– Сегодня иду к Людке. Она недавно меня звала к себе, ей надо люстру повесить. Вот сегодня это и сделаю. Ты подумай, Глеб, до сих пор мужика найти не может после того, как со своим алкашом развелась! А у меня там всё в порядке, до сих пор работает. Только вот с женой никак. Старая, всё обвисло. А Людка на пятнадцать лет моложе. У меня с ней и работает! Я не пью, не курю, держу удар, так сказать.

Михалыч разошелся, настроение у него поднялось в предвкушении романтического рандеву. Глеб соглашался с большим удовольствием. У них с тренером много было общего: помимо духовных видений были общие представления о женщинах и отношение к ним.

Глеб Грошев за годы учебы и проживания в общежитии не одну девушку склонил к сексуальным действиям. К тому же за период обучения одни и те же ему порядком надоели. Девицы не слушали его, Глебыча, интересных бесед: про закаты, солнце, которое садится за горизонт красиво и таинственно. Глеб был по-своему романтичен. Он не только спал с девушками-физкультурницами, но водил их гулять вечерами в парк недалеко от общежития техникума. И во время прогулки предлагал девушкам заглянуть за линию горизонта, туда, где садится солнце.

– Поймай, зацени эти чарующие моменты! – просил настойчиво Грошев.

Но наивные и простые девицы ничего не замечали в этом природном явлении. А Глебыч даже в посадке солнечного диска за горизонт видел некие магические образы: таинственного и загадочного своего будущего, великого учения и прочие знаки судьбы, пока ему еще не понятные.

А эти курицы ничего не могут разглядеть, кроме «Ну и что, что вечер? Вечер – это время для любви и секса». После таких их умозаключений у Глеба пропадал интерес к девчонкам как к личностям, даже в надежде на их дальнейшее, может быть, просветление. И сексуальный интерес тоже как-то пропадал. И больше к очередной Люде или Наташе в общежитские комнаты он не заглядывал. Но надежда оставалась: «Вот, может, из комнаты № 33 будет та, которая пойдет со мной за горизонт?» – думал Глеб.

Михалыч меж тем сходил в гастроном за бутылкой водки себе и бутылкой полусладкого вина каберне Людмиле из учебной части. Глеб поучаствовал рублем в покупке шоколадных конфет и докторской колбасы для выписки своего будущего липового диплома. Всё у них с Михалычем получилось, но с некоторой погрешностью. Диплом был выписан с нужными печатями и подписями, единственное, что было неправильным: дата выдачи диплома не соответствовала дате подписи экзаменационной комиссии.

После того как Михалыч всё же повесил люстру Людмиле из учебной части, они приступили к основной части романтического вечера. Всё было выпито, причем Людмила помогла с водкой Михалычу, чтобы у него оставался спортивный азарт для сексуальных подвигов. Наутро у нее сильно болела голова, но ощущение полноценности женского счастья не покидало ее в течение всего рабочего дня. Поэтому в учебной части при выписке диплома Глебу она не вдавалась в подробности дат, это для нее было неважно. Тем более что Михалыч обещал зайти опохмелиться и отремонтировать еще и унитаз, который после его же посещения забился. Короче, Глебыч получил диплом. Никто ничего не заметил на этот раз. Спустя некоторое время эта несостыковка дат на дипломе причудливым образом даст о себе знать. Но сейчас диплом был на руках. Пара оздоровительных пробежек по стадиону с Михалычем. Последнее его напутствие: «Держать удар!» Отвальная, выпускной вечер и начало новой выдающейся жизни Глебыча.

Село Сороконожкино недалеко от города Санкт-Петербурга с трудом можно найти на картах российских деревень и поселков. И на более подробных картах это село найти не легче. Рядом есть деревушка со знакомым названием. Вот думаешь: и наше Сороконожкино здесь должно быть —а нет его. Как будто про него забыли и боги, и люди. Сороконожкино как аномальная зона —с трудом запоминается и с трудом находится не только на картах, но и в современных транспортных автодорогах. Название села финно-угорское, местность болотистая, климат сырой и влажный. Когда-то места здесь были лесные, царские угодья для охоты. Коренное финское население удило рыбу, занималось хозяйством, экономило и берегло природу. А верить ходили в свою лютеранскую кирху. Всё в одночасье изменилось. В 1939 году началась Зимняя война и всем, кто считал себя финнами по-настоящему, было предложено съехать с родных мест поближе к центру Финляндии, исторической родины. Почти все воспользовались этим предложением и покинули родные земли, оставив свое финское кладбище и исторические финские названия земель. Война 1941–1945 гг. смела все упоминания о жизни угро-финнов, кроме финского кладбища. Несмотря на то что по всей территории шли кровопролитные бои, кладбище осталось нетронутым. После войны местность стали заселять приезжими из российской глубинки. Охотнее всего сюда ехали псковичи, новгородцы-соседи и жители Краснодарского края и других регионов, соблазнившись перспективами карьерного роста. Карьерный рост мог обещать только расположенный почти рядом прекрасный и великий город Ленинград, которому через несколько десятилетий вернули прежнее имя Санкт-Петербург. Заселялись в эти места люди, которые не находили признания своим рабоче-крестьянским талантам в славном городе Ленинграде в силу патологической лени и тяги к алкоголю. Это были неугодные советскому обществу элементы. Девиз был таков: «Кто не работает – тот не ест». А элементы считали по-другому. Хотелось не работать, но есть. И кадровое руководство по послевоенному восстановлению Ленинграда отправляло этот сильно пьющий и ленивый народ за так называемый 101-й километр, чтобы не портили статистику, да и сельское хозяйство надо тоже восстанавливать.

Так через несколько лет после войны в 1964 году образовался небольшой поселок на основе развивающегося мясо-молочного хозяйства, совхоза. Народ был разный. Все человеческие элементы общества – хорошие и плохие – приживались, пускали корни и жили своей жизнью. Жизнь была по тем временам гарантированной. С тобой обращались гуманно: долго и беспробудно употребляешь алкоголь – лечим принудительно. Помещаем в интернат с проживанием и питанием, лечим от алкоголизма. Партийные и профсоюзные органы активно вели воспитательную работу по спасению неправильных членов общества. И небезрезультатно. Многие становились на путь исправления и правильной жизни. Но были и другие примеры. Один средне пьющий тракторист Вася Пупкин мог украсть с зернотока пару мешков зерна и продать частнику для покупки себе более дорогой колбасы и водки и, может быть, заграничных джинсов. И за это его сажали на три года в известные места заключения. А весовщица, которая вела учетную запись с того же зернотока, списывала зерно машинами, и ей ничего не было. Она просто действовала по отработанной финансовой схеме: делилась с агрономом, директором совхоза, и все потихоньку и дружно строили свои небольшие домики и улучшали материальное состояние своих семей.

Но наша история о необычных людях, которые сошлись в одно время и в одном месте и разыграли душещипательную историю о превратностях судьбы.

На пике расцвета строительства коммунизма-социализма (в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века), когда уверенность в завтрашнем дне была у рабочих и крестьян непоколебима и тверда, когда Советский Союз держал в страхе все оставшиеся несоциалистические страны и континенты, в это прекрасное время и приехала Анфиса на место нашего повествования. Приехала в тот самый населенный пункт, который трудно найти на карте, – село Сороконожкино. Прибыла вместе со старшей сестрой Альбиной. Обе были родом из псковской деревни. Родители сестер были простые колхозники, жили добротно и дружно. Девчонок своих любили и старались воспитать из них хороших жен, матерей и хозяек. Старшая уже окончила сельхозтехникум, а младшая, Анфиса, с первого курса сельхозтехникума, с отделения «Бухгалтерский учет в сельском хозяйстве», ушла. Обеих сестер манил Ленинград —город соблазнов, перспективных женихов, красивых улиц, домов и лучшей жизни.