Рина медленно шла вперед, стараясь не наступать на растения, о которых ничего не знала. Один из ежей подполз ко мхам и коснулся носиком радужной капли. Заверещал, зашипел, через секунду от него остался воняющий тухлятиной скелет.

- Я-ясно, - протянула Рина.

Она сделала мысленную пометочку.

Каждую секунду она чувствовала, как природа смотрит на нее, как на вторженца, вора, самого отпетого негодяя, которого можно представить. Но щадит, потому что чувствует в девушке любовь и сдержанность. Знает, что Рина не возьмет лишнего. Только то, что ей действительно нужно.

Бесплодник рос на камне, пустив в него корни, как в мягкий грунт. Если бы здесь прошел обычный человек, то отметил бы только то, что булыжник расколот. Возможно, в него попала молния? Или какой-то силач на спор разбил его молотом?

Но нет. Это невидимые глазу корни проели его, выгрызли минералы, разрушили целостность. Рина встала на колени. Она смотрела на бесплодник, покрываясь адреналиновым потом. Крохотные черепа, висящие на черном стебле, глядели в ответ пустыми глазницами. Девушка аккуратно ссадила пламя Весны на камень, рядом с цветком. Тот медленно повернулся на свет.

Пока бесплодник отвлекся, травница раскрыла вещмешок. Из горловины она извлекла серп, пинцет и баночку с уксусом. Баночку она открыла и поставила справа от себя, потом осторожно потянулась пинцетом к бесплоднику. Цветок был очарован частичкой души. Он наклонял к нему черепки и выпрямлялся, наклонял и выпрямлялся. Но стоило пинцету сжать его твердый стебель, как пустые глазницы уставились на травницу, а раскрытые челюсти закричали:

- И-и-и-и!

Рина полоснула серпом, почувствовав укол ледяного ужаса, когда лезвие рассекло стебель, тугой как рыболовная леска.

- А-а-а-а! – завыл цветок.

Все внутри девушки замерло: этот крик напоминал ей предсмертный вопль человека.

- Прости, прости, прости, - забормотала она, и сунула надрывающийся цветок в банку с уксусом.

Тот сазу затих. Рина закрутила крышку, потом нервно накрыла пламя Весны ладошкой, затушив его. Сказочные растения исчезли так, словно их никогда не было. Солнце согревало оставшиеся на траве желтушки, неразумные, безглазые, молчаливые, милые сердцу цветочки.

Девушка повалилась на них спиной и тяжело выдохнула.

- Мои сорняки, - протянула она, оглаживая пальцами желтые тарелочки. – Как я вас люблю. Жаль, что вы годны только на веночки для маленьких девочек.

Рина чувствовала липкость под рубашкой. Ее коленки подрагивали. Золотые ресницы часто порхали вверх-вниз. Она хотела, чтобы Керз был сейчас здесь, с ней. Успокоил, прижал к себе. Сказал что-нибудь дурацкое, но смешное. Потом, возможно, поцеловал. Он был таким робким в этом плане, хоть и старше на три года. То ли этот веселый бугай боялся, что она сочтет его слишком напористым, то ли дело было в том, что он видел, как она ходила на горшок в детстве.

Рина прыснула.

На самом деле она знала, в чем причина. У них был секс, первый в жизни травницы, но лучше бы уж его не было. Непродолжительный, нервный, за пять минут испортивший их отношения на пару месяцев. Девушка страдала от этого, но не могла же она всерьез ходить и успокаивать лейтенанта городской стражи. Убеждать его, что все было нормально, что нужно лишь время и… практика.

А ведь все произошло по ее инициативе. Значит, косвенно виновата была она. Керз избегал Рина, был сух и сдержан. Однажды она все-таки не выдержала и наорала на него. Сказала, что если б все было так ужасно, как он себе втемяшил в голову, она бы давно сварила ему тоник. После этого парень подумал недельку и пришел к ней сам. В начищенных доспехах, побритый, и с охапкой желтушек.

- Понимаешь, - сказал он тогда, ероша короткие черные волосы. – Я ведь пообещал твоей матери, что буду защищать тебя от такого. Она мне доверяла. Мой отец наказал мне оберегать тебя, потому что ты была отмечена Хаваром. Все это знали. Не зря ведь каждый, кого ты касалась, начинал улыбаться и петь внутри.

Отец ставил ногу на табурет, брался за подтяжки и говорил мне: сынок, эта девочка особенная. Клянусь Возрождением, если ты навредишь ей или обидишь, Ицера сбросит на тебя самое тяжелое облако!

Это была шутка, но посыл был серьезным. Я и сам хотел защищать тебя, Монетка. Это чувство, которое я испытывал, когда ты обнимала меня… Его ни с чем не сравнить. Как будто летишь, стоя на месте. Внутри все проясняется, становиться светло-голубым как небо на заре.

Я обожал тебя, понимаешь? Я хотел тебя лет с шестнадцати и ненавидел себя за это. Нет, говорил я, стискивая зубы, когда чувствовал запах твоих волос, ты не осквернишь ее. Найдется человек более достойный, которого она выберет сама.

А ты выбрала меня. И я не смог. Да не закатывай глаза, Монетка. Я не в этом плане. Я не смог себе отказать. Тебе отказать. Но чувство стыда, оно буквально не дало мне слиться с тобой полноценно! Дай мне время, хорошо? Вот, я принес желтушек. Пожалуйста, прикоснись ко мне.

Рина села и обхватила колени руками. Да, она прекрасно отдавала себе отчет в том, как влияла на парней. Вообще на людей. Керз дружил с ней двенадцать лет. Его семья раньше жила по соседству. Мать парнишки часто заходила в гости, прихватывая сына. Она была доброй женщиной, и статус матери-одиночки ничего не значил для нее. По сути, из-за чрезмерной опеки, Бесфамильная полноценно общалась только с Керзом, пока ее не стали выпускать на улицу под присмотром друга.

Девушка сразу поняла, что ей не следует слишком часто трогать других людей. Вдохновение могло вызывать зависимость. Недостаток – ломку. Благодаря врожденной сдержанности, Рина смогла обезопасить людей от себя. Да, на нее много обращали внимания, но постоянно присутствие Керза, который отваживал, защищал, даже дрался за нее, помогло не хуже самоограничения.

Постоянное присутствие.

Рина закрыла лицо руками.

Он был зависим от нее, как от наркотика. Это было ясно как день. Слишком много вдохновения она успела передать ему, пока они были игривыми малышами. И тут начиналось самое неприятное. Размышления. Любил ли он ее? Или желал дозу, как наркоман? Любила ли она его? Или только чувствовала вину и ответственность, как за прирученного пса?

Ох, только не снова. Пожалуйста. Пусть все идет, как идет. Она даже хотела уехать. Неважно куда. Только бы не размышлять об этом. Нашел бы он ее? Инстинктивно, по зову сердца? Или вечно мучился бы от ощущения пустоты в душе?

- Чем я лучше этого танцора? - безнадежно проговорила Рина. – За что, папка? На какой, спрашивается, злючий-случай, ты вместе с золотыми волосами оставил мне такой дар? Я делаю людей счастливыми? Или слабыми?

Мать рассказывала, что Он шел через города, возлагая руки на больных и раненых. Покрываясь их болячками, слабея, но продолжая непреклонно двигаться вперед. Святой из Иноса. Человек ставший дланью милосердного божества Хавара, которого Ицера произвела из лона и наказала следить за циклом великого Возрождения.

Инос был храмовым городом, где восхваляли различных богов. Но только Хавар отметил избранного и отправил того в путь. Святой всегда путешествовал инкогнито, не давая собираться толпам, которые могли помешать движению вперед. Сила Весны у него немного отличалась от того, что умела Рина. Например, Святой мог заставить людей забыть о своем присутствии. Таким образом, он скрывался от тайной стражи Тирании и назойливых последователей.

В общих чертах все знали о его существовании, потому что Инос разослал благую весть во все города Тирании. Однако, о визите Святого люди узнавали постфактум, обнаружив, что их безнадежно больные родственники, или они сами, чудесным образом исцелились.

Он оставлял память о себе единицам. Например, матери Рина, Урсуле. Святой пришел к ее порогу, совершенно измученный, покрытый сотней ран и болячек, переполненный болезнями, которые не выпускал наружу. Едва переставляя ноги, он упал на руки девушки, и та почувствовала всем сердцем, что должна помочь ему. Когда, наутро, от ран незнакомца не осталось и следа, Урсула поняла, кто перед ней.