой более глубокая вмятина – на левой стороне оборотень спал чаще. Я смотрю, он вообще любитель налево сходить…

А после – ударная доза заклинания против запахов, комнату закрыть и убежать к себе в душ, прихватив полотенце и халат.

Даже сквозь шум льющейся воды я услышала, как шарахнула об стену распахнутая с пинка дверь. Бешеный. Чего так шуметь-то? Чай, не один в доме, все остальные – приличные вервольфы! – десятый сон видят, а он тут дверями хлопает. Беспредел.

Когда я, довольная пакостью и жизнью, раскрасневшаяся после душа, отмытая от противной сладости сиропа, вышла из ванной, то именно в этот момент Владислав решил, что пора.

Майка Андрея с громким треском размножилась методом деления!

Так и не одеванный халат выпал из рук.

– Что ты сделал?.. – ошалело выдохнула я, чувствуя, как начали подкашиваться колени.

Лицо Бравого перекроилось в такую расстроенную физиономию, что – не видь я все своими глазами – искренне бы поверила в его раскаянье.

– Хотел в шкаф убрать, но… рука неожиданно дрогнула. – Печальную моську побитой собачки портили сверкающие злым торжеством и ехидством глаза.

Очень тянуло заплакать, потому что я еще помнила запах этой вещи, чьи куски сейчас валялись на полу. Но заплакать, значит, написать у себя на груди «Бравый, ты победил!»

Не дождешься, свинья блохастая!

На негнущихся ногах подошла, подобрала ошметки, осмотрела с деловым видом и заключила максимально спокойно:

– Не критично. Дело поправимо…

Мне даже закончить не дали!

За секунду два широких куска ткани были порваны еще на пару десятков кусочков помельче. Теперь уже точно ничего нельзя было исправить.

– Ой, ты знаешь, что-то прямо дрожат руки и дрожат… – эдак огорченно-расстроенно-виновато покачал головой волчара. И с истинно дьявольской ухмылкой добавил: – От твоей красы неземной, не иначе!

Я пыталась оставаться спокойной, но… Не получилось.

Резко пахнуло озоном, а в комнате стало на порядок светлее. От синего пламени на моих сжатых кулаках, надо полагать.

– Ты – больной ублюдок! Майка в чем провинилась?! В том, что Андрею принадлежала?! Им пахла?! – рявкнула я, титаническим усилием подавляя огонь. – Мне в чем теперь ходить?! У меня даже майки никакой нет, а к тому хламу в шкафу я не притронусь!

– Нет майки? – чуть приподнял бровь Владислав и…

У меня закончились слова. Цензурные.

Ибо его сиятельство воистину царским жестом стянуло майку с себя и с барского плеча мне ее пожаловало, нацепив прямо поверх полотенца, в которое я была завернута.

И следовало бы возмутиться, но…

Ткань была мягкой, теплой и – что греха таить – приятно пахнущей. Не порошком, одеколоном или чем-то еще. А самим оборотнем.

Тьма пресвятая и претемная, как же я ненавижу его, ты бы знала!

– Помочь снять полотенце? – с живейшим интересом вопросил вер.

– Обойдусь, – буркнула недовольно.

– Тогда, если все вопросы ночного дожора решены, позволь откланяться, – галантно поклонившись и заставляя меня бороться с искушением треснуть его по темечку… да хоть вот этой милой чугунной лампой, дружелюбно произнес Бравый.

– Позволяю, – милостиво разрешила моя светлость.

И метнула в удаляющуюся спину легкие сонные чары. Так, чисто по доброте душевной. А ну как насекомых боится?..

Очень на это надеюсь.