– Эй! Убили они тебя? Тогда папины карамельки для послушного дяди, а провинившийся мальчик будет сейчас проветриваться.

Леха извлек из маленького пузыречка две капсулы голубого цвета и, не запивая, закинул их в рот, громко сглотнул и улыбнулся скорее не мне, а факту. Потом он обнял меня со спины, положив подбородок на мое плечо, и монотонно дыша прямо мне в ухо, изучал волшебную даль. Ветер ласковыми порывами постепенно приводил меня в чувства. Только жутко хотелось пить:

– Леха. Водички бы…, – прошипел я сухим ртом.

Он принес бутылочку «Эвиан». Мы пили и смотрели на звезды.

Я очнулся от грез из-за неестественной суеты, поразившей самое сердце крыши, то место, где стояли бассейн и пульт. Как молекулы там все беспорядочно носились, не имея при этом цели. Музыка играла, но никто не танцевал. Группки людей все еще курили или пили, кто-то сидел или лежал, кто-то, убеждая собеседника, размахивал руками. Костик вытянулся как столб и о чем-то думал. Леха перегнулся через парапет и прошипел:

– Копы!

Около парадного подъезда беззвучно переливались то синим, то красным огнем две полицейские тачки. Легавых не было видно в темноте, но, скорее всего, они уже барабанили в беззащитную дверь Костиковой квартиры.

Однажды нас почти арестовали. Презирающая молодость в любых ее проявлениях соседка индуска, якобы из-за перерастающего в грохот шума позвонила в участок. Тогда ограничились культурно-поучительным предупреждением. А сейчас несколько пакетов сильных и не очень наркотиков…

Паника. Прорвалась кипяточная труба паники.

– Я узнаю. Стой, – скомандовал Леха и рванул к Костику. Что-то у него спросил, но тот будто остолбенел и немоты не терял. Леха резко затормошил истукана за плечи. Костя важно и медленно поднял руку вверх, молча. Молча же ее опустил, хмыкнул и покачал головой. Ясно. Парня нужно спасать.

К Лехе начали стекаться те, кто хоть как-то шевелился. Они негромко что-то обсуждали. Здесь я насчитал восемнадцать человек, кто-то еще находился в квартире. Итальянцы Ронни и Донни слились щетинистыми щеками с рыжеволосой девушкой. Они лежали на скользком от воды, покатом краю крыши, образуя собой старомодную картину: смесь цветов и фактур на одном полотне. Йо-Йо, агент лондонского филиала сингапурской компании по производству электронных игр, уважительно кивал на каждую реплику Лехи. На самом деле парня звали иначе, но никогда никому, даже трезвым, не удавалось правильно выговорить его имя. Но совпадения крайне полезны: он получил это прозвище благодаря собственной проблеме с дикцией. Он произносил английское «да» всегда дважды и звучало это именно «Йо-Йо». Станислав обалдело хватался за виски, задыхался, ссыпал в трясущуюся ладонь содержимое маленького флакона, клал в рот, глотал, запивая виски. Опять трогал лоб, и действия повторялись. Джемми преспокойно таращился в темноту, его девушка успела уйти. Он безучастно стоял около Лехи, и я причислил его скорее к трезвым, чем к Костикам. Дартс сидел в позе «лотос» на одном из шезлонгов и судорожно отмахивался от летающих вокруг него миражных насекомых. Тоже Костик – заключил я. Фанни так беззаботно надрывалась от смеха, оголяя колени и зубы, что порывами хотелось ударить ее. Неадекватна. Художник из Уэмбли, очаровательный длинноволосый брюнет, озабоченно всматривался в Лехино лицо и что-то ему отвечал. Зум-Зум не мог сфокусироваться, поэтому, как педикулезный чесался и учащенно моргал. Когда повисала пауза, он торопливо оббегал соседа и вставал с другого бока. О его состоянии я не сделал никаких выводов. Также как и о состоянии Смокки, успокаивающей себя очередной порцией нембутала. Она мне нравилась: прелестная девушка. Я никогда не видел ее трезвой и о ее умственных способностях судил только из факта ее обучения в Университете Лондона. Агент Дартса, бывший здесь впервые, успел, кажется, поседеть, или я прежде не обратил внимания на его волосы. В разных концах распластались еще трое – Костиков.

Проанализировав вменяемость окружающих, я не потрудился понять, как чувствую себя сам. Я ровно и без особых усилий поднес к губам бутылку, медленно отпил из нее и одобрил себя: я в порядке. Интересно, как я выгляжу? Ощупал одежду. И наткнулся на что-то выпирающие в паху. Это что-то стесняло меня в движении и смущало бы, не будь всем сейчас так на это наплевать. Меня прервало дыхание подбежавшего Лехи. Я ждал объяснений, но он отрицательно покачал головой:

– Тс-с…

Мы следили за шахматными перестановками около двери, ведущей в квартиру.

Если бы я не знал Леху наизусть, я бы подумал, что он совершенно спокоен, но влажные ладони и нервное пошмыгивание его бессовестно выдавали. В это время агент Дартса, после Леха сказал, что его имя – Тони Эмпайер, и Смокки – Джесси Лайт, спускались вниз по ступенькам в квартиру Кости, который все еще стоял на том же месте и пялился в ту же никем не примечаемую, кроме него, точку.

– Выкладывай.

– Копы приехали, – не отрываясь от наблюдения, рявкнул Леха. – Позвонили в дверь. Костик поплелся открывать. Его вовремя одернули. В глазок – а там они.

– Так и не впустили?

– Сдурел? Конечно, нет! Они все еще стучат. Грозятся взломать ее.

– И что вы решили?

– Тони и Джесси изобразят пыхтящую парочку. Мол, мы не в курсе. Музыка? – Сорри. Убавим. Крики? – Сорри. Джесси, я же говорил, тише. Одни? – О! Нам пока никто не нужен. Сорри. Увлеклись. Все в том же духе…

– А если придут сюда?

– Вон там труба. Это вентиляция. За ней есть лестница вниз. Пожарная. С той стороны вроде бобби нет. Бежишь, пригибаясь, за тот стол, хватаешь Стюарта Дартса, тащишь его за собой. В обход, прячешься за стену и, разбивая зубы в крошки, слетаешь вниз. Там все и собираемся.

– Кто все?

– Мы разделились. Я отвечаю за Фанни. Ее не должны поймать. Борька за Костика.

– А почему я за Дартса?

– Вы, по-моему, нашли с ним общий язык. Об этом потом. Нужно всех разбудить. Сиди здесь.

Леха побежал к итальянцам. Они загорали под тяжелой луной недалеко от нашего логова. Борис и Йо-Йо в то время пытались привести в чувства других. Джемми выгребал из карманов нераскупленный товар и прятал его в разные щели: под резиновое покрытие, под подоконник будки, в замочную скважину. Художник из Уэмбли складывал мусор и одноразовую посуду в рабишный мешок, полные бутылки относил к столу-бару, вытряхивал из кальянов пепел и отчаянно оглядывался на дверь квартиры.

Те, кто сохранил способность передвигаться и с нею же способность думать, бессильно надеялись на редчайшую удачу не быть сегодня арестованными. Они не были к этому готовы. Может, как-нибудь в другой раз.

Я понимал, что в местной полиции, в отличие от родной, вряд ли бьют и насилуют и что сажать за решетку многих из присутствующих не будут. А меня так и вовсе, сотрудничая с дружественным Хоум Офисом, бесплатно вышлют прямиком в Россию и на конверте перечеркнут обратный адрес навсегда.

Вечер окончательно испортился. В оглушительном продолжении царила зловещая тишина. Мне и на это было наплевать: единственное желание, возникшее у меня тогда, противоречило обстоятельствам. Несмотря на лояльное отношение британцев к нетрадиционным парам, я не представлял себя застигнутым в мало интересной позе разъяренными полицейскими. Я наблюдал за спешными движениями Лехи и зверски его хотел.

Неопределенность томила, а страх гонял по венам адреналин. Опьянение спадало, и начинала ныть голова.

Загремели голоса и шаги, из-за двери вынырнула Смокки. Жестами застрявшего на необитаемом острове путешественника, адресованными случайно пролетающему над ним самолету, она обрисовала ситуацию. Леха рванул к двери, аккуратно щелкнул замком, несколько раз повернул ключ и беззвучно призвал всех на сооружение баррикад. Прежде шумные и пьяные ребята тихо, приведениями, зашевелились, таская, как муравьи, громоздкие предметы.

Борис с изумляющей хладнокровностью двигал полупустой бассейн. Попросил Йо-Йо ему помочь. Они так установили на конструкцию гигантский сосуд, что, получись у полиции вломиться, их окатило бы водой. Воображая картину до нитки промокшего полицейского, от неожиданности открывшего в три часа ночи в спальном районе стрельбу, я нервно хихикнул.