«О, дай мне вырваться из пут…» О, дай мне вырваться из пут, Всю пауки меня заткут, Во хлад и сумерки ввергая. Из глубины моих сетей Я вижу контуры людей, Не различая. Густая сумрачность легла, Глубоко в жизнь мою вошла, Алчбою сердце наполняя. Не нахожу в себе луча — Рублю с плеча, скорблю с плеча, Не различая. На дне души стоит любовь, Но ищет ум и взор мой вновь Себе привычной сладкой пищи — Ущербности в людских делах, Ущербности в людских телах — С надеждой ищет. О, дай мне вырваться из пут, Всю пауки меня заткут Алчбою, сумрачной и липкой. Дай видеть в лицах образ Твой, Спаси желанной простотой, Освободи меня – улыбкой… «Я перед всеми виновата…» Я перед всеми виновата, Мой слабый ум горит огнем. Он судит обо всем превратно, Стоит на малом, на своем. Своё неразвитое знанье, Считает важным и большим, Своё неясное сознанье Вменяет в правило другим. Я перед всеми виновата, И мне все ближе и родней Чужая женщина когда-то Встречавшая нас у дверей Успенского большого храма В лазоревом раструбе дня, Что попросила со слезами Прощенья лично у меня, Что говорила, обращаясь Ко всем, идущим в храм гурьбой, Рыдая, слезно надрываясь: — «Перед тобой… и пред тобой — Я перед всеми виновата, Мой слабый ум горит огнем. Он судит обо всем превратно, Стоит на малом, на своем… Я виновата, виновата, Простите, видят небеса…» И все смотрели воровато И опускали вниз глаза. Распря 1. Брат на брата пошел, Брат пред братом предстал непреклонно. Бросил правду в лицо, И ещё, и ещё, и ещё. Тот ответил ему — Тоже страстно и тоже законно. Кровь ударила в голову — Душно и горячо. Сердце вспыхнуло враз И обуглилось, как головешка, Округлились глаза И полезли глаза из глазниц: «Кто там встал на пути, На дороге пустынно-кромешной? Пусть уйдет! Пусть уйдет навсегда! Пусть повергнется ниц! Я иду. Я хочу. Я не стану терпеть этой встречи. Я смету, растопчу, Сокрушу… Я пройду без помех Этот столб на пути… Этот столб ещё будет перечить! Оборву провода, Рр-азобью об орбиты комет!» Округлились глаза, Потемнели от черного света. Исказилось лицо, Словно туго натянутый лук. Слезы высохли все, Ни единой – искрящейся – нету, Ни единой, способной Избавить от огненных мук. И не слезы уже, А глаза покатиться готовы, И куда-то упасть, И погаснуть в дорожной пыли. Разодрало уста Ядовитое, жаркое слово, И остатки любви, Словно Ангелы, вдаль отошли… 2. Подождите, подождите, подождите, Не оставьте, хоть немножечко постойте, Хоть оттуда, хоть бесплодно поглядите! Вздохом тихо-сокровенным успокойте! В этой выжженной, расколотой пустыне Жалким деревцем, последнею росою Обернитесь. Но прошу – побудьте с ними, Хоть вдали. Хотя бы горькою мечтой. 3. Прах и пепел… Все мы знаем – прах и пепел! Всё рассыплется, свиется, всё пройдет. Пропоёт однажды, и другой раз, петел. Солнце встанет – кто-то, плача, упадет. И от совести, горящей словно факел, В жарком ужасе куда-то побежит. В горы дикие, в ущелье, в норы – всякий Осознавший – не кино прошло, а жизнь. «Снег под окошком кружится…» В канун Дмитриевской родительской субботы Снег под окошком кружится, Твердою стала земля. Снега колючие птицы Пали на день ноября. Тропы за час побелели, Не до сиянья, слегка. Травы под ними желтели, Пуще темнела река. Снега колючие птицы Словно стояли над ней, Воды хотели кружиться, Рыбы ходили на дне. День собирался холодный, Словно набата удар. Вольный, протяжный, свободный, Сизую полнил даль. Наши пути устилая, Снег был доверчив и тих, То погребальный играя, То колыбельный мотив. Снег был почти незаметен, Был невесом и не скор, Просто явился, отметил, Чей-то напомнил укор. Чью-то любовь и отвагу, Чьё-то явил житие, Слез безотрадную влагу, Канувших в небытиё. |
