Еще с детства мне говорила мама, что на улице нужно быть внимательной. Обязательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы не споткнуться и ни на кого не налететь. И почему я так плохо слушала маму? Погруженная в свои мысли, я не замечала ничего вокруг и уже собиралась завернуть за угол, как вдруг с кем-то столкнулась. Я бы обязательно оступилась или даже упала, если бы он не успел меня подхватить. Можно было даже не поднимать голову, потому что и без того я знала, кто передо мной. Его терпкий одеколон, как прошлым вечером, дурманил, стоило только вдохнуть. Он, как ядовитый газ, проникал в легкие, пробирался до сердца, сводил судорогой горло. Все же я посмотрела на мужчину, заведомо зная, что окунусь в волну презрения и неприязни.

– Здравствуйте, Арсений Витальевич.

– Валерия, добрый день! – на удивление учтиво поздоровался Арсений, и даже его взгляд показался приветливым. – Хорошо, что встретил вас.

– У вас ко мне дело? – удивилась я.

– Да, – он почесал шею, что выдало его волнение, – я же все-таки ваш руководитель. Мне стоит ознакомиться с вашей работой, прежде чем вы принесете мне на вычитку новые главы.

– С радостью покажу вам свои наработки, – воодушевилась я, а в душе промелькнула надежда, что с Романовым может что-то получиться, если он заинтересуется дипломом.

– В таком случае, если вас не затруднит, то занесите черновики завтра в обед.

– Хорошо, в три вам будет удобно?

– Да, буду ждать, – ответил преподаватель, – мой дом напротив коттеджа вашего прошлого руководителя, тот, что с зеленой крышей.

– Да, я его знаю. Завтра буду у вас.

– В таком случае, Валерия, всего хорошего, – он чуть поклонился, как герой фильма про английских лордов, и пошел в свою сторону.

Пусть не по своей воле, но Арсений заинтересовался моей работой, и это не могло не радовать, но сейчас меня меньше всего волновал диплом. Поднявшись в свою комнату, я достала книжку Радзинского и стала внимательно ее изучать. Это был не новый экземпляр, пожелтевшие страницы и потрепанная обложка говорили, что ему не один десяток лет, но судя по прошивке, возраст ее не более века.

Пролистав книгу от корки до корки, я сумела найти и ту самую гравюру, рисунок с которой украшает спортивный зал – «невиновность». А до нее шли две других гравюры: уже известная мне «предатель» и другая – «суд». В последней я узнала роспись северной стены спортивного зала – огромные весы с гроздью винограда на одной чаше и яблоками на другой. Никогда раньше я не трактовала это изображение так, полагая, что это простое взвешивание продуктов. Если проследить последовательность изображений по книге, то можно увидеть логическую цепочку. Суд, который решит, предатель ли ты или невинен. Если это так, над Радзинским был суд, и приговор мне хорошо известен. Именно его исполнения боялся Павел Аркадьевич.

Я вспомнила, что говорил мне отец, будто у Павла Аркадьевича началось помутнение рассудка, и он нес какие-то странные вещи. Нужно было узнать, что именно говорил Радзинский, чего и кого боялся. И пусть папа просил в это не лезть, я не могла оставаться в стороне после всего, что узнала.

Я пришла к папиному дому и уже в наглую хотела потянуть за ручку, как дверь распахнулась, и на пороге появилась Лена Королева, его студентка. Мы учились на параллельных курсах, но никогда особо не общались. Папа часто хвалил Лену, а ей рассказывал про мои успехи. Так мы были знакомы заочно куда больше, чем реально.

– Значит, папа дома, – улыбнулась я, – привет, Лен.

– Ага, он у себя. Мы как раз закончили на сегодня с моим дипломом, – девушка театрально изобразила облегчение, и мы обе рассмеялись.

– Как продвигается работа?

– Замечательно, твой папа мне очень помогает. А ты как? Слышала, работаешь с новым профессором?

– Да, но мы еще не начинали толком заниматься. Завтра несу свои черновики.

– Ну, ничего, у вас впереди целый год, – улыбнулась Ленка и подмигнула мне, – кстати, он такой красавчик.

– Как-то не смотрела на него в этом плане, – соврала я, в то время как воображение вовсю рисовало его злосчастный образ.

– И правильно, зачем тебе этот старпер, когда рядом есть Нилов, – улыбнулась девушка, но, взглянув на часы, засуетилась, – извини, пора бежать.

– Пока.

Отца я нашла на кухне, он пил ароматный кофе и совершенно не слышал моих шагов. Пользуясь его задумчивостью, я подошла со спины и крепко к нему прижалась. Он засмеялся, поставил на стол кружку и развернулся ко мне.

– Лерочка, дочка, ты чего?

– Я не могу навестить своего папочку? – игриво спросила я, делая глоток из отцовской кружки. – Сахар! Папа, тебе же нельзя!

– Всего две ложки. Ты же знаешь, что я не могу пить кофе без сахара.

– Тебе бы и от кофе отказаться… – задумчиво проговорила я и, выпутавшись из папиных объятий, вылила всю кружку в раковину.

– Знаю, но что-то вдруг захотелось… Милая, так зачем ты пришла? – он серьезно посмотрел на меня.

– Я просто соскучилась.

– Тогда пойдем в гостиную.

Папа сделал нам чай, и некоторое время мы беседовали на самые разные темы, никак не связанные с причиной моего прихода. Но, когда речь вернулась к диплому, появился шанс коснуться запретного.

– Кстати, о Павле Аркадьевиче, – начала я, – ты говорил, что в последнее время его тревожили странные мысли.

– Возраст, милая, – развел руками отец, – он на старости лет выдумал не весть что и сам в это поверил

– Например? – не унималась я.

– Зачем тебе забивать свою прекрасную головку всякой чушью? – отец подлил мне в чашку кипятка. – Лучше расскажи, как твоя работа с новым преподавателем.

– Но почему глупостями? Я просто хочу знать, что его тревожило.

– Для чего, Лер? – неожиданно строго вопросил отец, со звоном поставив свою чашку на блюдце.

– Мне надо знать, – прошептала я.

– Повторяю, Лера, для чего?

– У меня есть подозрения, что его смерть не была случайной, – я виновато посмотрела на отца и испугалась его тяжелого взгляда, словно была не его дочерью, а студентом на пересдаче.

– Откуда такие подозрения? – процедил папа.

– Просто провела логическую цепочку. Павел Аркадьевич странно вел себя перед отъездом. Его напутствие мне, как будто он не вернется, а потом авария, – про гравюру я решила умолчать.

– Ты говорила уже кому-нибудь о своих подозрениях? – отец заметно заволновался, и это мне совсем не понравилось. Неужели он был осведомлен куда больше, чем я думала.

– Нет, никому. Только тебе.

– И не говори никому! – строго произнес он. – Все, что ты сказала, не должно выйти за стены этого дома.

– Ты что-то знаешь, ведь так?

– Я ничего не знаю, кроме того, что не стоит забивать голову бредом сумасшедшего, – грозно сказал отец. Еще немного, и он бы повысил голос. Но я не могла пасовать.

– В чем заключался его бред?!

– Лера!

– Папа!

Отец тяжело вздохнул и взял меня за руку. Впервые я смогла победить отца, ведь всегда безропотно его слушалась.

– Радзинский слишком увлекся средневековыми текстами: алхимия, метафизика и прочее. Он уверовал в то, что в Оболенском Университете правят темные силы. Я же говорю, бред сумасшедшего.

– Но на чем-то он должен был основываться…

– Да, на книгах, которые прочел. Тысячи книг за свою жизнь, – папа окончательно раздражился, но я не унималась.

– Он говорил что-то конкретное? Что это за силы?

– Лера, только не говори, что веришь в подобную чушь?

– Не верю, просто хочу во всем разобраться. Папа, я не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось на самом деле.

– Дочка, что случилось на самом деле, ты знаешь, – отец меня обнял и поцеловал в макушку, – все прочее – только твоя фантазия. Пообещай, что ты оставишь затею с расследованием и никому не скажешь о своих подозрениях.

– Ладно, – немного помолчав, ответила я.

Отец немного успокоился, думая, что я сдалась, хотя это было не так. Бросить свое расследование, когда все факты говорили об убийстве? Нет, это было выше моих сил. Пробыв в отцовском доме еще около получаса, обсуждая все на свете, кроме нашей запретной темы, я поняла, как сильно нуждалась в семье.