– Буду ждать тебя, милая, – ответил папа, – до вечера!
– До вечера! – сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на кровати, продумывая, что можно приготовить.
Поскольку большинство жителей Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты домой было непросто. Раз в две недели составлялся список необходимых покупок, куда каждый преподаватель или служащий Университета мог внести то, что ему необходимо. Несколько человек, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет и покупали все необходимое. Закупками для студентов занимался куратор, которого выбирали на университетском совете, и студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам было запрещено покупать сигареты, алкогольные напитки и вредную пищу. У преподавателей и обслуги таких ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы от прошлого привоза продуктов, поэтому так и не смогла придумать меню вечера, решив сориентироваться на месте.
К шести часам я уже подходила к папиному дому. Это был двухэтажный особняк с тремя спальнями на втором этаже и большой светлой гостиной внизу. Тут было уютно, всегда тепло, даже в самые суровые зимы, и по-домашнему хорошо. Такой контраст с небольшой московской квартиркой, где жили мы с мамой. Как бы мы могли быть счастливы в этом доме все вместе, жаль, что родители не уберегли нашу семью. Может быть, поэтому мне всегда так грустно у отца?
– Лерочка, ты уже пришла! – обрадовался папа, попивавший дымящийся кофе на крыльце.
– Я же обещала быть пораньше, – напомнила я и поцеловала отца в щеку.
– Проходи, милая, – он открыл дверь и впустил меня внутрь, – все, что осталось из продуктов – в холодильнике. Когда будешь решать, что готовить, помни, что у нас есть бутылочка Пино Гриджио.
И пусть вино было запрещено в Оболенке, отец иногда позволял мне такие мелкие нарушения, как бокал итальянского сухого. Конечно, если они происходили под его присмотром. А вот съестные запасы оказались довольно скудными, поэтому я остановила свой выбор на стейках из замороженной семги. Рыба и белое вино – неплохое сочетание.
– Детка, очень вкусно, – прикрыв глаза, сказал папа, пробуя рыбу.
– Я старалась, – улыбнулась я и опустила взгляд, чтобы нагло не демонстрировать, как горжусь собой за хороший ужин.
– Милая, я хотел поговорить с тобой по поводу твоей работы. Тебе пока не назначили руководителя, и это нехорошо, но я спешу тебя обрадовать, – папа улыбнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. Сразу стало ясно, что этот ужин он затеял неспроста.
– Чем?
– Завтра к нам приезжает выдающийся профессор-медиевист, – начал восхищенно папа, – он получил степень в Болонском университете. Обучался у самого Эко.
– Умберто Эко3? – удивилась я, недоверчиво поморщившись.
– Да, и он займет место профессора Радзинского.
Умберто Эко был человеком, которым я поистине восхищалась. Ученый, философ, культуролог, публицист, специалист по семиотике. Он внес колоссальный вклад в культуру ХХ века. Я мечтала познакомиться с ним, и то, что его бывший ученик будет преподавать у нас, стало для меня действительно шокирующей, в хорошем смысле, новостью.
– Он берет студентов-дипломников? – сразу оживилась я.
– Не знаю, милая, мы это не обсуждали с ректором. Но я замолвлю словечко, – подмигнул мне папа, – к тому же Евгения Матвеевна послезавтра дает приветственный ужин для нового профессора, и я возьму тебя с собой.
– Спасибо, папочка, – обрадовалась я, – если он возьмет меня с дипломом…
– Только ты должна как следует подготовиться, чтобы представить свою работу так, чтобы его заинтересовать, – строго сказал отец.
– Конечно! – воскликнула я, – тем более, что с Павлом Аркадьевичем мы начали составлять тезисы по тому, что я написала.
– Да, – грустно сказал папа и отпил немного вина, – бедный Павел.
– Знаешь, я ведь заходила к нему перед тем, как он уехал, – то ли вино расслабило, то ли в уютной домашней атмосфере хотелось довериться отцу, но я решила поделиться своими догадками, – он мне показался каким-то странным. Говорил так, будто знал, что не вернется.
– Глупости! – отрезал отец – И тебе вообще не стоит думать о таких вещах. Лера, главное – диплом!
– Но, папа, это никакие не глупости, – я обиженно надула губки и отодвинула от себя тарелку с недоеденной рыбой, – он сам начал говорить, что я справлюсь с работой и без него. Потом сказал, что за мной большое будущее, и я не должна забывать, что в любой ситуации надо действовать по совести, а потом…
– Лера, и слушать не хочу, – вдруг вспылил отец и раздраженно бросил на стол салфетку, никогда раньше я не видела его таким, – забудь все, что тебе сказал Радзинский.
– Папа, что с тобой? – тихо спросила я, и отец понял, что напугал меня. Он сделал глоток вина, перевел дыхание и вроде немного успокоился.
– Извини, милая, просто ты не все знаешь. В последнее время Павел был немного не в себе. Он стал рассуждать о странных вещах. Я бы даже сказал, что у него развилась паранойя. Я бы не хотел, чтобы ты забивала свою славную головку всякими глупостями.
– Хорошо, папочка, – согласилась я, но только лишь затем, чтобы не ссориться. Мое желание разобраться в смерти Радзинского отнюдь не пропало.
Мы замечательно, как самая обычная семья, провели остаток вечера. Усевшись на диван в гостиной, под негромкие звуки Паганини и ароматный бергамотовый чай обсуждали нового профессора. Папа с упоением рассказывал, какое образование получил наш новый преподаватель и у каких выдающихся личностей обучался, да и послужной список написанных им научных работ впечатлял. Мы оба понимали, что если за мой диплом возьмется такой человек, то развить его в диссертацию не составит труда.
Следующий день для меня был особенно волнительным, ведь предстояло знакомство с новым профессором. Судя по рассказам отца, этот преподаватель станет звездой нашего Университета. Почему-то я представляла мужчину лет сорока пяти, в очках, с проседью и большим животом. Мое воображение нарисовало ему твидовый пиджак, жилетку и трость. А еще зубы. Они обязательно будут желтыми и кривыми. Не терпелось скорее его и увидеть, поэтому я радовалась, что история средневековой мысли стояла первой парой.
Прокручивая в голове весь вчерашний разговор с отцом, я вдруг вспомнила и его слова о Радзинском. Известие о новом профессоре так впечатлило, что я совершенно забыла о том, что должно было тревожить не меньше. Неужели Павел Аркадьевич действительно страдал параноидальными мыслями? Возможно, он «заразил» ими и меня? Что если его смерть лишь совпадение с изображением на гравюре? И кого я пыталась обмануть… Не бывает таких совпадений, не бывает. Но отец, несомненно, прав в одном: сейчас не стоит забивать этим голову. Главное – диплом.
В аудиторию я пришла одной из первых и заняла свое обычное место. Аринки еще не было, поэтому я нагло растянулась на парте, положив голову на руки. С трудом проснувшись после выпитого вчера вина, я не могла найти в себе силы высидеть ровно двадцать минут до начала лекции. Вот только спать я не планировала, тем не менее, сама не заметила, как погрузилась в дрему. Я даже видела какой-то сон, когда кто-то беспардонно нарушил мой недолгий отдых, больно толкнув в плечо.
– Эй, ты охамел? – возмутилась я.
Передо мной стоял незнакомый молодой человек. Не будь его лицо таким сердитым, а взгляд злым, я бы могла назвать его симпатичным, но кислая мина напрочь стирала любые положительные эмоции на его счет.
– Вы что себе позволяете? – гордо вздернув голову, глядя на меня сверху вниз, словно он бог, вопросил парень.
– А что себе позволяешь ты?! Мне больно! – в тон ему ответила я, замечая, как его лицо чуть ли не побелело от злости.
– Мне казалось, что это один из лучших университетов, а я на своем первом занятии вижу спящую студентку, которая к тому же грубит! – процедил он и, развернувшись, пошел к преподавательской кафедре.
